– Да половину из всего этого давно пора выкинуть на свалку. Никто бы даже и не заметил! – вырвалось у нее.

Впрочем, Эмма тут же сжала губы: явно смущенная, она оглянулась вокруг, рассчитывая увидеть свою хозяйку сидящей по обыкновению на высоком стуле с круглой спинкой, закрывавшей ее с боков, чтобы не продуло на сквозняке. Стул всегда стоял возле камина, и как раз оттуда на горничную пахнуло любимыми духами миссис Фарли. К счастью, однако, комната на сей раз была пуста – и из Эмминой груди вырвался вздох облегчения. Наморщив нос, она несколько раз втянула воздух и не без удовольствия хмыкнула. Бывая наверху, она уже привыкла к запаху цветочных ароматов, пропитавших апартаменты хозяйки, и даже полюбила их. Как ни удивительно, Эмма, не очень-то склонная ко всякого рода излишествам, вдруг обнаружила, что неравнодушна к запаху дорогих духов, хорошему белью, мягким шелкам и сверканию драгоценностей. Эмма внутренне усмехнулась: когда она станет гранд-дамой, составит себе состояние, как заверил ее Блэки, так вот, когда это случится, она станет душиться в точности такими же духами. Жасминовыми, да, да, жасминовыми! Она это в точности знает, потому что прочла этикетку на флаконе, стоявшем на туалетном столике у миссис Фарли. Духи покупали в Лондоне, в цветочном магазине „Флорис". Там миссис Фарли покупала все свои духи и мыло, корзинки с ароматизированными травами и маленькие пакетики лаванды, которые клались в ящики шкафов, где хранилось ее тончайшее батистовое и шелковое нижнее белье. Да, у нее непременно будет флакон таких же жасминовых духов и кусок французского зеленого мыла, и даже маленькие пакетики лаванды в ящике с ее нижним бельем. И если у нее найдется достаточно денег, то белье это будет столь же мягким и шелковистым, как у миссис Фарли.

Впрочем, сейчас она не располагала временем для того, чтобы предаваться праздным мыслям подобного рода, и она запретила себе делать это, поспешно направившись к камину со своим подносом. Слишком много ожидало ее дел нынешним утром, а времени оставалось совсем мало. Кухарка нагрузила ее сегодня сверх всякой меры, так что она явно запаздывала с уборкой и была не в духе. Раздражало ее не то, что ей пришлось переделать кучу разных дел на кухне, а то, что в результате времени у нее совсем не оставалось. Новая Эмма, в отличие от прежней, начала ценить пунктуальность – и все это произошло за последние несколько месяцев. Теперь ей бывало не по себе, если она приносила завтрак миссис Фарли не вовремя. Да и вообще любое опоздание выводило ее из себя. Получив повышение и став из обычной прислуги горничной, Эмма с поразительной серьезностью восприняла свои новые обязанности.

Осторожно поставив поднос на маленький столик из орехового дерева с инкрустациями в стиле эпохи королевы Анны, находившийся рядом с высоким стулом с закрытыми боками, где любила сидеть миссис Фарли, предпочитавшая завтракать перед камином, Эмма еще раз осмотрела поднос, чтобы убедиться, что там все в порядке, переставила фарфоровые чашечки на другой, более привлекательный манер, взбила подушки, лежавшие на стуле, и переключила свое внимание на почти уже погасший огонь в камине. Опустившись на колени, она начала подкладывать бумажные жгуты и щепу и маленькие кусочки угля, осторожно орудуя щипцами, чтобы по возможности не испачкать руки. Как это неудачно, что из-за миссис Тернер она так запоздала! Кухарка, увы, бывает иногда прямо несносной. Ведь окажись она в гостиной своевременно, ей не пришлось бы сейчас возиться с разжиганием угасшего огня в камине. Ее это особенно злило, потому что приходилось терять попусту столь драгоценное время, и Эмма, безжалостная к себе, терпеть не могла отступления от намеченного распорядка. Ломалось все расписание на день! Она была просто вне себя: расписание было ее собственным недавним изобретением – своего рода Библией, по которой она жила. Без такого расписания – она знала это – все полетит в тартарары.

Взяв ручные мехи, Эмма стала привычно орудовать ими, по-прежнему стоя на коленях перед камином. Под влиянием слабых, но частых воздушных потоков тлеющие щепки вспыхнули, и пламя, наконец, занялось, разом осветив ее лицо. Стало видно, что оно слегка нахмурено и на нем нет больше того радостного выражения, которое оживляло его еще несколько минут назад: это Эмма вспоминала с горечью о том, какая у нее была беспокойная жизнь, пока твердое расписание не помогло справиться с хаосом.

