Я приостановился, чтобы окинуть взглядом гавань у Торри-ди-Белен, башни-крепости прямо на берегу. Волны бились об её фундамент, белые камни зубчатой стены сверкали в солнечном свете.

Сильвия всегда останавливалась здесь во время наших прогулок, особенно ночью, когда башню освещала сотня фонарей, отражавшихся в чёрной воде. Она мечтала попасть в палаты губернатора, которые, она была уверена, походили на дворцовые. Она считала, что это самое романтичное место в Белеме. Может, сейчас эта сука там? Может, ей удалось подцепить офицера, а то и самого губернатора, и сделаться их штатной шлюхой?

Я обернулся и увидел двух идущих ко мне солдат. Сердце застучало быстрее. А вдруг они ищут меня? Я склонился перед торговцем рыбой, притворяясь, что заинтересовался корзинкой мидий, и постарался не поднимать лицо, пока они не прошли мимо.

Старик со слезящимися глазами, сидевший на низкой скамейке рядом с корзиной, очень оживился в надежде на торг и сунул мне под нос открытую раковину, чтобы я мог убедиться в свежести содержимого. Когда уголком глаза я увидел, что солдаты прошли мимо, я оттолкнул трясущуюся руку и зашагал прочь. Старик жалобно заскулил за моей спиной.

И тут я внезапно увидел её — впереди меня по берегу шла Сильвия, в гриве блестящих чёрных волос, как рана, сияла алая лента. Она шла знакомой лёгкой походкой, чуть покачивая бёдрами, как в начале танца.

Я окликнул, но она не услышала. Я бросился догонять её, расталкивая локтями толпу, не обращая внимания на проклятия и ругань.

— Сильвия, Сильвия!

Она чуть повернула голову, но не остановилась.

Я с такой силой наткнулся на пожилую даму, что та пошатнулась и упала бы, если бы толпа не была такой плотной, но из её корзины каскадом посыпались оранжевые апельсины и раскатились по улице. Она пыталась собрать их из-под ног толпы и выкрикивала мне вслед проклятия, но я не остановился помочь и продолжал проталкиваться вперёд.

Сильвия исчезла. Я лихорадочно озирался пока, наконец, не заметил алую ленту, исчезающую за поворотом боковой улицы.

К счастью, та улица, хоть и узкая, оказалась куда меньше заполнена людьми, и я помчался за Сильвией, огибая кучи горшков и мисок, которые торговцы выставляли на улицу. Я уже почти её догнал.

Я схватил её за руку.

— Сильвия, ангел мой, я был...

Она возмущённо вскрикнула, отдёрнула руку и обернулась ко мне. Меня словно облили ведром ледяной воды. Это была не Сильвия.

Бормоча бессвязные извинения, я отступил прочь — прямо на неустойчивую стопку горшков, которая угрожающе закачалась. Я постарался удержаться на ногах и в то же время удержать стопку посуды, и услышал, как девушка презрительно засмеялась мне в спину, но не стал оборачиваться.

Я прошёл несколько шагов, завернул за угол и опустился на корточки в тени миндального дерева. Я так был уверен, что это Сильвия, но едва коснувшись её, понял, что ошибался. Где же она, чёрт возьми? Наверняка кто-то мог её видеть. Она до сих пор в Белеме?

Прошлой ночью я не решился искать её в притонах, где она обычно бывала — боялся, что Филипе или рыбаки уже доложили о теле и назвали меня убийцей. Ночь я провёл, спрятавшись за маленькой часовней неподалёку от города, и почти не спал. Большую часть ночи я проклинал эту суку Сильвию. Это она толкнула меня в такую кучу навоза. У меня не было даже бутылки вина, чтобы утешиться и успокоить урчащий живот. Я ворочался на жёстких камнях и горестно представлял, как Сильвия проводит эту ночь. Должно быть, смеётся и пьёт в таверне, отдирая острыми белыми зубками огромные куски жареной курицы от костей, а потом валяется в постели с новым любовником.

Должен сказать, что задолго до того, как солнце соизволило поднять свою жирную задницу и вскарабкаться над горизонтом, я, и вправду, уже хотел, чтобы Сильвия мёртвой валялась там на полу, в хижине рыбаков.

