Мифологическая предыстория Ирландии повествует о ряде вторжений, которые происходили одно за другим и большей частью заканчивались подчинением острова новыми пришельцами. Тремя последними вторжениями были нашествия фирболгов, туата-де-дананнов и милезийцев, или скоттов, причем эти последние явились будто бы из Испании. Обычная ирландская историография превращает фирболгов [firbolgs] (fir, ирландское fear, латинское vir, готское vair, — означает «человек») попросту в белгов, а туата-де-дананнов (tuatha значит по-ирландски «народ», «местность», готское thiuda) — в зависимости от надобности — то в греческих данайцев, то в германских датчан. О'Донован полагает, что в основе сказаний, по крайней мере об упомянутых выше вторжениях, лежат какие-то исторические факты. В анналах под 10-м годом после р. Х. отмечается восстание aitheach tuatha (в XVII веке некий Линч, хороший знаток древних языков, дал следующий перевод этого выражения: plebeiorum hominum gens[люди плебейского происхождения. Ред.]); это была, стало быть, плебейская революция, во время которой вся знать (saorchlann) была перебита. Это указывает на господство завоевателей-скоттов над более древним населением. Из народных сказаний о туата-де-дананнах О'Донован заключает, что представители этого племени, которое в позднейших народных повериях превратилось в лесных и горных эльфов, сохранились в отдельных горных местностях еще до II или III века нашей эры.
Не подлежит сомнению, что ирландцы были смешанным народом еще до того, как началось массовое поселение среди них англичан. Уже в XII веке преобладающим типом среди ирландцев, так же как и сейчас, был светловолосый. Гиральд («Топография Ирландии», разд. III, гл. 26), описывая двух чужеземцев, говорит, что у них волосы были длинными и белокурыми, как у ирландцев. Тем не менее, и сейчас еще встречаются, особенно на западе, два резко отличающихся друг от друга типа черноволосых людей: первый тип — это высокие, стройные, с красивыми чертами лица и курчавыми волосами люди, при взгляде на которых нам кажется, что мы их уже однажды видели в итальянских Альпах или в Ломбардии; этот тип встречается чаще всего на юго-западе. Другой тип — коренастые и низкорослые, с жесткими, гладкими, черными волосами, с плоскими, почти негритянскими чертами лица — встречается чаще в Конноте. Гексли объясняет наличие этих темноволосых элементов среди первоначально светловолосого кельтского населения примесью иберийской (то есть баскской) крови[428], — и это объяснение, вероятно, правильно, по крайней мере отчасти. Однако к тому времени, когда о появлении ирландцев в истории можно говорить с определенностью, они уже стали однородным, говорящим на кельтском языке народом, и мы с тех пор нигде больше не находим чужеземных элементов, за исключением захваченных на войне или купленных рабов, по большей части англосаксов.
Сообщения древних классиков об ирландском народе звучат не очень лестно. Диодор рассказывает, что те бритты, которые населяют остров Ирис (или Ирин? в тексте винительный падеж Ipiv), занимаются людоедством[429]. Подробнее сказано у Страбона:
«Об этой стране» (Йерне) «мы не можем сказать ничего достоверного, кроме того, что ее жители еще большие дикари, чем бритты, ибо они людоеды и страшные обжоры» (лоХифаусн; по другому варианту 7юг|фосуо1 — травоядные); «у них считается вполне пристойным поедать своих умерших родителей и открыто вступать в плотскую связь с чужими женами и со своими матерями и сестрами»[430].
Патриотическая ирландская историография немало возмущалась этой мнимой клеветой. Но новейшей науке было суждено доказать, что людоедство, в частности пожирание собственных родителей, является переходной ступенью в развитии, через которую прошли, по-видимому, все народы. Ирландцам, может быть, послужит утешением узнать, что еще целым тысячелетием позже предки нынешних берлинцев придерживались такого же практического взгляда на эти вещи:
«Aber Weletabi, die in Germania sizzent, tie wir Wilze heizen, die ne scament» (schamen) «sih nieht ze chedenne» (zu gestehen) «daz sie iro parentes mit meren rehte ezen sulin, danne die wurme» [ «Велетабы, которые живут в Германии и которых мы называем вильцами, не стыдятся признавать, что они могут поедать своих родителей с большим правом, чем черви». Ред.]. (Ноткер, цитируется в книге Якоба Гримма «Древности немецкого права», стр. 488[431]).
