— Тогда идемте в контору Крейка.

— Может, мы сумеем наконец заглянуть в эту пресловутую шкатулку? — вполголоса заметил Барак.

— Вы что, забыли? Она заперта, — не без раздражения откликнулся я. — И в мои намерения отнюдь не входит ломать замок.

— В этом нет никакой необходимости, — ухмыльнулся Барак. — Вы забыли, что имеете дело с мастером, способным открыть любой замок. А уж тот, что болтается на шкатулке, — для меня просто детская игрушка.

Он внимательно посмотрел на мою шляпу, которую я снял и бережно держал в руках.

— Дайте мне булавку, которой крепится перо, и я за пару минут открою замок. А потом запру его снова. Никто ничего не заметит. Все-таки любопытно поглядеть, что там внутри. Может, сущая ерунда.

Я медлил в нерешительности. Барак не сводил с меня умоляющего взгляда.

— Ладно, будь по-вашему, — кивнул я наконец.

Мы направились в контору Крейка. Сердце бешено колотилось, ибо мною вдруг овладело тревожное предчувствие того, что проклятая шкатулка исчезла. В коридоре не было ни души, как видно, великое перемещение чиновников полностью завершилось. Я отпер дверь и, увидев шкатулку, стоявшую на столе, испустил вздох облегчения.

Барак подошел к столу и бросил на меня вопросительный взгляд. Любопытство боролось в моей душе с нежеланием еще глубже увязнуть в странном и темном деле.

«Впрочем, — сказал я себе, — мы и так увязли в нем по самые уши».

К тому же я знал, что Барак чрезвычайно ловко управляется с замками — у него уже были случаи проявить свое мастерство.

— Действуйте, — кратко бросил я. — Только, ради всего святого, будьте осторожны.

С этими словами я вытащил из своей шляпы булавку и протянул ее Бараку.

Он вставил булавку в крошечный замок и начал тихонько ее поворачивать. Я тем временем разглядывал Диану-охотницу, изображенную на крышке шкатулки. Роспись потрескалась от времени, однако выполнена была очень искусно. Вне всякого сомнения, шкатулка принадлежала человеку состоятельному.

— Черт, — пробормотал Барак, извлекая из замка половину булавки.

Вторая застряла внутри. Барак пытался ее вытащить, но обломок был слишком мал.

— Вот уж болван так болван! — взревел я. — Что вы наделали своими неуклюжими ручищами! Малеверер сразу увидит, что мы пытались вскрыть шкатулку!

— Эта проклятая булавка оказалась слишком тонкой.

— Оставьте при себе ваши глупые оправдания!

— Мы можем сказать Малевереру, что так и нашли шкатулку — с булавкой в замке.

— Так он вам и поверит. По-моему, Малеверер не из тех, кого можно водить за нос.

— Если бы у меня были подходящие тонкие клещи, я бы, пожалуй, вытащил эту чертову булавку, — нахмурившись, заявил Барак. — У здешних работников наверняка есть клещи.

— Так идите и принесите их! — рявкнул я. — И зачем я только позволил вам ковыряться в замке! Вот уж воистину затмение нашло.

— Я сейчас, — с удрученным видом пробормотал Барак и выскользнул прочь.

До меня донеслись его шаги, удалявшиеся по коридору. В отсутствие Барака мне оставалось лишь сверлить злополучную шкатулку глазами. Пальцы у меня были тоньше, чем у Барака, и я попытался потянуть за едва заметный конец булавки, однако все мои усилия остались безрезультатными.

Неожиданно я услыхал легчайший щелчок. Похоже, мне удалось-таки повернуть обломок булавки в замке. Затаив дыхание, я схватился за крышку. Она открылась с неожиданной легкостью. В нос мне ударил запах плесени. Сам не веря в свою удачу, я заглянул внутрь шкатулки.

Она была до половины наполнена какими-то бумагами. Взяв верхнюю из них, я бережно развернул ее и замер от удивления. То была часть родословного древа королевской фамилии, выполненная довольно грубо и неумело, выцветшими от времени чернилами. Фрагмент относился к прошедшему столетию, ко временам Йорков, и, насколько я мог судить, был составлен не слишком тщательно; по крайней мере, некоторые незначительные члены семьи, не оставившие потомства, в нем отсутствовали. До крайности удивленный, я долго вертел пожелтевший листок в руках. Он не содержал ровным счетом ничего секретного — подобное родословное древо можно увидеть во множестве государственных учреждений. Если много лет назад у кого-то возникло желание собственноручно нарисовать родословное древо царствующей семьи, при этом пойдя на некоторые сокращения, зачем было прятать столь невинный документ?

