– Благодарю тебя, миледи, – сказал Уильям.

– Однако, – вновь заговорила Мод, – Кингсбридж получает равные с Ширингом права иметь собственный рынок.

Филип несколько приободрился. Доходов от рынка, конечно, недостаточно, чтобы оплатить покупку камня, но все же это огромное подспорье. А значит, приору снова придется наскребать деньги, как в самом начале строительства. Что же, ничего не поделаешь...

Мод лишь частично удовлетворила каждую из сторон. В конечном итоге, возможно, она была не такая уж и пустоголовая.

– Миледи, я правильно понял: «равные с Ширингом права иметь собственный рынок»? – переспросил Франциск.

Филип не вполне понимал, зачем Франциску нужно было задавать этот вопрос. Совершенно естественно, что, давая разрешение на открытие рынка. Мод ссылалась на права, коими обладал другой город: так было справедливо, да и проще. Филип даже лично сможет проверить, что написано в грамоте, данной Ширингу. А там могли быть какие-то ограничения или дополнительные привилегии.

– Итак, – подвела черту Мод, – каждый получил, что ему положено: граф Уильям каменоломню, а приор Филип рынок. А взамен каждый из вас заплатит мне по сто фунтов. Кончено. – И она снова повернулась к своей фрейлине.

Филип был ошеломлен. Сто фунтов! Да в этот момент у монастыря нет и ста пенсов. Где он наберет столько денег? Рынок за несколько лет не приносит такой суммы! Это был сокрушительный удар по всей программе строительства. Филип уставился на Мод, но было ясно, что она уже с головой ушла в беседу с фрейлиной. Франциск слегка потянул его за рукав.

– Но... – начал уже говорить Филип, однако Франциск приложил палец к губам и строго покачал головой.

Филип понял, что Франциск был прав. Его плечи опустились, и, беспомощно повернувшись, он поплелся из королевского дворца.

То, что Франциск увидел в Кингсбриджском монастыре, потрясло его до глубины души.

– Последний раз я приезжал сюда десять лет назад. Здесь была тоска зеленая, – говорил он Филипу. – Воистину ты вернул монастырь к жизни!

Особенно его потрясла комната для письма, которую, пока Филип был в Линкольне, закончил Том. Она располагалась в маленьком домике рядом с часовней и имела большие окна, камин с дымоходом, ряд письменных столов и большой дубовый книжный шкаф. Здесь уже работали четверо братьев. Стоя за высокими столами, они гусиными перьями писали на листах пергамента. Трое из них занимались перепиской: один – Псалмов Давидовых, другой – Евангелия от Матфея, а третий – Заветов Святого Бенедикта. Брат Тимоти писал историю Англии, правда, поскольку он начал с сотворения мира, Филип боялся, что старик мог так никогда и не закончить ее. Комната была небольшая – Филип пожалел предназначенный для собора камень, – но теплая, сухая и светлая.

– В монастыре постыдно мало книг, а поскольку они чудовищно дорогие, это единственный способ создать собственное собрание, – объяснил Филип.

В подвале домика разместилась мастерская, где старый монах учил двух послушников, как делать переплеты из овечьих шкур, приготавливать чернила и сшивать пергаментные листы в книгу.

– Да ты даже сможешь продавать книги! – воскликнул Франциск.

– О да. Комната для письма окупится многократно.

Они вышли из домика и направились в галерею. Был час занятий. Большинство монахов читали, а несколько сидели, погрузившись в раздумья – род занятий, подозрительно напоминавший дремоту, как скептически заметил Франциск. В дальнем углу два десятка учеников зубрили латинские глаголы. Филип остановился.

– Видишь сидящего на краю лавки мальчонку?

– Так старательно пишущего, что даже язык высунул? – улыбнулся Франциск.

– Это тот самый младенец, которого ты нашел в лесу.

– Такой большой!

– Пять с половиной лет уже, и весьма способный.

Франциск удивленно покачал головой:

– Да-а. Время так скоротечно... Ну как он?

– Монахи его балуют, однако, даст Бог, он это переживет. Мы-то с тобой пережили.

