Ныне мне выпала честь, о которой мечтает каждый смертный, — честь предстать перед королевским взором. Но величайшая честь обернулась для меня величайшим позором, ибо король с отвращением отвел свой взор от жалкого горбатого паука.

Воспоминание об оскорбительной сцене, разыгравшейся сегодня утром, вновь пробудило во мне приступ ярости. Я не заслужил подобного унижения. Возможно, в словах Бродерика содержится доля истины, с содроганием признался я сам себе. Возможно, Генрих VIII и в самом деле еретик, тиран, погрузивший страну в кровавую пучину, и недалека пора, когда он лишится своего трона.

«Что ж, так ему и надо», — мысленно признал я.

В течение нескольких часов я лежал, погрузившись в тягостное оцепенение. Наконец шум, который подняли вернувшиеся клерки, сообщил мне, что все церемонии, назначенные на сегодня, завершились. Судя по оживленным голосам, соседи мои пребывали в состоянии крайнего возбуждения.

— Видели того жирного старого торговца в рубахе из мешковины, который полз по булыжникам на карачках? Вот была потеха! Он так выпучил глаза, что я думал, они у него вылезут из орбит.

По всей вероятности, клерки имели удовольствие полюбоваться, как бывшие участники заговора пресмыкаются в пыли перед королем, стоявшим на крыльце кафедрального собора.

— Да уж, этот старикан немало всех посмешил. Живот у него был такой здоровенный, что едва не волочился по камням.

— Знаете, кого мне напомнили эти болваны? Калек, что в прежние годы подползали к кресту во время празднования Пасхи.

— Эй, Раф, попридержи язык. Ты что, забыл, что подобные обряды под запретом?

— Но я ведь только сказал…

Я лежал, не ощущая ни малейшего желания выходить из своей каморки и присоединяться к их обществу. Вдруг до меня донесся знакомый голос. Это был Коуфолд.

— Слыхали, как король отделал горбатого законника?

— Да, мне рассказали городские клерки, которые были в Фулфорде.

Я узнал голос Кимбера, молодого стряпчего, с которым познакомился в первый же вечер.

— Король сказал, что по сравнению со своим собратом из Йорка Шардлейк выглядит жалким горбатым пауком. По словам клерков, Шардлейк побледнел как мел. Он посмотрел на королеву, словно ища у нее защиты, а потом побрел прочь, будто побитая собака.

— Король обошелся с беднягой жестоко, — заметил кто-то.

— Вовсе нет! — решительно возразил Коуфолд. — Это Филти и все прочие, как видно, лишились рассудка. И как только они могли допустить, чтобы во встрече короля участвовал горбун. Можно подумать, они намеренно решили опозориться! Что они, не знают, что от горбунов надо держаться подальше? Как-то раз моя матушка коснулась руки нищего горбуна, подавая ему милостыню, и с тех пор вся ее жизнь пошла наперекосяк.

Терпению моему пришел конец. Я поднялся с кровати и, рывком распахнув дверь, выскочил из своей каморки. В холле немедленно воцарилось молчание.

— И когда же ваша матушка имела несчастье коснуться горбуна? — вопросил я, вперив взгляд в Коуфолда. — Полагаю, незадолго до того, как она вас зачала. Судя по вашей наружности и душевным качествам, жизнь ее пошла наперекосяк до такой степени, что ей пришлось спариться с самцом свиньи.

Чей-то неуверенный смех, раскатившись, тут же смолк. Коуфолд пытался испепелить меня взглядом. Я понимал, что ему отчаянно хочется наброситься на меня с кулаками, но разница в положении вынуждает его держать себя в узде. Провожаемый мертвым молчанием, я вышел на улицу. Ощутив боль в ладонях, я взглянул на них и увидел, что они в крови; я так крепко сжал кулаки, что ногти поцарапали кожу.

Мне оставалось лишь досадовать на собственную несдержанность. В том, что выходка моя принесет мне немало вреда, можно было не сомневаться. После столь чудовищного оскорбления Коуфолд, разумеется, будет пакостить мне при всяком удобном случае. Мысленно я отметил, что самообладание стало изменять мне непозволительно часто. Сегодня я вышел из себя уже дважды — только что и во время разговора с Редвинтером.

