— Ты сопротивлялась мне.

Когда Герберт констатировал это, из тихого голоса уже ушли яростные кричащие нотки, сквозившие в нём минуту назад.

— Разве? — девушка снова улыбнулась: так мило, что это почти пугало. — Я и не заметила.

— Как ты можешь мне сопротивляться? Отвечай!

Неправду, повторила Ева, когда магия удавкой сдавила горло.

— Говорю же, не заметила. — Она пожала плечами: очень естественно, с насмешливой, почти издевательской невинностью. — Ты сам говорил, что из иномирян получаются могущественные маги. Может, просто моё колдунство сильнее твоего? И у тебя силёнок не хватает держать меня в узде?

Не сводя с неё немигающего взора ярких льдистых глаз, Герберт склонил голову набок.

Глядя на Еву так, словно впервые увидел.

— Формулировки, — медленно проговорил он. — Слабость формулировок. Ты разумна, в отличие от обычной нежити. Ты способна трактовать приказы, как тебе угодно. — Он помолчал. — Ясно. В таком случае приказываю тебе… — и вдруг осёкся. — Ты ведь не перестанешь искать лазейки, да?

— Неа, — ни капельки не расстроившись, весело подтвердила Ева.

— И делать всякую ерунду мне назло. Пользуясь тем, что ты нужна мне.

— О чём ты? Мною движет элементарный научный интерес. Это ведь так здорово, раздвигать границы своих возможностей!

Герберт тоже улыбнулся — и, какой бы зловещей ни была эта улыбка, она не заставила Еву опустить взгляд.

— Я ведь и разозлиться могу. Сильно разозлиться, — это прозвучало мягко и почти вкрадчиво. — А когда я злюсь, я становлюсь очень… неприятным.

Ева вспомнила пощёчину, которая наверняка всё ещё жгла бы щёку, не препятствуй этому технические причины.

Молча протянула руку вбок. Туда, где на маленьком столике лежал рядом с ножницами развёрнутый свёрток с хирургическими инструментами, а среди них — чистый ланцет, такой острый, что сияющее лезвие резало даже взгляд.

— Не советую покушаться на мою жизнь. Даже если в твою светлую во всех отношениях головку взбредёт такая мысль, — следя за девушкой без малейшего страха, спокойно произнёс Герберт. — Думаю, сама понимаешь, почему.

Выдернув ланцет из кожаной петли, Ева сжала в пальцах серебристую рукоять. Развернула левую руку ладонью вверх.

Когда блестящий металл полоснул по коже, оставляя на ней глубокую косую рану, оно окрасилось алым. Но крови — чего и стоило ожидать от мертвеца — почти не было.

Боли же не было вовсе.

Некоторое время Ева наблюдала, как свежий порез на ладони тут же заживает, оставляя после себя лишь узкую красную полоску. Чувствуя только, как стягивается заново срастающаяся кожа. Это было странно: сохранить чувствительность, но не ощущать боли. Как была странной регенерация уже неживых тканей.

Хотя это наверняка ещё одно любопытное свойство таинственного стазиса, призванного сберечь её тело в одном неизменном состоянии.

— Даже такая рана быстро затягивается. Надо же, — проговорила Ева задумчиво. Подняла глаза на некроманта, неотрывно наблюдавшего за её действиями. — Я мертва. Я не чувствую боли. Я не живу — я существую. Как ты любезно сообщил, за твой счёт. Что ещё ты можешь со мной сделать?

На самом деле она могла понять это и раньше. Проанализировав ощущения во время тренировок — особенно тот момент, когда она царапала ногтями пол, пытаясь вырваться из лап теневой твари. Но это не сразу бросилось в глаза: многие её чувства притупились, а мироощущение было несколько изменено.

И стало ясно лишь тогда, когда она упала в лесу, ободрав ладони о булыжник — но не почувствовав ничего. Ни когда упала, ни потом, когда ссадины исчезли на глазах.

— Боль можно причинить не только физически.

В словах Герберта тоже послышалось раздумье.