Произошло это в тот день, в начале февраля, когда Полли в очередной раз слегла и Эмма должна была примириться с тем, что ей придется в дополнение к своим обязанностям выполнять еще и чужую работу. В сущности, другого выбора у нее не было. Физически выносливая, оптимистичная по натуре, Эмма носилась по дому как одержимая. Ничего, подбадривала она себя, завтра Полли встанет и все будет по-старому. Но этого не случилось. На Эмму навалились всей своей тяжестью совершенно новые хозяйственные дела – и сколько так будет продолжаться, одному Богу известно. От обилия новых обязанностей голова у Эммы шла крутом, она нервничала, недоумевая, как сумеет со всем этим справиться.

К концу дня она чувствовала себя совершенно выпотрошенной: ведь работала она с шести утра и до семи вечера, и за целый день у нее не выпадало ни одной минутки, чтобы присесть, не говоря о том, чтобы хоть немного передохнуть. Когда работа заканчивалась, то у Эммы часто не хватало сил поужинать, настолько она уставала. Единственное, что она все же могла сделать, это доползти до своего чердака и упасть на кровать. Она через силу заставляла себя раздеться: бледная, с трясущимися руками и едва ворочая языком от усталости, ложилась она в свою неудобную маленькую кровать, почти ничего не видя и не слыша вокруг себя. Она буквально проваливалась в тяжелый дурманящий сон, после которого, однако, никогда не вставала бодрой и по-настоящему выспавшейся. Болели спина и плечи, веки были по-прежнему воспаленно-красными, руки и ноги – налиты свинцовой тяжестью, а голова раскалывалась и гудела.

Дрожа от холода, Эмма поспешно одевалась в своей маленькой чердачной комнатке, умывалась ледяной водой из таза, и все это время ее трясло от гнева, с которым она ничего не могла поделать. Жаловаться она, тем не менее, не решалась, опасаясь ответных действий Мергатройда или, что еще страшнее для нее, – увольнения. Целый день, с утра до вечера, сновала она по лабиринтам огромного дома, вверх-вниз, вниз-вверх, невзирая на усталость, петляя извилистыми коридорами, пересекая бесчисленные холлы и гостиные, подметая пол, полируя мебель, протирая влажной тряпкой пыль, натирая черным графитом каминные решетки, разжигая и поддерживая в очаге огонь, стеля постели, начищая до блеска серебро, утюжа белье и при этом еще успевая обслуживать Адель Фарли. Другие же только диву давались: как это ей, бедняжке, удается не свалиться с ног. Мысль о подобной возможности вызывала у нее еще большую панику – упрямо сжав губы, она продолжала трудиться с удвоенной энергией, так как деньги, которые она здесь зарабатывала, были позарез необходимы дома. Эмма не могла позволить себе свалиться – ради семьи. Поэтому-то ей и приходилось так выкладываться, полагаясь, в основном, на силу воли и больше всего на свете опасаясь потерять работу (при одной мысли об этом ее бросало в ледяную дрожь).

Однажды утром, после недельного каторжного труда, Эмма была в гостиной и чистила ковер, бесконечно перебегая по огромному пространству коврового цветочного поля, в сложный восточный орнамент которого входили замысловатые арабески; щетка для чистки ковра выглядела в ее руках опасным оружием – с такой силой и яростью она ею орудовала. В разгар работы ее вдруг осенило (пришедшая ей в голову мысль настолько поразила Эмму, что она остановилась посредине ковра, как раз среди букета алых роз, облокотившись на щетку и погрузившись в собственные мысли). Вот на ее лице появилось удовлетворенное выражение: она уяснила что-то крайне для себя важное. Эмма, будучи реалисткой, умея анализировать и наблюдать, поняла, что уборка в Фарли-Холл потому была для нее столь трудной, что она не только плохо планировалась, но и делалась по существу шиворот-навыворот. В этот момент ей стало ясно, что в плохой организации работы повинен Мергатройд и его никчемное руководство. Каждый день приходилось по его милости делать кучу тех же самых пустячных дел, в чем не было ни малейшей надобности, на что уходила масса времени из-за мелочной придирчивости дворецкого. В то же время главные работы, такие как: чистка столового серебра, глажка горы свежевыстиранного белья, протирка панелей в библиотеке – все это зачастую приходилось делать в один и тот же день. Одному человеку было попросту невозможно справиться с такой нагрузкой и одновременно выполнять текущие дела, которых для Эммы никто не отменял. Но выход был, и он предстал перед Эммой, подобный вспышке молнии, когда она, будто пораженная громом, остановилась в центре ковра, держа в руках щетку. Решение было столь простым, что ее безмерно удивило: как это никто до нее не додумался до него?