— А там кто? — поинтересовался Сольгард, махнув рукой в соседнюю.

— Всё, что будет необходимо, вам сообщат, — храмовник чуть поклонился, увлекая брата дальше.

— Я и так догадываюсь, — хмуро кинул им вслед Эллинге.

— О чём ты? — не поняла я.

— Ни о чём, — он приблизился, глядя мне в глаза. А я жадно осматривала видневшуюся из полотняной рубахи шею, часть груди, выискивая следы ранений.

Тонкие розовые пятна молодой кожи затянули ужасные раны, но мне отчего-то было страшно, казалось, одно неловкое прикосновение может всё повернуть вспять.

— Полагаешь… там поселят Грегори? — уточнила, осторожно коснувшись пальцами шеи.

— Безусловно, — пожал Эллинге плечами, будто это само собой разумелось.

Скользнул ладонями по моей спине, прижал к себе за талию. И вдруг шепнул, наклонившись:

— Ниатари…

Слово ласково скользнуло по губам, пробираясь глубоко в душу. Разбежалось мурашками по плечам и спине.

С ощутимой неохотой муж выпустил меня из рук. Подошёл к двери. Опустил тяжёлую щеколду. Подхватил мою сумку и двинулся в соседнюю комнату — спальню.

Оставив сумку возле шкафа, внимательно обошёл отделанные узором из малахита стены по периметру.

— Тайный ход, — хмыкнул в одном месте напротив кровати.

Сложил руки. Ладони засияли синим свечением, плавно переходящим в серебро. На стене вспыхнул узор, напоминающий всё те же символы, что и на Драххане. Они разгорелись, а после плавно разбежались, очерчивая прямоугольник потайной двери. И застыли там, словно опечатав её по контуру.

— Это чтобы никто не вошёл без твоего ведома? — усмехнулась я.

— Разумеется, — ответил он.

Хотелось ещё о чём-то спросить… Но в этот момент я, до того наблюдавшая исключительно за действиями мужа, обнаружила ванную. И пропала.

Боже, как же давно я мечтала нормально помыться! Конечно, ванна не походила на шикарную стеклянную в доме Сольгарда, но даже глубокая малахитовая чаша в полу подняла моё настроение выше небес!

Полотенца обнаружились в шкафу, и, едва дождавшись, когда чаша наполнится, я тут же безоговорочно заняла её.

В тёплой воде, с мягкой ароматной пеной наконец-то ощутила, что более-менее могу примириться с происходящим. Хотя это самое происходящее мне по-прежнему оставалось не совсем ясным.

Вряд ли храмовники бежали от кого-то, кроме драххов. Тогда почему драххи их не догнали? Почему они поселили нас тут, а не кинули, скажем, Наместника в темницу? Планируют проводить переговоры? Готовят какой-нибудь «сюрприз»?

В голове бродили смутные предположения. Но все они рассеялись, когда предусмотрительно опущенная на двери ванной щеколда засияла серебряным светом и начала медленно подниматься.

Насторожившись, я вжалась полукруг стены: здесь было достаточно глубоко, чтобы стоять, но лечь не вышло бы. И настороженно смотрела на дверь, которую Эллинге открыл без видимых усилий. И вошёл ко мне — обнажённый, лишь с полотенцем вокруг бёдер. Приблизился, не сводя с меня взгляда.

Внимательного. Мерцающего. Такого, что сразу вспомнилось всё, чему помешал ритуал и чудовище Хаоса.

Признаться, я надеялась… не знаю, на что. Что он ещё не до конца исцелился? Что зол и не захочет больше оставаться моим мужем? Что… не станет соблазнять меня здесь, где я не смогу забеременеть? Ему ведь наследник нужен?

Но, опровергая все эти смутные надежды, Сольгард небрежно скинул полотенце на стоящий тут же деревянный шезлонг и медленно, уверенно забрался ко мне в ванну.

Ближе. Ещё ближе. Я смотрела в синие глаза с вертикальными зрачками, внутри которых играло ртутно-серебряное пламя. Не в силах отвести взгляд, что-нибудь сказать. Все возражения улетучились, уступая место лишь одной мысли.

Я ведь не забеременею. А он — такой… такой…

Сольгард коснулся моей щеки, провёл пальцем по губам. Взял руку, на которой прежде красовалось обручальное кольцо. Скользнул по ней взглядом, прикоснулся губами к кончикам пальцев.