— И что ты сделаешь? Уничтожишь мои вещи? Отнимешь у меня последнее, что я могу потерять? Переломаешь мне пальцы, которые тут же заживут? Прибегнешь к насилию? — она бросила ланцет обратно на стол. — Если ты такая мразь, что готов унизиться до моих «мёртвых прелестей», вперёд. Сделай это, сделай что угодно из того, о чём я говорила — и тебе проще будет меня упокоить, потому что я буду сопротивляться каждую секунду. Но ты не можешь меня покалечить. Калека королеву не свергнет. И не можешь меня упокоить. Не навсегда. И контролировать, держа в клетке, не сумеешь. Не постоянно. В конце концов, моё предназначение не в этом. Ты же сам говорил что-то о предназначении, правда? — Ева смотрела на него: прямо, борясь с желанием привстать на цыпочки, чтобы можно было делать это не снизу вверх. — Ты бесчувственный расчётливый лицемер. Ты считаешь королеву своей семьёй, но это не мешает тебе строить козни за её спиной. Чем тогда ты лучше неё? — губы её презрительно дрогнули. — У меня нет ни малейшего желания тебе помогать.

— Неудивительно, — довольно-таки равнодушно откликнулся некромант. — Я наслышан, что иномиряне — на редкость неблагодарные создания.

— Неблагодарные? — Ева скрестила руки на груди, судорожно вцепившись пальцами в предплечья. — Я убита твоей драгоценной тётушкой. И раз ты нашёл меня прежде, чем наступила смерть мозга — ты наверняка был неподалёку, когда она меня убивала. Да только не решился связываться с ней. Не решился вступать в открытый бой, чтобы спасти глупую пришлую девчонку. Положился на то, что пророчество не может лгать — а раз так, у тебя наверняка получится вернуть меня. А управлять немёртвой мной, привязанной к тебе, зависящей от тебя, куда проще, чем живой. Если б я не была нужна тебе, чтобы заполучить трон, ты просто оставил бы меня гнить в том лесу. И как только я перестану быть нужна, наверняка и оставишь. Скажешь, неправа? — не в силах больше выносить спокойствие в его лице, девушка резко отвернулась: чтобы не начать кричать. Или в свою очередь его не ударить. — Я хотела относиться к тебе по-хорошему, Герберт. Правда хотела. Я была искренне благодарна тебе за то, что ты меня ожи… поднял. Но я не твоя вещь. И не твоя служанка. Я могу помочь тебе, я даже могу услужить тебе — но не когда ты считаешь меня безвольной пустоголовой марионеткой, которую можно облить помоями, а потом заставить плясать или спрятать в сундук по своему усмотрению. Не когда ты считаешь себя вправе меня унижать. Потому что я свободный человек со свободной волей. С характером, с которым надо считаться, с желаниями, которые надо учитывать, с интеллектом, который не стоит принижать, и с чувствами, которые можно задеть. — Не дожидаясь и не желая слышать ответ, она зашагала к выходу. — Когда ты это усвоишь, тогда и поговорим.

Она ожидала, что Герберт снова её остановит. Ожидала, что тот попытается ответить на её тираду. Может, отвесить ещё одну оплеуху.

Но тот не попытался.

— Тебе не победить меня, — лишь произнёс он негромко, когда она почти уже приблизилась к двери.

— Мне и не нужно, — бросила Ева через плечо. — Но поверь: мои бесконечные проигрыши тоже способны доставить тебе немало неприятностей.

Наконец покинула треклятую библиотеку. На сей раз — беспрепятственно.

Куклы ожили, мой милый принц, думала она, неторопливо поднимаясь по лестнице. Ты привык властвовать в безмозглом кукольном царстве. Привык отдавать приказы, которые выполняют без сомнений и раздумий. Но пришла пора познакомиться с другими куклами: не привыкшими к иерархии престолонаследия, пропагандирующими свободу, равенство и братство. И если ты решился обзавестись такой игрушкой, изволь платить.

Тем, что отныне правила игр устанавливают обе стороны.

И, тихонько напевая себе под нос, направилась в свою комнату: к Дерозе, другим вещам, хранившим ободряющее тепло далёкого дома — и тому, что должно было ждать её спрятанным в платяном шкафу.