Но в пещере есть и более сильная вонь, так мне все говорили — запахи тухлых яиц от озера с горячей водой и наших экскрементов за целую жизнь, накапливающихся в углу. Может быть, эти запахи окажутся достаточно сильными, чтобы замаскировать дух разложения. Я не хочу, чтобы гости узнали о смерти Валдис. Они почувствуют себя осиротевшими. Разве один указующий голос — это так же надёжно, как два?

Они доверяли двум голосам. Наше единство успокаивало их, придавало уверенности, что предсказания сбудутся. И они задумаются, что предвещает смерть одной из сестёр-оракулов. Они поверят, что это дурной знак для них и для этой земли. Во многом, так это и есть.

Прежде, чем помочь им смириться с её уходом, мне нужно самой пережить это горе. Для меня смерть сестры — куда больше, чем просто предзнаменование или знак духов. Это всё, чем были мы для людей, всё, что было у нас с тех пор, как нас привели сюда — знак, оракул, два голоса, повторяющие те же слова.

Первый из тех троих, молодой и проворный парень, спустился через расщелину и чуть не скакал по камням, пока не оказался на месте.

Я ещё не могла его видеть — вид на дорогу у выхода из пещеры был скрыт за скалой. Я слышала, как он зовёт, как скользит верёвка, слышала стук в той стороне. Они что-то спускают в пещеру, но не сушёное мясо или дрова. Их звуки я знала. К пещере карабкался второй человек — потяжелее, и шёл осторожно, как движутся те, чьи суставы скованы возрастом.

Эти двое показались из-за скалы. Они тащили сколоченные из берёзы носилки, покрытые овечьими шкурами, наскоро сшитыми кожаными шнурами. Человек на носилках не двигался, не шевельнулся даже, когда дроги поставили передо мной.

Старшего из двоих я знала. Фаннар, так его звали. У него маленькая ферма в ближней долине. За все годы, он приходил ко мне несколько раз, нуждаясь в лекарстве для бесплодных овец, больного ребёнка, даже от ссор с женой.

Младшего я прежде не видела. Скорее всего, он один из наёмных работников, которые странствуют, нанимаясь к любому фермеру или рыбаку, который готов взять их на несколько недель или месяцев.

Одежду обоих покрывали крошечные капли воды. Должно быть, там, на земле, идёт дождь. Я так давно не чувствовала капель воды на лице. Я скучала по ним.

Фаннар коротко поклонился мне в знак приветствия. Так же он поклонился и Валдис.

— Она спит, — объяснила я.

При виде меня парень рванулся назад, но потом взял себя в руки. Должно быть, Фаннар предупреждал его о моей внешности, но я понимаю, мой вид — это шок, даже когда человек предупреждён. Я не обижаюсь. Ещё с колыбели я видела это выражение на лицах. Мальчик привыкнет со временем.

Теперь он вежливо отводил взгляд, как будто боялся, что я решу, будто он разглядывает. Не знаю, что хуже — когда на тебя таращатся или, когда отказываются смотреть? Так или иначе, но я понимала — они не проявляют неуважения.

Фаннар кивнул в сторону носилок.

— Он тяжело ранен. Можешь ли ты помочь ему, Эйдис?

Я подтащилась поближе. Длинная цепь, охватывавшая мою талию, звенела, лязгала по камням и тянулась за мной.

Лицо человека раздулось от ушибов. Глаза почернели и заплыли, нос явно сломан, возможно, и челюсть тоже, поскольку открыта и свисает под странным углом. В волосах налипла чёрная жидкость. Кровь затекла в морщины с обеих сторон от носа, засохла на чёрной щетине щёк. Кожа под ней была бледной, как у замороженного.

— Кто он? — спросила я.

Фаннар поморщился.

— Мы думаем, иностранец. Похож на тех, что приплывают из Испании или Португалии ловить треску в здешних водах. Хотя для рыбака он далековато забрёл от моря. С чего бы ему приходить сюда? Треска на горах не водится. Большинство чужаков отваживается заходить не дальше деревень вдоль побережья или островов Вестманн, особенно теперь, когда всюду кишат эти чёрные дьяволы.

Он плюнул на пол пещеры, как будто от упоминания протестантского духовенства во рту появился мерзкий привкус.

Фаннар продолжил.

