Дебора, с ее выдающимися данными, сумела доказать свое соответствие самым высоким критериям. Имея за плечами опыт непростой работы с диаспорой Новой Англии — а также наблюдения, с малых лет, за своим отцом, — она, не колеблясь, подала заявку на место старшего раввина в относительно молодой и растущей общине.

Она хотела найти такое место, откуда можно было бы без труда ездить на машине в Нью-Йорк, чтобы Эли почаще виделся с бабушкой и продолжал ходить в любимые с детства места — парк, зоопарк, ботанический сад.

Отказа в предложениях не было, и Дебора подобрала себе кафедру с таким расчетом, чтобы сочетать удовольствие жить в лесной зоне Коннектикута с возможностью легко добраться до Нью-Йорка.

Община Бейт-Шалом в Олд-Сейбруке была относительно молодая. К тому же, благодаря близости к Йельскому университету, здесь был высокий процент интеллигенции. Тут не было еврейских школ наподобие той, куда Эли ходил в Нью-Йорке, зато всего в пятнадцати минутах езды от дома, который Дебора снимала на берегу залива Лонг-Айленд, была Ферчайлдская академия, славящаяся своими научными разработками и либеральностью духа.

В тот вечер, когда она официально приняла назначение, Дебора была настолько взволнована, что пошла с Эли к соседу — дяде Дэнни — с бутылкой шампанского. Непонятно почему, но вопреки ее ожиданиям брат не разделял ее энтузиазма.

Когда они остались вдвоем, Дебора захотела услышать его мнение.

— Ты права, Дебора, я не в восторге от твоей затеи. Я, конечно, знаком с этим шлягером — «Я говорю с деревьями», но не слышал, чтобы деревья помогали человеку решить его проблемы. Тебе не понравится то, что я сейчас скажу, но мне кажется, что этот твой Олд-Сейбрук — не более чем попытка спрятаться.

— Спрятаться от чего?

— От мужчин. Ты, когда соглашалась, задумывалась над этим?

— Да, — откровенно призналась сестра.

— Стало быть, ты собираешься стать первым в истории раввином, который примет обет безбрачия?

— Перестань, Дэнни! — возмутилась она, хотя в глубине души знала, что брат прав. — Ничего такого я делать не собираюсь.

— Ты уже это сделала! — проницательно заметил тот. — Уезжая в Олд-Сейбрук, ты фактически вычеркиваешь себя из всякого общения. — Он задумчиво добавил: — А кроме того, мне будет не хватать наших разговоров по душам. Ты ведь мне больше чем сестра — ты мой духовный наставник.

— Но существует же телефон!

— Перестань, Деб, ты сама знаешь, что это не одно и то же.

— Ну, тогда будешь приезжать к нам на выходные. — В голосе ее слышалась любовь. — И в любом случае, у нас еще целых два месяца, можешь хоть каждый день изливать мне душу.

Увы, в последующие недели Дэнни так и не нашел в себе сил признаться сестре, что его мучит совесть.

Ибо деньги, присланные им во спасение благодарной общины Бней-Симха, были не совсем его.

Поскольку на сбор такой гигантской суммы у него было меньше суток, Дэнни, естественно, был не в состоянии к сроку перевести их с собственных счетов. В отчаянии он пошел по пути искусной компьютерной махинации, «позаимствовав» на время требуемую сумму со счетов компании «Макинтайр энд Аллейн». Конечно, менее чем через неделю он внес ее целиком назад, с учетом процентов. Но это никак не меняло того обстоятельства, что, если исходить из буквы закона, благородная цель не оправдывает нечистых средств.

И в один прекрасный день, рано или поздно, последствий будет не избежать.

К тому моменту, как из аэробуса, приземлившегося в аэропорту Джона Кеннеди, начали выпускать пассажиров, отец Ханрэхан уже ждал Тима у входа в терминал. Они сразу увидели друг друга. Тим застыл в изумлении.

— Как это вы умудрились пройти через таможню?

— Очень просто, мой мальчик. — Старый пастырь подмигнул. — Несколько раз отпустил грехи, только и всего. Ребята из иммиграционной службы — народ богобоязненный.

Они обнялись.