«Необходимо взять себя в руки!» — приказал я себе.

Я несколько раз вдохнул полной грудью, наблюдая, как в пустой загон заводят небольшое стадо местных овец с длинными черными мордами. Прежние обитатели загона, разумеется, отправились на скотобойню, и вскоре мясо их окажется в прожорливых утробах придворных.

Во двор вышел здоровенный лохматый детина в грязном фартуке; в руках он держал длинную палку и мешок, из которого капала кровь. Он направился прямиком к медвежьей клетке. При его приближении огромные косматые звери, без движения лежавшие на земле, поднялись и начали нюхать воздух. Парень, опустив мешок на землю, достал из него несколько кусков мяса и принялся бросать их сквозь прутья, держась от клетки на безопасном расстоянии. Медведи, вскинув морды, ловили мясо с удивительной ловкостью, обнажая при этом устрашающие желтые клыки. Один кусок упал, не долетев до клетки. Медведь высунул лапу сквозь прутья и попытался дотянуться до него длинными черными когтями. Парень испустил грозный окрик и ударил по лапе палкой. Зверь жалобно взревел и отдернул лапу. Смотритель при помощи палки просунул мясо в клетку.

— Сколько раз тебе говорить, господин косолапый, не высовывайся! — проворчал смотритель, глядя прямо в маленькие красные глазки зверя.

Я прошел вдоль церкви и оказался в главном дворе. День уже клонился к вечеру, однако по-прежнему было тепло — к счастью для меня, ибо в припадке ярости я выскочил, не накинув ни плаща, ни мантии. Вечер ожидался спокойный и ясный — один из тех тихих осенних вечеров, когда в воздухе стоит легкий туман и с деревьев бесшумно опадают разноцветные листья. Однако безмятежность природы лишь усугубила мрак, в который была погружена моя душа.

Несмотря на тишину, стоявшую во дворе, он кишел людьми, словно муравейник. У королевского особняка стояло в карауле множество солдат. Наверное, король и королева сейчас в своих покоях, решил я. Слуги беспрестанно носились туда-сюда, и я едва не столкнулся с каким-то парнем, который тащил к одному из павильонов резной стул. Уступая ему дорогу, я прислонился к стене, наблюдая за царившей вокруг суетой.

Взрыв деланного смеха заставил меня вздрогнуть. Обернувшись, я увидел нескольких придворных и среди них — леди Рочфорд, успевшую переодеться в желтое шелковое платье. Рядом с ней я заметил Дженнет Марлин, которая прижимала к груди маленькую лопоухую собачку. Всех прочих придворных дам, нарядно разодетых, набеленных и нарумяненных, я видел впервые. Пышные их юбки громко шелестели по булыжным камням.

Леди обменивались остротами с молодыми людьми в ярких богатых костюмах. Все они были мне незнакомы, за исключением Франциска Дерема, секретаря королевы. Последний имел довольно хмурый вид — должно быть, потому, что вниманием дам безраздельно завладел атлетически сложенный юноша со скульптурно-правильным лицом и вьющимися каштановыми волосами. Судя по пурпурному камзолу с золотыми пуговицами и роскошному кружевному воротнику, обладатель столь счастливой наружности отнюдь не испытывал недостатка в средствах. Когда он повернул голову, в ухе у него сверкнул драгоценный камень. Однако же, получше приглядевшись к красавцу, я решил, что черты его, излишне мягкие и подвижные для мужчины, свидетельствуют о слабом и вздорном характере.

— Вам лучше взять у мистрис Марлин свою собачку, леди Рочфорд, — заявил молодой щеголь, насмешливо улыбнувшись Дженнет. — Судя по ее яркому румянцу, собачка слишком нагрела ей грудь.

Дженнет, и в самом деле красная, как пион, бросила на шутника злобный взгляд.

— Пожалуй, я последую вашему совету, мастер Калпепер, — ответила леди Рочфорд. — Дайте мне его, Дженнет.

Мистрис Марлин передала ей крошечного песика, который недовольно заворочался, ибо леди Рочфорд едва не задушила его в объятиях.

— Говорят, что держать в руках собаку очень полезно, ибо это благотворно сказывается на пищеварении, — сообщила леди Рочфорд. — Ты лучше всяких снадобий, мой маленький Рекс.