– А другие ученики кто?

– Либо послушники, либо дети местных купцов и мелких дворян. Учатся писать и считать.

Покинув галерею, они прошли на строительную площадку. Восточная часть нового собора была построена уже более чем наполовину. Два ряда массивных, высотой в сорок футов, колонн были соединены огромными арками. Над аркадой уже просматривались очертания верхней галереи. С обеих сторон аркады были построены стены боковых приделов с выступающими из них контрфорсами. Обходя стройку, Филип заметил, что сейчас каменщики были заняты сооружением полуарок, которые должны были соединить внутреннюю стену верхней галереи с этими контрфорсами, дабы они могли принять на себя огромный вес крыши.

Франциск казался просто ошеломленным.

– И все это сделал ты, Филип! – изумленно прошептал он. – Комната для письма, школа, новая церковь, даже эти городские дома – все это появилось по твоей воле!

Филип был тронут. Никто еще не говорил ему таких слов. Спросить его, так он бы сказал, что это Господь благословил его старания. Но в глубине души Филип знал, что то, что сказал Франциск, чистая правда: этот процветающий, кипящий деловой активностью город – его детище. И ему было очень приятно услышать признание своих заслуг, особенно из уст такого умудренного опытом и циничного человека, как его младший брат.

К ним подошел увидевший их Том Строитель.

– Ты проделал великолепную работу, – сказал ему Филип.

– Да, но посмотри на это. – Том кивнул в сторону северо-восточного угла монастырского двора, где хранились привезенные из каменоломни блоки. Обычно там лежали сотни уложенных в штабеля каменных глыб. Теперь же на земле валялись лишь двадцать-тридцать камней. – К сожалению, эта «великолепная работа» означает, что мы израсходовали все наши запасы.

Ликование Филипа тут же улетучилось. Все, что достигнуто, было поставлено под вопрос из-за необдуманного решения Мод.

Они шли вдоль северной части строительной площадки, где наиболее искусные мастера при помощи молотков и резцов обтачивали камни, придавая им нужную форму. Остановившись возле одного из ремесленников, Филип стал наблюдать, как тот обрабатывает капитель, массивную каменную деталь, венчавшую колонну. Постукивая легким молоточком по небольшому резцу, мастер вырезал орнамент из листьев. Это была очень тонкая работа. К удивлению Филипа, ремесленником оказался молодой Джек, пасынок Тома.

– А я-то думал, Джек все еще ходит в учениках! – воскликнул приор.

– Так и есть, – сказал Том, но, когда они отошли на приличное расстояние, добавил: – Мальчишка просто выдающийся. Здесь у меня работают мастера, которые начали резать камень, когда он еще не родился, но ни один из них не может с ним сравниться. – Он как-то смущенно усмехнулся. – Подумать только! А ведь он даже не мой сын!

Родной же сын Тома, Альфред, был уже мастером и имел в своем подчинении несколько работников и подмастерьев, однако Филип знал, что Альфред и его подручные обычно выполняли более грубую работу. «Интересно, – размышлял приор, – как ко всему этому относится Том?»

– Уверен, рынок принесет нам хорошие деньги, – сказал Том Строитель, возвращаясь к разговору о делах.

– Да, но их не хватит. В первый год он даст не больше пятидесяти фунтов.

Том мрачно кивнул:

– Этого еле-еле хватит, чтобы купить камень.

– Мы бы справились как-нибудь, если бы я не должен был отдать сотню фунтов Мод.

– А шерсть?

Овечья шерсть, что была сложена в монастырских амбарах, должна была быть продана через несколько недель на овчинной ярмарке, которая устраивалась в Ширинге. Филип рассчитывал получить за нее около ста фунтов.

– Эти-то деньги и уйдут на уплату Мод, – сказал он. – Но у меня до следующего года не будет ни пенни на жалованье ремесленникам.

– А занять не можешь?

– Уже занимал. Евреи мне больше не дадут. Я пытался, когда был в Винчестере, но они никогда не дают денег, если не уверены, что смогут получить их обратно.