Грейндж сказал поспешно:

— Конечно, все это между нами. Соображения господина Пуаро еще не есть улики, мне это ясно. Но, может быть, вы дадите какой-нибудь толчок?

— О, я очень хорошо вас понимаю — впечатления очевидцев бывают очень полезны. Но я бы решился утверждать, что от моих впечатлений нет никакого прока. Я был обманут мнимой очевидностью того, что миссис Кристоу застрелила своего мужа; так что, когда доктор Кристоу открыл глаза и выговорил: «Генриетта», мне бы и в голову не пришло, что он обличал. А теперь, глядя назад, испытываешь искушение найти в этой сцене то, чего не видел тогда.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, — сказал Грейндж. — Но мне кажется, что раз последним словом Кристоу было имя Генриетты, это может быть истолковано лишь двояко: либо как обвинение убийцы, либо же — ну, чисто эмоциональнее: смерть с именем любимой женщины на устах. И вот, восстановив все в памяти, как по-вашему, на какое из двух звучаний было похоже больше?

Пуаро вздохнул, переменил позу, прикрыл глаза, открыл их вновь, в досаде развел руками и сказал:

— Его голос был требователен. Это все, что я могу сказать — требователен. Он мне не показался ни обвиняющим, ни страстным, а требовательным. Да! И в одном я уверен. Он вполне был в сознании. Он произнес это, знаете, как врач, проводящий сложную и неотложную операцию. — Пуаро пожал плечами. — Это самое большее, чем я могу быть полезен.

— А, по-медицински? — сказал инспектор. — Да, вот вам, на поверку, и третье значение. Он ранен, он боится, что умирает, и хочет, чтобы ему скорее помогли. И если, как утверждает леди Энгкетл, мисс Савернек была первой, кого он увидел, открыв глаза, он и должен был бы позвать ее. Хотя это не очень правдоподобно.

— Ничего нет правдоподобного в этом деле, — сказал Пуаро с некоторой горечью.

Сцена убийства, поставленная, дабы обмануть Эркюля Пуаро, — и обманувшая его! Нет, это было маловероятно.

Инспектор Грейндж глянул в окно.

— Ага, — сказал он. — Там Кларк, мой сержант. Выглядит, словно что-то разузнал. Он занимается прислугой. Дружеское общение. Он миловидный парень и имеет подход к женщинам.

Сержант Кларк вошел, слегка запыхавшийся. Его несомненная привлекательность чуть ослаблялась подчеркнуто официальными манерами.

— Как только я узнал, сэр, где вы, я решил пойти и доложить.

Он бросал нерешительные взгляды на Пуаро, экзотический, иностранный облик коего не внушал сержанту особого доверия.

— Оставь, сынок, — сказал Грейндж. — При господине Пуаро можно. Он успел забить больше дичи, чем ты еще сможешь настрелять за многие и многие годы.

— Есть, сэр. Значит так, сэр, я кое-что выяснил у судомойки.

Грейндж победоносно взглянул на Пуаро.

— Что я вам говорил? Где есть судомойки, дело не бывает безнадежным. Само небо помогает нам. И это в то время, когда кругом число прислуги так сокращается, и уже никто больше не держит судомоек. Судомойки сплетничают, судомойки болтают. Они так затурканы поваром и старшей прислугой, что для них единственная радость поговорить обо всем, что они знают, с любым, кто захочет их слушать. Продолжай, Кларк.

— Эта девушка рассказывает, сэр, что, дескать, в субботу днем она видела Гаджена, дворецкого, шедшего через гостиную с револьвером в руке.

— Гаджена?

— Да, сэр, — проверил в записной книжке Кларк. — Вот ее слова: «Не знаю, что и будет, но, видать, надо вам признаться, что я в тот день видела. Я видела мистера Гаджена, он был в гостиной с револьвером в руке. Ну, я вам скажу, и вид был у него!»

— По-моему, — сказал Кларк, закрыв записную книжку, — ее слова насчет вида значения не имеют. Она, наверное, так посчитала из-за того, что увидела у него в руках. Но я все-таки решил сразу дать вам знать.

Инспектор Грейндж встал с удовлетворенным видом человека, узревшего перед собой достойную его задачу.

— Гаджен? — сказал он. — Я немедленно переговорю с Гадженом.

