К тому разговору по душам они с некромантом больше не возвращались. Да Еве и не хотелось. Общение исключительно на деловые темы её даже радовало, и прогресс на уроках — тоже. Когда её не обливали презрением, они с Гербертом работали вполне продуктивно; так что Ева уже могла почти мгновенно сотворить простой защитный купол (не впускавший и не выпускавший ни заклятия, ни предметы) и чуть медленнее — барьер Берроля (заклятия не впускавший, но успешно выпускавший). Атакующие заклинания давались хуже: достать Герберта ей пока не удалось ни разу, но Ева не унывала. В конце концов, для атаки у неё всегда оставался смычок, коим она уже могла эффективно и без особо напряга обезвредить трёх теневых монстров, атакующих с разных сторон.

Она всё ещё не понимала, как минимальный набор заклинаний, смычок и будущий меч, функции которого явно в первую очередь сведутся к бутафорским, помогут ей победить самую могущественную чародейку страны. Но полагала, что у Герберта есть некий хитрый план. Даже пробовала невзначай расспросить его об этом, однако некромант в ответ столь убедительно изобразил бессловесный камень, что его можно было расколоть разве что допросом с пристрастием. Да и то не факт.

В общем и целом нежизнь налаживалась. Эльен взялся учить её танцам («Столь прелестное создание, избранное невестой будущего монарха, просто обязано блистать на балах!»), так что порой надоедавшее конспектирование сменилось куда более весёлым заучиванием разных па. Да и Мэт заскучать не давал — в своей манере.

— Господи, опять эти треклятые бабочки в животе, — тоскливо проговорила как-то вечером Ева, по дороге в гостиную вглядываясь в экран прихваченного с собой смартфона: заряд которого девушка, памятуя о скором расставании, теперь тратила без опаски.

Герберт, шествовавший впереди, обратил на неё непонимающий взгляд.

— Я читаю. Роман. Любовный, — устало пояснила Ева. — И не понимаю, почему у влюблённых девушек в книжках вечно поселяются бабочки в животе. Никогда подобного не испытывала. — Привычно читая на ходу, она скользнула задумчивым взглядом по строкам очередного тома популярной саги об отважных юных борцах с нечистью. В данной сцене герой и героиня танцевали в ночном клубе, и героиня сражалась с пресловутыми бабочками в собственной брюшной полости, пока обнимавший её герой и вовсе «был в агонии», борясь с романтическим искушением. — Даже интересно, что имеется в виду.

В этот миг сзади прошелестел голос того, о чьём незримом присутствии Ева, конечно, снова успела забыть.

— Правда хочешь узнать? Могу помочь…

Вообще Ева очень не хотела выказывать перед демоном свою слабость. Но тогда всё-таки закричала. И кричала ещё какое-то время после того, как иллюзия исчезла, а Герберт, в кои-то веки проявив чуждую ему человечность, обнял её за плечи, настойчиво напоминая, что всё это не по-настоящему.

Когда ты вдруг чувствуешь, как нечто чужеродное судорожно мечется по твоему желудку, а потом опускаешь взгляд и видишь, как из-под твоей кожи подле пупка, едва прикрытого разодранной в клочья рубашкой, вылезают здоровенные мотыльки со слипшимися от крови крыльями — не закричать трудно.

Хорошо ещё, подобающей ситуации боли не было. Мэт очень старался не нарушить условий контракта.

Об этом Ева и вспоминала вечером третьего дня: недобро глядя на демона, по-хозяйски развалившегося в кресле, пока они сидели на полу, а Герберт сращивал друг с другом пару мелких боковых щепок.

— Значит, своих любовников ты не любила? — внезапно, точно не возвращаясь к оборванному пару дней назад разговору, уточнил некромант.

Немного ошалев от вопроса (который в твиттере она бы однозначно процитировала под тегом #ВНЕЗАПНО), Ева проследила, как Герберт кладёт на пол кусок лакированного дерева, минуту назад ещё бывший двумя разными кусками.

— С чего такой вывод?..

— Твой амант выдаёт, что первый… опыт у тебя уже состоялся. Однако ты сказала, что никогда не любила, — в голосе некроманта скользнула едкость, необычная даже для него. — Твои обожатели об этом знали?