— Тим, мальчик мой! — сердечно произнес его первый духовный наставник. — Как я рад снова тебя видеть, особенно в этом воротничке. По сути дела, во всем остальном ты и не изменился. Все тот же школьник, запустивший камнем в окно раввину.

— Вы тоже не изменились, отец Джо. — Тима захлестнули эмоции. — Зато, я слышал, некие изменения произошли в епархии?

— Да, можно и так сказать, — согласился старик. Они уже шли к паспортному контролю. — Не только твои дядя с тетей перебрались в Квинс, многие ирландские семьи так поступили. Сейчас никого из старых знакомых ты не увидишь. И, как тебе должно быть известно, мы испытали большой наплыв испаноязычных иммигрантов.

— Yo lo se, — ответил Тим с легкой запинкой. — Estoy estudiando como un loco[71].

Ханрэхан улыбнулся.

— Мне надо было догадаться, что ты подготовишься к переезду. В общем, худо-бедно существуем пока. Отец Диас мне здорово помогает. Даже ведет на испанском одну мессу по воскресеньям. Удивительно, наши новые прихожане кое в чем еще не вполне ориентируются, но только не в вере. Очень набожная публика.

— Следовательно, приходская школа процветает? — предположил Тим.

— Гм-мм… Не совсем. — Священник нервно кашлянул. — Детский сад и начальная школа у нас еще действуют, но остальным ребятам приходится ездить на автобусе в школу Сент-Винсент. Откровенно говоря, большинство наших набожных прихожан куда-то подевалось. Если бы не латиноамериканцы, церковь уже давно бы опустела.

Тим представил себе погруженные во мрак окна своей старой школы, и сердце у него упало.

— Как жаль, — заметил он. — Что надо было бы сохранить в первую очередь, так это нашу систему обучения.

— Этот вопрос тебе бы следовало поднять со своими друзьями в Риме. — Старик священник вздохнул.

Тим не знал, как отнестись к этому пожеланию. Знает ли он о том, в каких высоких сферах Тим в последнее время вращался? Скорее всего нет. Просто он выплескивает свою досаду в связи с надвигающимся опустением прихода по сравнению с тем, что было когда-то.

— Тебя, разумеется, ждет комната в пастырском доме, — продолжал Ханрэхан. — Надеюсь, ты меня простишь? Я поступил как эгоист.

— Не понимаю.

— У меня три года назад умерла мать.

— Мне жаль, — тихо сказал Тим.

— Ну, ей было целых девяносто три года. К тому же она в последние годы почти оглохла, так что, я считаю, ей будет лучше там, где она сможет слышать пение ангелов. Сам я по-прежнему живу в той же квартире и взял на себя смелость подготовить одну спальню к твоему приезду. Честно тебе скажу, парень, я буду счастлив, если ты составишь мне компанию.

— Конечно, отец мой, — ответил Тим.

Носильщик, загрузивший багаж Тима в старенький «Пинто» Ханрэхана, отказался от чаевых и только попросил двоих священников помолиться за его жену, чтобы на этот раз она разродилась мальчиком.

Через несколько минут, когда они въехали на скоростную трассу Бруклин — Куинс, пожилой священник сказал:

— Господи, как я рад, что хоть какое-то время поживу с тобой.

— Надеюсь, вы не умирать собрались? — пошутил Тим.

— Нет, пока еще нет. Просто, насколько я слышал… — Немного помявшись, он закончил: — Тебя не собираются долго держать в Бруклине.

— Bendigame, Padre. Не pecado. Hace dos semanas que no he confesado[72].

Сидеть в исповедальне по ту сторону перегородки и исполнять роль пастора оказалось нелегко. В глубине души Тим все еще не считал себя достойным этой роли, особенно в части отпущения грехов.

Сейчас из-за резной ширмы ему признавался в супружеской неверности молодой муж.

— Отец мой, я не смог сдержаться, — оправдывался он. — Эта женщина… Мы с ней вместе работаем… Она меня все время дразнит…

Несчастный тяжко вздохнул.

— Нет, я сам себя обманываю. Я испытывал к ней физическое влечение. Я просто не смог держать себя в руках. — Он тихонько всхлипнул. — Боже, простишь ли Ты меня когда-нибудь за то, что я сделал?