- А ты как думал? Или ты скорее согласишься с тем, что ты сошел с ума, да? - язвительно сказал он, - Тебе легко все это принять, дон Хуан. А для меня - почти невозможно.

- Мне тоже не так просто. Я - такой же, как ты, и не имею никаких привилегий. И принять все это мне так же трудно, как и любому другому.

- Но ты же чувствуешь себя во всех этих вещах, как рыба в воде, дон Хуан.

- Верно, однако мне пришлось дорого заплатить. Я должен был сражаться, причем, наверно, больше, чем придется сражаться тебе. Ты каким-то непостижимым образом заставляешь обстоятельства, ситуации и силы работать на тебя. Ты представить себе не можешь, ценой каких усилий мне досталось то, чего ты шутя добился вчера. Что-то помогает тебе на каждом дюйме пути. Иначе объяснить твои успехи в овладении силами невозможно. Сначала - Мескалито, теперь - дымок. Тебе следует полностью сосредоточиться на осознании того факта, что ты - талантлив, и не обращать внимания ни на что другое.

- Ты так говоришь, будто сделать это - раз плюнуть. Но на деле-то все иначе. Меня буквально разрывает на части.

- Ничего, скоро цельность к тебе вернется. Но следует подумать о теле. Ты слишком разжирел. До сих пор я не хотел ничего тебе говорить по этому поводу. Каждый должен иметь возможность поступать так, как считает нужным. Ты не появлялся два года. Но я говорил когда-то, что ты вернешься, и вот - ты здесь. То же было со мной. Я бросал на пять с половиной лет.

- Почему ты ушел, дон Хуан?

- По той же причине, что и ты. Мне это не понравилось.

- А почему вернулся?

- Опять-таки, потому же, почему и ты. Другого пути нет.

Это утверждение произвело на меня глубокое впечатление. Мысль о том, что другого пути нет, уже приходила мне в голову и раньше. Я никогда никому о ней не говорил, но дон Хуан сформулировал ее очень точно.

После очень долгой паузы я спросил:

- Дон Хуан, чего я добился вчера?

- Ты встал, когда захотел встать.

- Но я не знаю, как это вышло.

- На отработку этого приема требуется время. Но важно, что ты в принципе знаешь, как это делается.

- Так ведь я же не знаю. В том-то и дело, что не знаю.

- Ну как же не знаешь, если знаешь.

- Дон Хуан, ну вот ей-богу, клянусь тебе!

Он не дал мне договорить, он просто встал и ушел.

Потом мы еще раз вернулись к разговору о страже другого мира.

- Если я верю в то, что испытанное мной - реальность, то я должен признать, что страж - это гигантское чудище, способное причинить невероятную физическую боль, - сказал я, - и если я верю, что усилием воли действительно можно переноситься на громадные расстояния, то логично было бы заключить, что усилием воли я могу заставить чудовище исчезнуть. Правильно?

- Не совсем. Ты не можешь заставить стража исчезнуть. Но можешь сделать так, что он не причинит тебе никакого вреда. И, сделав это, без осложнений миновать стража, как бы бешено он ни метался.

- И каким образом я могу этого добиться?

- Ты сам прекрасно знаешь, каким. Задержка лишь за тренировкой.

Я сказал, что вечно у нас с ним возникает путаница из-за различного восприятия мира. По-моему, знать что-либо - значит в полной мере осознавать, что делаешь, и быть в состоянии сознательно повторить. В данном случае я не только не отдавал себе отчета в том, что делал под действием дыма, но и не смог бы повторить сделанного мной, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

На лице дона Хуана появилась знакомая уже мне инквизиторская улыбочка. Он изобразил удивление, даже снял шляпу и потер виски - характерный жест, которым он выражал недоумение, - Зато ты точно знаешь, как говорить и ничего не сказать, правда? Я предупреждал тебя, что стать человеком знания можно только имея несгибаемое намерение. Но пока что, похоже, у тебя есть только несгибаемое намерение водить самого себя за нос. Ты настаиваешь на разжевывании всего, словно весь мир состоит только из вещей и явлений, поддающихся объяснению. Ты столкнулся со стражем и с проблемой передвижения волевым усилием. Неужели тебе никогда не приходило в голову, что лишь очень немногое в мире может быть объяснено тем способом, к которому ты привык? Когда я заявляю, что страж действительно стоит на твоем пути и что он способен вышибить из тебя дух, то я знаю, о чем говорю. Когда речь идет о перемещении при помощи воли, я тоже знаю, что имею в виду. Я хотел очень постепенно, шаг за шагом научить тебя этому искусству, но потом понял, что ты им прекрасно владеешь, хотя и утверждаешь, что не имеешь об этом понятия.

