Озадаченный Йонас обернулся ко мне — прежде мы с сестрой всегда и во всём соглашались.

— Это облако не было наслано заклинанием. В нём нет ни злобы, ни жизни, ни духа.

— Ты только взгляни на ребёнка, — усмехнулась Валдис. — Как ты можешь говорить, что это не колдовство?

— Ребёнок болен, но я чувствую, что за этим нет руки человека. То облако спустилось с горы, не от твоего соседа Питера. Фрида будет...

Но Йонас меня перебил.

— Твоя сестра Валдис права. Разве кто-нибудь слышал, чтобы облако летело так быстро и направлялось прямо на мою дочь? Подруги сказали, оно сразило её, как нацеленная стрела. — Он снова сунул ребёнка в мешок и подхватил на плечо, лицо было исполнено решимости. — То, что Валдис говорила о заклинании — единственное объяснение, имеющее смысл. Я сделаю, как она мне сказала. Отнесу монету покойника на ферму Питера. Я это сделаю, чтобы исцелить своего ребёнка, даже если для этого мне придётся выкопать сотню трупов пока не найду монету. Какой отец не пойдёт против тысячи призраков, если только так он может спасти свою дочь?

— Нет, пожалуйста, подожди, Йонас, — умоляла я, но он шагал прочь, твёрдо решив не слушать меня.

Услыхав, что он выбрался из пещеры и уходит по осыпающимся камням, я собралась с силами и медленно стянула вуаль с лица сестры. Кожа под тканью пожелтела как старый пергамент, черты иссохшего лица заострились, как будто жар пещеры высосал из него всю влагу до капли. Рот запал, обнажая зубы. Руки безвольно свисали, ногти чёрные, кожа холодна, как могильный камень. Но глаза, которые я нежно прикрыла, когда сестра умерла, теперь были широко открыты и глядели прямо на меня.

Только это не был взгляд добрых голубых глаз сестры. Я всю жизнь знала и любила её глаза. Сейчас я не могла ошибиться. Синева исчезла, ушла белизна белков, остались только два расширенных чёрных зрачка, похожих на огромные зияющие дыры. Я глядела в них как в две открытые могилы. Я испуганно ахнула, и веки спокойно мигнули.

 Французский дворянин заподозрил, что у его жены есть любовник. Он запер её в высокой башне с единственным узким окном на самом верху и неприступными стенами, куда никому не проникнуть. И всякий раз, когда отсутствовал сам, он оставлял сестру наблюдать за башней.

Но каждый день, когда дворянин уходил на охоту, любовник жены превращался в ястреба и влетал в узкое окно башни. Там он снова становился мужчиной, занимался любовью с пленницей, а потом опять улетал. Так они провели много блаженных месяцев в объятиях друг друга.

Золовка заметила, как в башню прилетает и улетает ястреб. Однажды она последовала за птицей, и когда ястреб спустился на землю, увидела, как он становится человеком. Она сказала об этом брату, тот утыкал окно острыми пиками, а потом притворился, что идёт на охоту.

Любовник, уверенный, что может безопасно проникнуть к женщине, превратился в сокола, влетел в окно и наткнулся на пики. Раны были смертельными, он умер на руках у возлюбленной. Но она уже была беременна сыном, и когда младенец подрос, он стал великим героем Франции.

Раф — когда сокол поражает свою жертву, не захватывая её.

— Мои люди сейчас отправятся на вёслах к берегу, — сказал капитан. — Берите свои бочки для воды. Там есть река, боцман говорит, вода в ней добрая. Наполните бочки до возвращения.

— Почему мы здесь высаживаемся? — возмутился купец. — Бухта пустынная. Города поблизости нет. Нужно плыть дальше, к подходящей гавани, где...

— Где можно поспать в приличных кроватях на земле и поесть пищи, подходящей для цивилизованных людей, — закончила за него жена. — Зачем даже одним пальцем ступать на этот безлюдный берег? Как знать — вдруг вы просто уплывёте, и оставите нас здесь умирать с голода? Я слыхала о подобных вещах — пассажиров бросали на смерть на каком-то далёком острове или продавали пиратам в рабство.

— Вам придётся приплатить пиратам, чтобы забрали эту старую каргу, — шепнул я одному из матросов, ожидавших, чтобы высадить нас на берег.

Он ухмыльнулся, показав полный рот кривых почерневших зубов.

