- Спасибо, я так и сделаю.

- Добро. Иди к Серафиму, отдай ему железные пластины, а наконечник пусть здесь пока полежит. Тебе всё равно надо с копьём тренироваться, так лучше это делать без наконечника. А то, неча всё ломать.

Вадим кивнул и, взяв злополучные пластины, отправился к Серафиму. Тот корпел, сидя за столом и аккуратно выводя буквы на листе пергамента.

- Пришёл?! Что принёс? – запищал он своим странным фальцетом.

- Пластины принёс.

- Угу. Ложь вон на полку. Нет тебе пока работы, тренируйся по буквицам на песке и добывай остальное. Вон возьми кувшин под мёд, - и Серафим снова склонился над пергаментом, выписывая пером буквицы.

Вадим хмыкнул, но про себя, молча забрал небольшой кувшин и тут же вышел. Остаток дня он тренировался чертить на песке буквы, и в принципе быстро набил себе руку, а к вечеру подошёл к Митричу.

Митрич, благообразный старичок с длиннющей бородой и крепкими хваткими руками, прищурил глаза и хитро взглянул на кувшинчик.

- Это тебя Серафимушка послал? Вот конь подколодный, от всего найдёт уход. Работает с книгами, помогает только по церкви, на поле не ходок, а гонору-то, гонору… Нет у меня мёду, пчёлы ещё борти не наполнили. Весна поздняя была, холодно, пчёлы поздно проснулись, надо идти диких искать.

- Так они злые, дикие-то! Закусают!

Вадим знал, о чём говорил, вернее, боялся.

- А то ж! У тебя бы мёд отнимали, и ты бы грызанул за милую душу. Пойдёшь завтра со мной?

- Пойду. Мне ещё чернильных орешков набрать надобно, да древко для сулицы выломать.

- Ха, я так и понял, тогда завтра на весь день пойдём. Одному щас опасно ходить. А вдвоём мы и спрячемся, и в четыре глаза, и в четыре уха слышать и видеть будем. У тебя молодые глаза, а у меня старые. Возьмёшь дубинку, на всякий ужас, а я топорик, да пчелиные вещи. Справимся, чай. Сегодня с вечора заступишь до полуночи. Как луна взойдёт, пойдёшь, Акима разбудишь, а сам ляжешь почивать. А с утра я за тобой зайду, пойдём по утренней зорьке искать. Пока пчёлы спят… Знаю я, где они жили, но может, перелетели или погибли, а то и хозяин леса разорил. Всякое бывает. Иди, вечеряй, и на колокольню, караулить.

Вадим кивнул и ушёл. На колокольне было свежо. Ветер быстро нагнал тучи и они полностью закрыли небо. Быстро сгустилась тьма, заморосил мелкий дождь, завыл ветер. Постепенно внутри периметра монастыря жизнь замирала. Немногочисленные его обитатели спешили завершить все дела и укрыться в своих кельях.

Первым скрылись женщины, потом ушёл кузнец и трудники, последними скрылись в домах монахи. Наступила тишина.

- Оуу, оуууу! – раздался откуда-то с востока волчий вой. Вадим вздрогнул. – Оууу, - послышалось гораздо ближе. И вскоре Вадим различил еле видимую тень, что неслась сквозь лес, а за ней бежали пара волков, преследуя свою добычу. Они быстро пронеслись мимо и догнали жертву. Послышалось жалобное блеянье, шум борьбы, переходящий в предсмертное хрипение, и тут же все смолкло.

Звуки в ночной тиши, несмотря на дождь, разносились далеко. Вадим поморщился. Стало противно, накатила тоска, пополам с печалью. А где-то кто-то жрёт тушёнку и лапает Снежану. А мама уже, наверное, с отцом сидят на кухне и пьют чай, просматривая телевизор. Отец, как обычно, материт всех чиновников, мать только хмыкает. А он тут… Они даже не знают, что он исчез из их мира.

Да, его будут искать, приедут волонтёры, подключат милицию и МЧС, но ничего не найдут. Ведь он бесследно исчез в болоте. Шёл, шёл и внезапно утоп. Только следы найдут, да и то, старые. Вадим вздохнул, вот тебе и фунт лиха, повёлся на одно, а получил совсем другое.

А кто виноват? Он сам! Самому и из всего теперь выплывать надо. И здесь есть свои Снежаны, да может и лучше прежней, и еда есть, экологичнее той. Да много чего есть, вот только того, что он потерял, здесь не будет никогда. Да и выжить - та ещё задача, было над чем задуматься. Вадим на глазах взрослел, черты его лица заострялись, а глаза смурнели, и это было только начало. Время шло, взошла луна, и Вадим спустился вниз, чтобы разбудить Акима.