Снова сидя в кабинете сэра Генри, инспектор Грейндж вглядывался в бесстрастное лицо находившегося перед ним человека.

Счет пока шел в пользу Гаджена.

— Премного виноват, сэр, — повторил он. — Вижу, мне следовало бы упомянуть это обстоятельство, но оно ускользнуло у меня из памяти.

Он перевел извиняющийся взгляд с инспектора на сэра Генри.

— Это было около половины шестого, если я верно запомнил, сэр. Я проходил гостиной, чтобы взглянуть, нет ли писем для отправки, когда заметил лежащий на столе револьвер. Я заключил, что он из хозяйского собрания, а посему взял да и отнес сюда. Так как на полке, где ему надлежит быть, зиял пробел, я и положил его на место.

— Покажите мне его, — сказал Грейндж.

Гаджен встал и пошел к упомянутой им полке у камина. Инспектор следом за ним.

— Вот, сэр, — палец Гаджена указывал на маленький «маузер», доктор был убит явно не из него.

Грейндж, не спуская глаз с лица Гаджена, сказал:

— Это автоматический пистолет, а не револьвер.

Гаджен кашлянул.

— Вот как, сэр? Боюсь, я не совсем разбираюсь в огнестрельном оружии. Я мог употребить слово «револьвер» не совсем точно, сэр.

— Но вы вполне уверены, что именно это оружие вы нашли в гостиной и принесли сюда?

— О да, сэр, тут сомнений быть не может.

Грейндж остановил его, потому что Гаджен было протянул руку к «маузеру».

— Не прикасайтесь, пожалуйста. Я должен проверить его на отпечатки пальцев и посмотреть, заряжен ли он.

— Не думаю, чтобы он был заряжен, сэр. А что до отпечатков, сэр, так я, прежде, чем класть, протер его носовым платком. Значит, тут будут только мои пальцы.

— Зачем вы это сделали? — быстро спросил Грейндж.

Однако виноватая улыбка на лице Гаджена не дрогнула.

— Я подумал, что он мог быть пыльным, сэр.

Раскрылась дверь и с улыбкой, адресованной инспектору, вошла леди Энгкетл.

— Рада вас видеть, инспектор Грейндж. Что там насчет револьвера и Гаджена? А эта девочка так заливается слезами на кухне. Мисс Мидуэй застращала ее, но конечно же, девочка поступила правильно, рассказав, что видела, раз она считала себя обязанной сказать это. Для меня такая вечно мука — что правильно, а что нет. Еще легко, знаете, когда правильное неприятно, и наоборот, потому что тут уж тебе ясно, что к чему, но так запутываешься, когда все меняется местами. И каждый, я думаю, должен делать то, что находит правильным. А вы, инспектор? Что вы говорили, Гаджен, по поводу этого пистолета?

Гаджен отвечал с подчеркнутым почтением:

— Пистолет был в гостиной, ваша милость, на столе, что посередине. Я понятия не имею, откуда он взялся. Я отнес его сюда и водворил на место. Именно это я рассказал сейчас инспектору, и он вполне меня понял.

Леди Энгкетл покачала головой и проговорила мягко:

— Право же, вам не стоило этого говорить, Гаджен. Я сама отвечу инспектору.

Гаджен чуть встрепенулся, и леди Энгкетл заговорила совершенно пленительным тоном:

— Я ценю ваши побуждения, Гаджен. Я знаю, как вы неизменно стараетесь уберечь нас от бед и неприятностей.

И, отпуская дворецкого, добавила мягко:

— Ну, пока что все.

Гаджен заколебался, бросил быстрый взгляд на сэра Генри, потом на инспектора, затем поклонился и пошел к двери.

Грейндж сделал движение, словно желая удержать его, но по каким-то ему самому неясным причинам он опустил взметнувшуюся руку. Гаджен вышел и закрыл дверь.

Леди Энгкетл опустилась в кресло, улыбнулась обоим мужчинам и заговорила в самой светской манере:

— Знаете, я, ей-богу, нахожу, что со стороны Гаджена это было просто очаровательно. Ну прямо крепостной — в лучшем смысле слова. Да, крепостной. Самое точное определение.

Грейндж выговорил недоверчиво:

— Верно ли я понял, леди Энгкетл, что вы можете лучше осветить дело?

— Разумеется. Гаджен вовсе не находил пистолета в гостиной. Он нашел его, когда вынимал яйца.