- Но я действительно не знаю! - возразил я.

- Ты знаешь, что ты дурак, - сказал он неумолимо, а потом улыбнулся. - У нас тут как-то мальчика по имени Хулио посадили на уборочный комбайн. Оказалось, что он знает, как управлять машиной, хотя никогда раньше этого не делал.

- Я понимаю, что ты хочешь сказать, дон Хуан. Однако чувствую, что не смогу повторить того, что сделал, потому что не уверен в том, что именно делал.

- Шарлатан пытается объяснить все в мире с помощью объяснений, в которых сам не уверен, тем самым превращая все, что делает, в шарлатанство. Но ты - не лучше. Ты тоже хочешь объяснить все своим способом, и так же не уверен в своих объяснениях.

Неожиданно дон Хуан спросил, не собираюсь ли я в выходные дни уехать домой. Я ответил, что думаю ехать в понедельник утром. Мы сидели под рамадой его дома. Была суббота, 18 января 1969 года, время близилось к полудню. Мы отдыхали после долгой прогулки по окрестным холмам. Дон Хуан встал и вошел в дом. Через несколько секунд он позвал меня. Когда я вошел, он сидел на полу посреди комнаты, а моя циновка лежала перед ним. Он усадил меня и, не говоря ни слова, достал сверток с трубкой, развернул тряпку, вытащил трубку из чехла, набил ее и раскурил. Он даже сам принес для этого в комнату глиняное блюдце с углями.

Дон Хуан не спрашивал, хочу ли я курить, просто вручил мне трубку и велел приступать. Я не колебался. Он очень точно вычислял мое настроение, заметив, наверное, что интерес к стражу не дает мне покоя. Меня не нужно было упрашивать, я нетерпеливо выкурил всю трубку разом.

Последовательность моих реакций была в основном такой же, как раньше. Дон Хуан вел себя, как прежде. Правда, в этот раз он не стал меня трогать, а только напомнил, что правую руку следует положить перед собой. Чтобы мне удобнее было на нее опираться, он посоветовал сжать кисть в кулак.

Я сжал правую руку в кулак, так как обнаружил, что таким образом лежать легче, чем опираясь на раскрытую ладонь. Очень хотелось спать, на какое-то время стало тепло, а потом все ощущения исчезли.

Дон Хуан улегся на пол напротив меня, подперев голову правой рукой. Все шло очень тихо и мирно, тактильная чувствительность исчезла, меня охватило умиротворение.

- Как хорошо! - сказал я.

Дон Хуан вскочил:

- Не смей начинать с этой чепухи! Прекрати болтать. Ты потратишь на это всю свою энергию, и страж прихлопнет тебя, как ты прихлопнул бы мошку.

Ему, видимо, показалось, что он сказал что-то смешное, потому что он засмеялся, но смех внезапно прекратился.

- Не болтай, прошу тебя, не болтай, - сказал он очень серьезно.

- Да вроде и не собирался болтать, - сказал я. Причем я действительно не хотел этого говорить. Я увидел, как дон Хуан уходит в заднюю часть дома. Через мгновение на циновку передо мной села мошка. Это наполнило меня такой тревогой, какой я раньше никогда не испытывал. Это была странная смесь воодушевления, страдания и страха. Я осознавал, что вот-вот стану свидетелем трансцендентального явления - увижу мошку, охраняющую вход в другой мир. Мысль была настолько нелепой, что я едва не рассмеялся вслух, но потом понял, что из-за приподнятого настроения отвлекаюсь и могу пропустить момент перехода, который интересовал меня больше всего. В прошлый раз я сначала левым глазом смотрел на мошку, а потом сразу почувствовал, что стою и созерцаю стража. Но как именно осуществился переход, я не осознал.