Эмма Харт выглянула в иллюминатор: частный реактивный лайнер „Лир”, принадлежащий американской нефтяной корпорации „Сайтекс”, с трудом вырвавшись из кучевых облаков, узкой полоской прочерчивал небо, такое пронзительно-голубое, что на него было больно смотреть. Ослепленная на миг, Эмма отвернулась от окна и, откинувшись затылком на спинку кресла, закрыла глаза. Какое-то время, даже с закрытыми глазами, она еще продолжала чувствовать эту сияющую голубизну. Именно в этот момент Эмму охватила такая острая тоска по дому, что от неожиданности у нее перехватило дыхание. Да ведь это же небо с картины Тернера, что висит над камином в верхней гостиной Пеннистон Роял, – весеннее йоркширское небо, запечатленное в ту пору, когда ветер гонит туман с болот.

Едва заметная улыбка, смягчающая обычно твердую линию рта, заиграла на ее губах, стоило ей только вспомнить об имении в Йоркшире. Ей всегда казалось, будто огромный дом, расположенный посреди пустынных и мрачных болот, был создан некоей высшей силой, а не простым смертным архитектором. По существу, это место было единственным в этом сумасшедшем мире, где она находила утешение и силы, чтобы жить дальше. Ее дом. Как давно она не была там – почти полтора месяца, а для нее это огромный срок. Но ничего, на следующей неделе она возвращается в Лондон, так что к концу месяца можно будет поехать на север, в Пеннистон. Вновь успокоиться, погрузиться в тишину, увидеть свои сады и своих внуков.

Настроение у Эммы сразу улучшилось, она впервые за последние несколько дней расслабилась и откинулась на спинку сиденья: все ее тревоги, казалось, улетучились. Вздох облегчения, смешанного с усталостью, вырвался из ее груди. Она действительно смертельно устала за эти несколько дней бесконечных баталий на заседаниях правления в штаб-квартире „Сайтекса” в Одессе, поэтому с неимоверным облегчением думала сейчас о предстоящем приезде в свой относительно спокойный нью-йоркский офис. Не то, чтобы Техас ей не нравился. На самом деле она любила этот огромный штат за то, что в его грубой и небрежной мощи она улавливала сходство с ее любимым Йоркширом. Но эта последняя поездка ее просто вымотала. „Должно быть, – с горечью подумала Эмма, – я становлюсь уже староватой для таких путешествий”. Впрочем, она тут же отвергла это предположение как недостойное. Эмма явно пыталась хитрить, а хитрить сама с собой она не привыкла. В конечном счете, честность помогает экономить время. К тому же, если быть до конца откровенным, она отнюдь не чувствовала себя старой. Конечно, иногда сказывается усталость, но что особенно утомляет, так это необходимость общаться с дураками – с тем же Гарри Мэрриотом, президентом их корпорации, человеком к тому же опасным, как и все дураки.

Эмма открыла глаза и выпрямилась: мысли снова вернулись к делам, она могла не есть, не спать и не думать ни о чем другом, кроме своих гигантских предприятий и той прибыли, которую они давали. Положив ногу на ногу, распрямив плечи, словом, приняв свою обычную деловую позу, она вновь стала сосредоточенной и величественно-неприступной. В посадке головы чувствовалась властность, она же угадывалась во всей ее статной фигуре; зеленые глаза, холодные, как сталь, излучали огромную силу. Привычным жестом маленькой сильной руки она поправила изящно уложенные серебристые волосы, хотя, по правде говоря, в этом не было никакой нужды, так безукоризненно выглядела по обыкновению ее прическа. Как, впрочем, и она сама – в своем элегантном шерстяном костюме простого покроя, чья строгость несколько смягчалась молочной белизной восхитительного жемчужного ожерелья и роскошной изумрудной брошью, приколотой возле плеча.

Бросив взгляд на сидевшую напротив внучку, Эмма убедилась, что та с большим усердием расписывала деловые встречи на предстоящую неделю в Нью-Йорке. „Наверно, слишком уж я ее эксплуатирую, – подумалось Эмме. – Что-то у нее сегодня утром измученный вид.” На мгновение она даже ощутила не свойственные ей угрызения совести, но тут же взяла себя в руки. „Ничего, – решила она, – девушка молодая, выдержит. Зато где она еще пройдет такую школу?”

– Ты не попросишь этого молодого человека – кажется, стюарда зовут Джон? – сварить кофе? Пожалуйста, Пола! Сегодня утром он нужен мне, как никогда, – обратилась она к внучке.

Пола оторвалась от блокнота и взглянула на бабушку. Да, подумала та, красивой в общепринятом смысле слова ее не назовешь, но от девушки исходит такая потрясающая жизненная сила, что это делает ее чертовски привлекательной, чему немало способствует и ее природная яркость. Блестящие иссиня-черные волосы уложены валиком вокруг головы: росшие мысиком на лбу, они оттеняли лицо такой сияющей чистоты и матовой белизны, что оно казалось высеченным из мрамора. Лицо было продолговатым, с выступающими скулами, лоб широкий, глаза – выразительные и живые, подбородок волевой, как у самой Эммы, но самым необыкновенным в этом лице были именно глаза – большие, умные, темно-синие, как васильки, почти фиолетовые.

– Как ты скажешь, – с приветливой готовностью отозвалась внучка. – Да я и сама не против.

Она встала и пошла к двери – высокая, стройная, грациозная. „Пожалуй, на мой вкус, немного худа”, – отметила про себя Эмма. Впрочем, так было всегда: видно, такая уж конституция. В детстве Пола напоминала длинноногого жеребенка – сейчас превратилась в поджарую скаковую лошадку. Обычно суровое лицо Эммы осветила улыбка, в которой читалась и любовь к внучке, и гордость за нее; глаза, глядевшие вслед Поле, неожиданно потеплели. Это была ее любимица, также как и Дэзи, мать Полы и одна из Эмминых дочерей.

Многие ее мечты и надежды были связаны с этой девочкой. Еще когда Пола была совсем маленькой, она сильно привязалась к бабушке, не по годам проявляя интерес к ее делам. Больше всего на свете она любила бывать в бабушкином офисе – просто сидела и смотрела, как та работает. Будучи подростком, она продемонстрировала столь потрясающее понимание самых запутанных финансовых операций, что Эмма была просто поражена: ничего подобного она не наблюдала ни у одного из своих собственных детей, не слишком разбиравшихся в семейном бизнесе. Втайне Эмма, конечно, ликовала, но предпочитала не торопиться с выводами, опасаясь, что это девичье увлечение может в один прекрасный день улетучиться. Но этого не случилось. Как только Поле стукнуло шестнадцать, она заявила, что начинает работать вместе с бабушкой, решительно отказавшись от того, чтобы завершить свое образование в одной из частных школ Швейцарии. На работе Эмма была просто безжалостна по отношению к любимой внучке: подобной строгости она не проявляла ни к кому из своих сотрудников. Она стремилась к тому, чтобы Пола досконально изучила все, что касалось компании „Харт Энтерпрайзиз".

Сейчас внучке было уже двадцать три – и по своему уму, способностям и зрелости суждений она настолько превосходила большинство своих сверстниц, что Эмма недавно предложила ей довольно ответственный пост в своей компании. К великому изумлению и раздражению старшего сына Эммы Кита, служащего компании, Пола стала ее личным помощником. В качестве доверенного лица и правой руки Эммы, Пола была в курсе почти всех дел – как относившихся к деятельности компании, так и ее собственных. Когда было необходимо, Эмма советовалась с внучкой и по семейным делам, что особенно выводило Кита из себя.