Привратник улыбнулся особенной привратницкой улыбкой. Улыбка была снисходительная, любезная и при этом такая неприятная, что я нарочно ее запомнил, на будущее. Подобная улыбка — это произведение искусства. И я, выросший на сцене, способен был ее оценить сразу в нескольких аспектах. Подобная улыбка в определенных кругах ничем не хуже ножа, возможно, в один прекрасный день она мне пригодится.

— Видите ли, — сказал привратник, — дама, безусловно, у себя. Но это вовсе не значит, что она у себя для вас.

— Можете ей передать, что пришел Квоут, — сказал я. Все это меня скорее позабавило, чем оскорбило. — А я подожду.

Ждать пришлось недолго. Привратник спустился вниз с раздраженным видом, словно он уже предвкушал, как сейчас выкинет меня за дверь, и был разочарован.

— Прошу вас, — сказал он.

Я последовал за ним наверх. Он отворил дверь, и я прошествовал мимо него, стараясь выглядеть как можно более небрежно и горделиво, чтобы посильнее его разозлить.

Я очутился в гостиной с широкими окнами, в которые били лучи предзакатного солнца, достаточно большой, чтобы выглядеть просторной, несмотря на расставленные по ней кресла и кушетки. У противоположной стены стояли цимбалы с молоточками, а один угол был целиком занят массивной модеганской арфой.

Денна стояла в центре комнаты, одетая в зеленое бархатное платье. Прическа открывала ее стройную шею и выставляла напоказ изумрудные серьги-капельки и такую же подвеску на груди.

Денна беседовала с молодым человеком. Он был… самое удачное слово, какое я могу подобрать, — это «хорошенький». Миловидное, чисто выбритое лицо с большими темными глазами.

Молодой человек выглядел как дворянин, от которого отвернулась удача, причем достаточно давно, чтобы стало ясно, что это уже не временные трудности. Одежда хорошая, но мятая. Черные волосы явно подстрижены с расчетом на завивку, но слишком долго не встречались с шипцами цирюльника. Глаза у него запали, как будто с недосыпа.

Денна протянула мне навстречу обе руки.

— Квоут! — воскликнула она. — Познакомьтесь, это Джеффри!

— Рад знакомству, Квоут, — сказал Джеффри. — Динель мне немало о вас рассказывала. Вы ведь немного… как это сказать? Волшебник?

Улыбка у него была открытая и совершенно бесхитростная.

— Точнее сказать, арканист, — ответил я настолько вежливо, насколько мог. — Слово «волшебник» приводит на ум слишком много ерунды, о которой пишут в волшебных сказках. Люди думают, будто нам полагается носить черные мантии и потрясать птичьими потрохами. А вы сами кто будете?

— Джеффри у нас поэт, — сказала Денна. — Хороший поэт, между прочим, хоть он это и отрицает.

— И буду отрицать! — кивнул Джеффри, но тут его улыбка увяла. — Однако мне пора. У меня назначена встреча с людьми, которых нельзя заставлять ждать…

Он поцеловал Денну в щечку, дружески пожал мне руку и удалился.

Денна проводила его взглядом.

— Славный юноша…

— Ты так говоришь, будто жалеешь об этом, — заметил я.

— Не будь он такой славный, ему было бы по силам удержать в голове две мысли зараз. Может быть, они бы даже столкнулись и выбили искру разумного. Ну, хотя бы струйку дыма — это создало бы видимость, что там внутри хоть что-то происходит.

Денна вздохнула.

— Что, он настолько туп?

Она покачала головой.

— Да нет. Просто доверчив. В нем нет ни капли расчетливости, и с тех пор, как он появился тут месяц назад, он только и делает, что попадает впросак.

Я достал из кармана плаща два маленьких матерчатых свертка, голубой и белый.

— У меня для тебя подарок.

Денна взяла их в руки, вид у нее был слегка озадаченный.

Несколько часов тому назад это казалось хорошей идеей, а теперь выглядело как глупость.

— Для твоих легких, — пояснил я, немного смутившись. — Я знаю, у тебя временами бывают проблемы…

Она склонила голову набок.

— Ах вот как? А откуда ты это знаешь, а?