Я вновь заглянул в шкатулку и извлек из нее ветхий листок, на котором было грубо нацарапано несколько строк.

«Сие есть пророчество великого волшебника Мерлина, — прочел я. — Во дни короля Артура сему многомудрому мужу была открыта истина о королях, коим предстоит стать преемниками короля Джона».

Далее следовал откровенный бред о неких монархах по имени Козел, Лев и Осел. Завершалось же пророчество следующим образом: «Восьмой король Генрих получит прозвание Еретика и за свои преступные деяния будет проклят Господом. Государство его будет разделено на три части, и ни один из его наследников не взойдет на престол».

Я с содроганием отложил листок в сторону. Судя по всему, это было одно из тех оскорбительных для короля пророчеств, что во множестве ходили по Лондону во времена «Благодатного паломничества». Распространение подобных измышлений каралось смертью.

Следующий документ был написан не на бумаге, а на большом листе пергамента, сложенном в несколько раз. Я осторожно развернул его. К моему изумлению, на документе красовалась печать парламента. То был парламентский акт, мне, впрочем, не известный.

«Titulus Regulus, — прочел я. — Настоящим актом закрепляется право на престол за ныне царствующим монархом и его потомками…»

О каком монархе шла речь? Я торопливо пробежал глазами документ. Затейливые буквы были выведены с большим искусством. А, вот.

«Наш всемилостивейший повелитель король Ричард Третий».

Никогда прежде мне не доводилось слышать о подобном акте. Я бережно сложил лист пергамента и вновь заглянул в шкатулку. Там оставалось лишь несколько листов дешевой бумаги, покрытых неуклюжими каракулями. Я взял верхний, самый большой.

«Я, Эдвард Блейбурн, находясь на пороге смерти, желаю сделать сие признание, дабы весь мир узнал о моем тяжком грехе», — гласил документ.

Едва я успел пробежать глазами эти строки, как страшный удар, обрушившийся мне на голову, едва не лишил меня чувств. Перед взором все поплыло, однако я успел различить, как на признание Эдварда Блейбурна упала толстая красная капля. Я с трудом сообразил, что это моя собственная кровь. В следующее мгновение новый удар поразил мой затылок. Ноги подогнулись, и я провалился в темноту.

Едва придя в себя, я почувствовал, что меня окружает тепло. Несколько мгновений я наслаждался этим приятным ощущением, думая о том, что за время своего пребывания в Йорке успел притерпеться к постоянному холоду и сырости. Но какая нелегкая принесла меня в Йорк? Внезапно сознание мое прояснилось, и я вспомнил все. Я попытался сесть, но тупая боль в затылке не дала мне поднять голову. Чьи-то руки осторожно уложили меня опять.

— Он очнулся! — донесся до меня голос мастера Крейка. — Слава Всевышнему! Не двигайтесь, сэр, вы серьезно ранены в голову.

Я осторожно открыл глаза и увидел, что лежу на подушках, разложенных прямо на застеленном циновками полу. Надо мной, в волнении потирая свои пухлые руки, склонился мастер Крейк. Из-за плеча его выглядывал Барак, с кувшином и стаканом в руках.

— Выпейте это, сэр, — сказал он. — Только немного. Подогретое сладкое вино моментально придало мне сил.

Я опять попытался сесть, но боль вновь пронзила мне висок и затылок. Коснувшись головы, я ощутил, что пальцы стали липкими от крови.

— На самом деле рана не такая опасная, как кажется, — заметил Барак. — Тот, кто нанес удар, скорее всего, намеревался лишь оглушить вас.

С трудом повернув голову, я обвел взглядом комнату, которая показалась мне знакомой. В следующее мгновение я понял, что это кабинет Малеверера в королевском особняке. Здесь было тепло благодаря угольной жаровне, которую нередко используют для обогрева в богатых домах. У дверей застыл солдат в красном мундире, не сводивший с меня глаз. Как видно, кабинет находился под охраной.