Ах, да. Амант. Ева вспомнила местные книги, утверждавшие, что эта часть ауры меняется после потери девственности. Вернее, менялся тип энергии, наполняющий «любовный резерв», и влёк за собой изменение ауры.

Естественно, для Герберта незамеченным это не осталось.

Для его больной мозоли, возникшей после давнего предательства девушки — видимо, тоже.

— Я сказала, что не испытывала глупых ощущений вроде бабочек в животе. К любви это никак не относилось. — Она сердито дёрнула прядь светлых волос, выбившуюся из-за уха. — А моя личная жизнь — не твоё дело.

«Обожателей» у Евы было двое. Один в девятом, последнем для неё классе общеобразовательной школы. Другой в колледже, на втором курсе. Первый никак не мог понять, почему его девушка зачастую предпочитает ему общество виолончели; и все объяснения, что она не предпочитает ему виолончель, что такова её судьба — большую часть своей жизни проводить за инструментом, ради занятий зачастую отказываясь от кино, развлечений, свиданий, прогулок с друзьями — не помогали. Второму — пианисту, с которым её поставили играть в камерном ансамбле — как раз не терпелось от платонических отношений перейти к другим, и Ева уступила. Потом, вспоминая неловкий торопливый секс в классе, где они репетировали, немного жалела: о том, что поддалась скорее желанию из любопытства попробовать, что это такое, и «чтоб всё было, как у взрослых», чем чему-либо ещё — а результат ожиданий не оправдал. Впечатления от нескольких таких «репетиций» у Евы колебались от «противно» до «забавно», так и не добравшись до отметки «приятно»; но разошлись они не поэтому. Она просто устала чувствовать себя рыцарем рядом с капризной принцессой — когда ей самой так часто хотелось забраться на ручки к кому-то сильному и спокойному, кто приласкает, утешит и успокоит надорванные нервы вместо того, чтобы трепать их ещё больше. А по части капризов и тонкости душевной организации мальчики-музыканты зачастую могли дать девочкам фору.

С обоими Ева порвала сама, когда осознала, что чужие претензии и истерики успели выжечь чувство дотла. И потому особо не страдала.

— Пожалуй, не моё, — на удивление спокойно согласился Герберт, поднимаясь с колен. — Завтра меня не будет целый день. Надеюсь, на сей раз ты не вытворишь глупостей.

— Я за ней присмотрю, — подал жизнерадостный голос Мэт.

— Если я буду полагаться на то, что ты за ней присмотришь, я могу уже считать её сидящей в темнице. — Некромант пристально взирал на девушку сверху внизу. — Отдать тебе тщательно продуманный приказ? На всякий случай?

— Не надо, — всем своим видом выражая послушание, откликнулась та. — У меня своя голова на плечах есть.

— Рад, если так. Не покидай замка, урок с Эльеном, естественно, не отменяется. Можешь идти.

Ева думала, что он сядет у огня, но вместо этого некромант неторопливо направился к выходу.

— А куда ты завтра?.. — всё-таки решилась спросить она, провожая взглядом его спину.

— Есть дела. А вечером в столице состоится турнир по немагическому фехтованию, — бросил тот через плечо. — Весь столичный свет собирается там. Мой брат — выступает.

— Твой брат? Тот, который тоже претендовал на престол? — это оказалось несколько неожиданным. — Он фехтует?

— Лучше всех в Керфи. Надеюсь, завтра он это подтвердит.

И, не считая нужным прощаться, Герберт прикрыл за собой дверь.

— Тоже хочешь на турнир, златовласка? — безошибочно расшифровав задумчивость в её взгляде, пропел Мэт.

— Хочу. Но не пойду. Даже не намекай. — Решительно встав, Ева состроила насмешливую гримаску. — Герберт большой мальчик, как-нибудь справится без меня.

В конце концов, развеяться и прогуляться я успешно могу и в саду, думала она, возвращаясь в свою комнату. Там-то меня никто не увидит. И ничего мне не грозит. Верно?

К сожалению, как оказалось впоследствии, это было не совсем верно. Зато Еве представилась уникальная возможность собственным примером опровергнуть распространённую фразочку о том, что не ошибаются только покойники.