— Они не возьмут её даже за всё золото Нового Света. Одна ночь с ней — и будут умолять судью, чтобы их повесили.

— Сеньора, — заговорил капитан, и по тону было ясно, что он с трудом справляется с собой, чтобы не швырнуть её за борт. — Корабль вас не оставит потому, что этим вечером мы не поплывём. — Разве не видите? — он указал на облака, поднимающиеся вдалеке, над мысом. — Приближается шторм. Мы хорошо знаем этот берег. Ближайший обитаемый порт во многих милях отсюда, а с таким встречным ветром нам нечего и надеяться дойти туда прежде, чем разразится буря. Если поплывём дальше — попадём прямо в шторм, он застигнет нас в море и ударит всей силой. А эта бухта защитит хоть немного, хотя нам всё равно достанется.

— И вы хотите, чтобы такая нежная и хрупкая женщина, как моя жена, провела штормовую ночь на пустом берегу? — возмутился купец, выражение лица у него стало мрачным как собирающиеся тучи.

Матросы захихикали. Донья Флавия была такой же нежной и хрупкой, как кит.

Капитан смачно плюнул в волны.

— Если желает — может оставаться на корабле, как и любой из вас, только предупреждаю — проверяйте, что вы привязаны так же крепко, как бочки и ящики. Как только корабль начнёт трясти шторм, вас будет так швырять, что может мозги размазать по переборкам. И, надеюсь, желудки у вас крепкие. Если до сих пор страдали морской болезнью — уверяю вас, когда корабль станет нырять вверх-вниз, все будете молить, чтобы вас утопило.

Донья Флавия взвизгнула и судорожно вцепилась в руку Изабелы, как в святую реликвию.

— Но раз этот приближающийся шторм так ужасен, то если мы останемся на ночь на берегу, нас сметёт в море. Мы все утонем!

Капитан прикрыл глаза, как в молитве.

— Ну тогда, сеньора, не оставайтесь на ночь на берегу. Боцман сказал мне, что недалеко от берега, за теми деревьями есть каменный дом. Он не жилой, но послужит вам укрытием на эту ночь. Так что, если не желаете пережидать шторм на корабле, залезайте в лодку, пока ветер не усилился, не то все окончите жизнь на дне этой бухты.

Не знаю, кто изобрёл верёвочную лестницу, но кто бы он ни был, его следовало заставить висеть на ней над ямой с гадюками, да раскачивать туда-сюда посильнее. Примерно так я себя чувствовал, когда пришлось спускаться по ней с высоченного борта корабля в ничтожно мелкую лодочку в море. Она не только скакала вверх и вниз по волнам, но ещё и билась о борт корабля. А в тот самый момент, когда я пытался ступить на неё, лодку отбросило в сторону, и подо мной оказался провал с бурлящей водой.

Наконец, мне удалось спуститься на маленькое судёнышко, правда, крепко стукнувшись голенью о борт. Я сгорбился, потирая ногу, ветер швырял мне в лицо ледяную воду, и задолго до того, как спустились остальные пассажиры, я уже вымок до нитки.

Я прикрыл горящие от соли глаза, и предо мной тут же встало раздутое лицо той утопленницы. Я опять оказался в башне в Белеме, ноги лизали холодные волны. Я поскорее открыл глаза.

Большинство пассажиров уже перебрались в лодку — кроме молоденькой Изабелы, купца и его жены. Изабела уже поставила маленькую ножку на лестницу, и я поднялся, чтобы подхватить её, когда спустится. Я ничего не планировал, но внезапно, как и видение утопленницы, я подумал, что сейчас могу устроить несчастный случай.

Один небольшой толчок, когда девушка ступит на борт, — и она скользнёт в воду между лодкой и кораблём. Если мне повезёт — стукнется головой, когда обе посудины столкнутся бортами, и пойдёт на дно, как свинцовый гроб. Сцена развернулась в моём воображении, как будто уже случилась.

Девушка стояла на верхней перекладине, вцепившись обеими руками в лестницу и испуганно глядя вниз, на лодку, качающуюся у борта корабля. Все моряки тянули верёвки, пытаясь удерживать лодку поближе к лестнице, девушка занесла ногу, готовясь спускаться, я потянулся, чтобы подхватить её за талию, и в это мгновение волна взметнула лодку вверх, и я потерял равновесие.