— В общем, этот парень видел, как какие-то лютеране напали на него на дороге, и хорошенько избили. Мне кажется, это датчане, точно они. Наглые молодые козлы. Заявились сюда и считают, что могут господствовать над нами, над теми, чьи семьи обрабатывали эту землю с тех самых пор, когда Тор и Один правили небесами.

Фаннар, как и большинство землевладельцев, всегда возмущался правлением датчан в Исландии, но до сих пор это по-настоящему не влияло на жизнь фермеров — пока датский король не начал насаждать среди них лютеранство. Датчане изгоняли или убивали католических священников, монахов и монахинь, закрывали аббатства, уничтожали алтари, святыни и книги, запрещали католические мессы и прочие обряды старой церкви. Вот тогда в их жилах закипело возмущение правлением датчан. Так что теперь любому датчанину, глупому настолько, чтобы выйти в одиночку на дорогу в здешних местах, сильно повезёт, если он увидит рассвет.

Я обернулась к парню, который зачарованно глядел на бурлящую воду в горячем озере. Он был невысокий, но крепко сложенный, как исландская лошадка, созданная для работы и дальних дорог.

У него ещё были по-детски округлые нежные щёки, но на подбородке уже пыталась пробиться бородка, которая, похоже, вырастет того же золотисто-рыжего цвета, что и густая копна спутанных волос.

— Ты видел, как на него напали, мальчик? Почему они его били?

Он обернулся ко мне, стараясь не смотреть на окровавленного человека, лежащего на земле между нами.

— Они шли за ним по дороге. И начали издеваться ещё до того, как приблизились — что с этой тёмной кожей он выглядит как иностранец, и всё такое. А потом увидели у него на шее распятие. Они его окружили, велели снять крест, бросить в грязь и помочиться на него, а он отказался. Они попытались отнять, но он сопротивлялся. Он был сильный, гораздо сильнее любого мужчины, каких я видел. Он дрался как сам Тор. Но их было семь или восемь, и все с длинными крепкими палками. А он не вооружён. Они сказали, что собираются преподать ему урок праведной веры. Они избивали его со всех сторон. Я видел, но... побоялся их останавливать. — Мальчик залился краской и повесил голову, стыдясь своей трусости.

Фаннар похлопал его по плечу.

— Не вини себя, сынок. Если бы ты попытался вмешаться — лежал бы сейчас рядом с ним. Они убили бы вас обоих. Ты сделал лучшее, что мог, парень — побежал за мной. Эйдис и Валдис помогут ему.

— Я хотела бы. Но ему нужно больше, чем в наших силах, Фаннар. Нужен врач чтобы вправить кости.

— Я не могу рисковать, обращаясь к врачу, — сказал Фаннар. — Они оставили его умирать. Если узнают, что он до сих пор жив, его арестуют за то, что исповедовал старую веру, и любой, кто попытается ему помочь, тоже пострадает. Попытайся сделать что можно, Эйдис. Не знаю, есть ли на земле сила, способная вернуть его к жизни, но ты — единственная надежда этого несчастного. А я стану молить за него Пресвятую Деву. И ещё буду молить о том, чтобы эти датские ублюдки сгнили в аду за то, что сделали, — нахмурившись, добавил он.

Я отправила их обоих прочь, наказав принести мне травы, которые понадобятся для лечения, и немного сушёной баранины, чтобы я могла сделать бульон, если он очнётся — насколько я могу судить, он не скоро сможет жевать, если вообще когда-нибудь сможет.

Когда те двое ушли, я подошла ближе, собираясь раздеть больного и осмотреть. Я протянула к нему руки и услышала щёлканье и шуршание крыльев.

Из тёмной ниши в пещере появилась туча чёрных жуков и закружила надо мной. Хотя в расщелинах скалы жило много жуков, раньше я никогда не видела, чтобы они летали.

Они кружили над телом всё быстрее и быстрее, как воронка чёрной воды. Я пыталась отгонять жуков, но они не пугались. Жуки кружили над человеком, как будто пытаясь связать его призрачной верёвкой.

Меня испугал другой звук, похожий на крик какого-то крошечного гибнущего создания. Жук сел ко мне на плечо. Я попыталась стряхнуть его, но крик становился всё выше и громче, пока мои глаза не начали слезиться от боли.