Мои ладони непроизвольно провели по плечам, груди, твёрдому животу с чёткими мышцами пресса. Очертили следы от ран на шее. Коснулись белых узоров на лице, поперёк лба, груди. Глаза скользнули ниже, к бёдрам.

Поморщившись, Эллинге на миг замер — и узоры исчезли, словно и не было ничего!

На грани сознания мелькнула мысль, как это воспринял бы Фербонн, но муж не дал ей задержаться.

— Больше я тебя из ванны не отпущу… — обволакивающий шёпот пробрал, грудь и низ живота напряглись, налились неясным предвкушением. Уголок его губ скользнул вверх в лёгкой усмешке, которая мне почему-то невыносимо нравилась.

Руки сомкнулись на моей талии. Опустились под бёдра, поглаживая, подхватывая. Сольгард приподнял меня, вжимая в малахитовую стенку, и мягко раздвинул мои ноги.

Проложил дорожку поцелуев от самых кончиков губ, по шее до груди. Пальцы ласково очертили живот, опускаясь ниже, туда, где всё напряглось в ожидании.

Свет падал через тонкую штору в высокое окно. Я смотрела на мужа, впервые осознавая, насколько он красив. Насколько мне нравятся сильные руки, резкие скулы, даже глаза с пугающими зрачками, которые время от времени застилает чернота.

Нежные, мягкие прикосновения будили в глубине что-то незнакомое, чарующее. Осознание, что я не смогу забеременеть здесь, изгнало страх, и на поверхность вырвалось нечто бурное, сильное, яркое. Поддавшись порыву, я охватила его ногами, жадно приоткрыла рот, ловя горячие, опаляющие поцелуи.

Мне нравилось, как он на меня глядит. Как ласкает взглядом и губами лицо, шею, грудь. Что видит самое потаённое, сокровенное. Нравилось ощущать бесконечное мужское желание и отвечать ему, отдаваясь. Сплетаться в едином порыве, открываться навстречу настойчивым ласкам. Ощущать в себе его силу и видеть взгляд, каким он на меня смотрит.

Никто и никогда так на меня не смотрел! Такая смесь страсти, радости, предвкушения и нежности, что голова кружилась, унося меня в мир чувственных наслаждений.

Он словно потерял голову, забыл обо всём на свете — и я тоже забыла, все лишние мысли вылетели прочь, развеялись, не отвлекая, не мешая.

Медленно, настойчиво, уверенно Сольгард возводил меня на пик, наполнял собой, своей силой, чтобы излиться резким выплеском наслаждения.

Не знаю, сколько времени он не выпускал меня из объятий, снова и снова подводя к грани и бросая за неё, и ловя в тёплые объятия, чтобы опять довести до предела.

— Эллинге, — бормотала я, крепче прижимаясь к нему, впервые называя его имя хриплым шёпотом, оттого, что просто хотелось шептать снова и снова. И кричать, когда удовольствие становилось совсем невыносимым — тоже его имя.

— Илесс, — шептал он в ответ, наполняя меня собой до предела. — Ниатари… Моя ниатари…

Смутно помню, как муж вытащил меня из малахитовой ванны. Мягко обернул в полотенце. Я пребывала в каком-то вязком тумане, тело всё ещё испытывало незнакомое, ни с чем не сравнимое наслаждение.

Хотелось прижаться, стиснуть сильные плечи и забыть обо всём на свете.

Эллинге промокнул меня, перенёс на кровать. Помог вытереть волосы.

— Отдыхай, — шепнул.

И я незаметно для себя отключилась.

Проснулась к вечеру. Муж лежал рядом, смотрел на меня, осторожно, едва ощутимо поглаживая пальцами кожу плеча, груди. Стемнело, но по углам горели круглые светильники.

— Что там? — неопределённо пробормотала я, испытывая смущение под горячим взглядом своего мужчины.

Сольгард пожал плечами. Словно в ответ раздался стук в дверь наших комнат.

Я нервно огляделась, осознавая, что у меня ни пеньюара, ни домашнего платья. Но Эллинге, будто его это не слишком волновало, двинулся открыть. Хорошо хоть обернул бёдра всё тем же полотенцем.

Звякнула щеколда. Мне не было видно, что там происходит, поэтому получше прислушалась.

Брат!

— Добрый вечер, — в голосе Картера звучала ощутимая тревога. Ох, что он подумает! Я ухватилась за пылающие щёки. — Позовите Иви, пожалуйста.