- Вставай, тебе караулить.

Но Аким продолжал храпеть во всю мочь своей глотки или делал вид, что храпит и спит. Вадим пожал плечами, взял глиняную кружку, зачерпнул из широкого кувшина воды и влил в раскрытый рот Акима.

- А? Что? Брхллл! Ты сдурел, малый, совсем? Вот я табе!!! – Аким замахнулся кулаком.

- Караулить пора.

- Да я тебя щас как…

Вадим отпрыгнул.

- Митрич сказал, что тебе дежурить следующему, звать его, али как?

- Хрен с тобой. Ещё раз воду зальёшь, придушу! – пригрозил кулаком Аким и, собравшись, ушёл на колокольню.

Митрич ожидаемо встал пораньше и пришёл будить Вадима.

- Вставай, лежебока, пора в путь.

Вадим вздрогнул, резко проснувшись, и открыл глаза. Перед ним стоял Митрич, выделяясь на фоне темноты белым пятном седой бороды. Мозг, затуманенный сном, нехотя вспоминал события прошлого дня. Надо вставать.

- Угум!

Кряхтя, как старый дед, Вадим скатился с лежанки, натянул свой камуфляж и сунул ноги в лапти. Выйдя на улицу, он зябко поёжился от ночного холода и побрёл умываться. Плеснув в лицо ледяной воды из деревянной бочки, вытерся рукавом куртки и направился вслед за Митричем.

Вместе они дошли до ворот, где их ждал послушник. Он быстро стянул запор с ворот и распахнул одну из створок, приглашая на выход. Вадим переложил на плечо небольшую дубинку и подхватил мешок Митрича, который был больше, чем у Вадима, а кроме того, тот ещё держал в руках топорик довольно угрожающего вида.

- Ну что, отрок? Пойдёмо потихоньку, да по холодку.

Вадим только кивнул и зашагал следом за Митричем. Небо было ещё серым, но всё вокруг уже отчётливо видно. Они пошли сначала по просёлочной дороге, что вела к Оптиной Пустыни, а потом свернули с неё на более узкую тропинку и вскоре затерялись между деревьев. Птицы к этому времени проснулись, щебеча напропалую и будя всех остальных обитателей леса своими пронзительными трелями.

В лесу было свежо, пахло грибами и зелёной молодой хвоей. Промелькнула рыжая шкурка облезлой летом белки, простучал дятел, выколупывая из ствола короеда. Качались на своих бесчисленных паутинках пауки, отбегая от капель росы, которые словно бриллианты вспыхивали в лучах солнца.

Путники всё дальше и дальше отходили от монастыря, углубляясь в лес. Пока не было видно ни пчёл, ни деревца, которое можно было срубить под древко для копья.

- На обратном пути поищем, если не попадётся нужного деревца, - пояснил Митрич, видя метания Вадима. – А чернильных орешков сейчас наберём. Осталось немного, и выйдем на полянку, а на ней растёт огромный дуб. Мы их завсегда с него снимали. Токмо нужно под ноги смотреть. На зелёной листве они ещё слишком молодые, а вот на опавшей листве их много, и они уже зрелые и перезрелые. Вот из таких и получаются отличные чернила.

Эх, Серафим, Серафим, - покачал головой старик. – Раньше он со мной завсегда ходил, а сейчас обленился или брезгует. Не разберёшь его. Бог с ним! Наше дело - мёд набрать, да сулицу тебе справить. Чует моё сердце, понадобится она тебе, и весьма скоро.

И они шли ещё достаточно долго, пока не вышли на полянку, в центре которой действительно рос огромный вековой дуб. Вадим таких никогда и не видел, причём, не только вживую, но и на картинках. Кряжистое туловище векового дерева было всё исполосовано трещинами и столетними шрамами. Узловатые раскидистые ветви задирались во все стороны параллельно земле, уходя затем ввысь.

Его крона казалась необъятной и заслоняла собой солнце, не давая пробиться вокруг него любой травке. Зато вся земля под деревом оказалась усыпана павшей листвой. Желудей, правда, видно не было, так на то кабаны дикие и нужны, чтобы подъедать всё за великаном - деревом.

Митрич показал искомые листочки с чернильными орешками, и вскоре Вадим набил ими всю походную суму. Вторая часть квеста была им пройдена, теперь следовало найти древко, и миссия будет полностью выполнена. Ах да, ещё мёд и вишнёвый клей!