Но хотя все инстинкты твердили мне, что я должен бежать из Белема, приходилось вернуться, несмотря на опасность. Одной голодной ночи оказалось достаточно, чтобы понять — я не могу отправиться в путь без порядочной суммы в кармане. Кто-то может выжить, ночуя на улице и воруя, где удастся, огрызки хлеба, но такому чувствительному человеку, как я, нужна хорошая пища в животе, доброе вино в кружке и толстый мягкий матрас под костями.

Я больше не мог тянуть. Чем скорее я получу деньги, тем быстрее смогу отсюда убраться. Церковные колокола едва прозвонили полдень, а я уже стоял у ворот доньи Лусии, отряхнул пыль с одежды и подёргал шнурок колокольчика.

— Сегодня без обезьянки, сеньор? — сказал чёрный раб, отворяя дверь. Он выглядел немного разочарованным.

— Пио болен, — ответил я.

— Мне так жаль, сеньор. Но такой богатый человек, как вы, может позволить себе купить множество обезьянок. Возьмёте себе другую.

Если бы это была правда. Но всё-таки, я ощутил, как по спине пробежала дрожь удовольствия — я знал, что к тому времени, как снова увижу этого раба, буду таким богачом, каким он меня и считает.

Проходя вслед за ним через затемнённые прохладные комнаты в залитый ярким солнцем внутренний дворик, я мельком увидел очаровательную горничную доньи Лусии, выглянувшую из-за двери. Она закивала мне, взволнованно замахала руками. Я послал ей воздушный поцелуй и прошёл дальше.

Если она рассчитывала, что я приглашу её на свидание в следующий выходной — она глубоко ошибалась. Эти девчонки вечно надеются подцепить кого-то богатого — доброго старичка или хорошенького юнца, который заберёт их в славный маленький домик, где можно воображать себя не горничной, а хозяйкой. Но какой бы хорошенькой горничная ни была, я слишком хитёр, чтобы клюнуть на эту приманку. Она свою роль сыграла.

Мы не свернули во внутренний двор, как я ожидал. Вместо этого, раб провёл меня в маленькую комнату, так заставленную сундуками, горшками, мисками и огромными глиняными кувшинами, словно я попал в лавку торговца.

Ставни на окнах были закрыты, комнату освещала только масляная лампа в форме звезды, подвешенная на цепи к балке как раз над серединой длинного деревянного стола. Тонкие язычки пламени горели на каждом луче звезды.

По бокам стола стояло множество стульев с высокими спинками, покрытых белым. Донья Лусия сидела в дальнем конце, в тусклом свете казалось, что она пригласила меня на ужин призраков. Я поклонился и поцеловал её пухлую руку.

— Донья Лусия, как я счастлив снова вас видеть. Клянусь, вы выглядите ещё прекраснее и моложе, чем когда мы встречались в последний раз.

— Вы неисправимый льстец, сеньор Рикардо. Но поберегите эти красивые слова для вашей юной возлюбленной.

Я прижал руку к сердцу.

— Увы, донья Лусия, теперь, когда я имел удовольствие насладиться вашим обществом, в сравнении с вами все молоденькие девушки кажутся пресными.

Раб подвинул кресло к противоположному от старой вдовы концу стола, сдёрнул с него покрывало, и с поклоном дал знак, что мне следует сесть.

Под столом кто-то начал рычать и тявкать, в коленку мне ткнулся мокрый сопящий нос. Я не поддался искушению пнуть псину.

— Ну довольно, радость моя, — проворковала донья Лусия. — Оставь бедного гостя в покое.

Противная собачонка вразвалку выбралась из-под стола и плюхнулась на прохладные плиты пола. Может, с тех пор, как мы в последний раз виделись, донья Лусия и не стала моложе, но эта её маленькая тварь, определённо, потолстела.

— Ну, сеньор Рикардо, как продвигается подготовка к путешествию? Тот корабль — как там он назывался?

— "Санта Доротея". Да, она готова к отплытию, как только загрузим провизию и наберём экипаж. У капитана есть список тех, кого он хочет нанять — самый опытный штурман, боцман, плотник и старшина, и самые крепкие моряки. Всем им предлагали работу на других кораблях, поскольку они известны как лучшие, но капитан убедил их подождать до сегодняшнего вечера, не подписывать пока другие контракты, и обещал щедрый аванс в счёт оплаты, если поставят подпись на наших бумагах. Но я не могу заплатить им сегодня... — я развёл руками, и окончание фразы повисло в воздухе.