— Ну, ты упоминала об этом, когда мы были в Требоне, — сказал я. — Я разузнал, что к чему. Вот это, — я указал на один сверток, — заваривают как чай: пероедка, яснотка, логатм…

Я указал на второй:

— А вот это надо всыпать в кипящую воду и дышать паром.

Денна переводила взгляд с одного свертка на другой.

— Я написал, как их принимать, на клочках бумаги, вложенных внутрь, — сказал я. — Голубой — это тот, который надо кипятить и дышать над паром. Голубой цвет означает воду, понимаешь?

Она подняла взгляд на меня.

— А чай разве не на воде заваривают?

Я растерянно поморгал, потом покраснел и начал было что-то говорить, но Денна расхохоталась и замотала головой.

— Да шучу я, шучу, — ласково сказала она. — Спасибо тебе большое. Это самый приятный подарок, который я получала за много-много дней.

Она подошла к комоду и бережно убрала матерчатые свертки в резную деревянную шкатулку.

— А ты, похоже, недурно устроилась! — сказал я, указывая на богато обставленную комнату.

Денна пожала плечами, равнодушно глядя на богатую обстановку.

— Это Келлин недурно устроился, — ответила она. — А я так, пребываю в его отраженном свете.

Я понимающе кивнул.

— Я-то думал, ты нашла себе покровителя!

— Ну что ты, это все неофициально. Мы с Келлином просто «гуляем вместе», как говорят в Модеге, и он учит меня игре на арфе.

Она кивнула в сторону инструмента, громоздившегося в углу.

— Может, покажешь, чему ты успела научиться? — попросил я.

Денна смущенно покачала головой. Волосы соскользнули у нее с плеч.

— Да у меня пока плохо получается…

— Ничего, — любезно сказал я, — я сдержу свои здоровые порывы и не стану шипеть и кусаться.

Денна рассмеялась.

— Ну ладно! Только чуть-чуть!

Она подошла к арфе, подтащила поближе высокий табурет и оперлась на него. Подняла руки к струнам, помедлила — и заиграла.

Мелодия была вариацией на тему «Барашка с бубенцом». Я улыбнулся.

Играла она неспешно, почти царственно. Очень многие думают, будто стремительность игры есть признак истинного виртуоза. Их можно понять. То, что делала в «Эолиане» Мари, было чудом. Но то, в каком темпе ты можешь перебирать струны, — лишь малая часть искусства. Главное — умение выдерживать паузу.

Это все равно что рассказывать анекдоты. Слова может запомнить кто угодно. И повторить их тоже. Но для того, чтобы люди смеялись от души, этого мало. И если рассказать анекдот быстрее, смешнее он от этого не станет. Тут, как и во многих делах, пауза лучше спешки.

Вот почему настоящих музыкантов так немного. Очень многие могут петь или пиликать на скрипке. А музыкальная шкатулка и подавно может сыграть одну и ту же песню сколько угодно раз без сучка без задоринки. Но знать ноты еще мало. Надо еще уметь сыграть их правильно. Беглость пальцев нарабатывается со временем и с практикой, а вот с чувством ритма надо родиться. Оно либо есть, либо нет.

У Денны с ритмом было все в порядке. Она играла медленно, но не было впечатления, будто она играет неуверенно. Мелодия тянулась, точно долгий поцелуй. Не то чтобы я тогда что-то знал о поцелуях. Но, видя, как она стоит, обнимая руками арфу, с сосредоточенно прикрытыми веками, слегка поджав губы, я чувствовал, что, когда придет мое время целоваться, мне хочется делать это столь же протяжно, старательно и неспешно.

И еще она была прекрасна. Думаю, неудивительно, что меня особенно тянет к женщинам, у которых музыка в крови. Но в тот день, когда она играла мне, я впервые увидел ее такой, какая она есть. Прежде меня все отвлекала то новая прическа, то покрой платья. Но теперь, когда она заиграла, все это исчезло из виду.

Что-то я заговариваюсь… Довольно будет сказать, что играла она впечатляюще, хотя заметно было, что она только учится. Несколько раз она брала неверную ноту, но не морщилась и не вздрагивала, как бывает с новичками. Как говорится, ювелир узнает алмаз и без огранки. Вот так и я. А она была алмазом. Ну, вот так.

— Я смотрю, ты далеко ушла от «Белочки на крыше», — негромко заметил я, когда отзвучали финальные ноты.