Мы увидим, что и в период владычества англичан в Ирландии не раз повторялись случаи людоедства. Что касается инкриминируемого ирландцам «явнобрачия» [Phanerogamie], употребляя выражение Фурье[432], то подобные вещи имели место у всех диких народов, и уж тем более у весьма любвеобильных кельтов. Интересно отметить, что остров уже в те времена носил свое нынешнее местное название — имена Ирис, Ирин и Йерне тождественны с Эйре, Эринн, — а также и то, что уже Птолемей знал современное название столицы Ирландии Дублина, называя его Эблана (Εβλανα с правильным ударением)[433]. Это тем более удивительно, что у ирландских кельтов для этого города издавна было другое название — Athcliath, а именем Duibhlinn — «Черное болото» — они называли один из участков течения реки Лиффи.
Кроме того, мы находим еще в «Естественной истории» Плиния (кн. IV, гл. 16) следующее место:
«Туда» (в Гибернию) «бритты ездят в лодках из ивовых прутьев, обтянутых сшитыми вместе звериными шкурами».
Позднее Солин говорит уже о самих ирландцах:
«Они плавают по морю между Гибернией и Британией в лодках из ивовых прутьев, на которые натянута покрышка из воловьих шкур» (Г. Юлий Солин. «Космография», гл. 25).
В 1810 г. Уэйкфилд обнаружил, что на всем западном побережье Ирландии «не оказалось других лодок, кроме таких, которые были сделаны из деревянного остова, обтянутого конской или воловьей шкурой». Эти лодки имеют различную форму, смотря по местности, но все они отличаются необычайной подвижностью, так что несчастные случаи бывают редко. Для плавания в открытом море они, разумеется, не годятся, и поэтому рыболовством здесь можно заниматься только в бухтах и между островами. В Малбее, графство Клэр, Уэйкфилд видел такие лодки, имевшие 15 футов в длину, 5 футов в ширину и сидевшие в воде на 2 фута; для обтяжки каждой из них требовались две коровьи шкуры, обращенные шерстью внутрь и с просмоленной наружной стороной; лодка была приспособлена для двух гребцов. Такая лодка стоила около 30 шиллингов (Уэйкфилд, т. II, стр. 97). Вместо ивовых прутьев — деревянный остов! Какой прогресс за 1800 лет и после почти семивековой «цивилизаторской» обработки ирландцев со стороны первой морской нации мира!
Впрочем, в других областях вскоре появились и некоторые признаки прогресса. При короле Кормаке Ульфада, царствование которого относят ко второй половине III века, его зять Финн Мак-Куал реорганизовал будто бы ирландское ополчение — Fianna Eirionn [Feini — фении — во всем «Шенхус Мор» употребляется как имя ирландского народа. Feinechus, fenchus — закон фениев — служит часто для обозначения либо «Шенхус Мор», либо другого, потерянного ныне сборника законов. Одновременно feine, grad feine означает плебс, низший класс свободных людей.] — вероятно по образцу римского легиона, введя разделение между легковооруженными и линейными войсками. Во все последующие периоды в ирландских войсках, о которых до нас дошли подробности, различалась kerne — легкая и galloglas — тяжелая, или линейная пехота. Героические подвиги этого Финна воспеты во многих старинных песнях; некоторые из них сохранились еще до настоящего времени; они-то — возможно вместе с незначительной долей шотландско-гэльских традиций — составляют основу макферсоновского «Оссиана» (по-ирландски Ойшин — сын Финна), в котором Финн обращен в Фингала и место действия перенесено и Шотландию[434]. В устных преданиях ирландского народа Финн продолжает жить как Финн Мак-Кауль, великан, которому почти в каждой местности острова приписывается какой-нибудь удивительный подвиг.
