Он приподнял бровь, давая понять, что это вопрос.

Я вздохнул.

— Магистр Килвин, хотите, я скажу начистоту?

На это он вскинул обе брови.

— Я всегда только этого и хочу, ре'лар Квоут!

— Насколько мне известно, некто пытается навлечь на меня неприятности, — сказал я. По сравнению с тем, чтобы опоить меня алхимической отравой, распространение слухов было бы со стороны Амброза почти любезностью.

Килвин кивнул, рассеянно оглаживая бороду.

— Да, понятно…

Он пожал плечами и снова взял мел.

— Что ж, хорошо. Полагаю, этот вопрос пока можно считать закрытым.

Он снова повернулся к доске и оглянулся на меня через плечо.

— Надеюсь, в ближайшее время сюда не явится орда беременных женщин, размахивающих железными подвесками и проклинающих ваше имя?

— Я постараюсь, чтобы такого не случилось, магистр Килвин.

Я потратил несколько часов на всякую мелочовку в артной, потом отправился в аудиторию в главном здании, где должны были проходить занятия Элодина. По расписанию они начинались в полдень, но я пришел на полчаса раньше и оказался первым.

Мало-помалу в аудиторию просачивались другие студенты. Всего нас оказалось семеро. Первым пришел Фентон, мой товарищ и соперник по курсу углубленной симпатии. Потом появились Фела и Бреан, хорошенькая девица лет двадцати, с рыжеватыми волосами, подстриженная под мальчика.

Мы болтали, знакомились друг с другом. Джаррет был застенчивым модеганцем, которого я встречал в медике. Я знал, что молодую женщину с ярко-голубыми глазами и волосами медового цвета зовут Инисса, но не сразу вспомнил, где я с ней познакомился. Это была одна из многочисленных недолговечных пассий Симмона. И последним был Юреш. Ему было уже под тридцать, полноправный эл'те. Судя по цвету лица и выговору, он был родом из самого Ленатта.

Пробило полдень. Элодин не появлялся.

Прошло пять минут. Потом десять. И только в половине первого Элодин наконец впорхнул в аудиторию с охапкой каких-то бумаг. Он бросил их на стол и принялся расхаживать перед нами взад-вперед.

— Прежде чем мы начнем, вам следует уяснить себе несколько правил, — сказал он без какого-либо вступления, даже не извинившись за опоздание. — Во-первых, вы должны все делать, как я говорю. Вы должны стараться изо всех сил, даже если не понимаете, зачем это надо. Вопросы задавать можно, но потом. Я сказал — вы сделали.

Он окинул нас взглядом.

— Ясно?

Мы кивнули и промычали что-то утвердительное.

— Во-вторых, вы должны верить мне, когда я говорю вам некоторые вещи. Кое-что из того, что я вам говорю, может и не быть правдой. Но вы все равно должны в это верить, пока я не скажу вам, что можно думать иначе.

Он снова окинул нас взглядом.

— Ясно?

Я мимоходом спросил себя, каждую ли лекцию он будет начинать таким образом. Элодин обратил внимание, что я не спешу соглашаться с ним, и раздраженно уставился на меня.

— Самое трудное еще впереди! — сообщил он.

— Я постараюсь сделать все, что в моих силах, — ответил я.

— С подобными ответами из вас выйдет превосходный адвокат, — ехидно заметил он. — Стараться не надо, надо просто делать, и все.

Я кивнул. Это его, похоже, успокоило, и он снова обратился ко всей группе:

— Вам следует запомнить две вещи. Во-первых, наши имена определяют то, какими мы будем, а мы, в свою очередь, определяем то, какими будут наши имена.

Он остановился и взглянул на нас.

— И, во-вторых, простейшее из имен настолько сложно, что вашему разуму не дано даже охватить его границы, не говоря уж о том, чтобы постичь его настолько, чтобы произнести.

Повисло молчание. Элодин выжидал, глядя на нас.

Наконец Фентон схватил наживку.

— Но если это так, как человек вообще может сделаться именователем?

— Хороший вопрос, — сказал Элодин. — Самый очевидный ответ — что это невозможно. Что даже простейшее из имен выходит за пределы наших возможностей.

Он поднял руку.

— Не забывайте, речь идет не о тех малых именах, которые мы употребляем в обыденной жизни. Не о названиях, таких как «дерево», «огонь» или «камень». Я говорю о другом.

Он достал из кармана речную гальку, темную и гладкую.

— Опишите мне форму этого камня во всех подробностях. Расскажите мне о тяжести и давлении, которые сформировали его из песка и ила. Поведайте о том, как он отражает свет. Как мир притягивает к себе его массу, как подхватывает его ветер, если подбросить его в воздух. Расскажите, как следы железа, присутствующие в нем, откликаются на зов лоденника. Все это и еще сотня тысяч деталей и составляют имя этого камня.

Он протянул нам его на ладони.

— Вот этого маленького, простенького камушка.

Элодин опустил руку и взглянул на нас.

— Теперь видите, насколько сложна даже эта простая вещь? Если бы вы потратили целый месяц на изучение этой гальки, быть может, вы узнали бы о ней достаточно, чтобы очертить внешние границы его имени. А может быть, и нет. Вот суть проблемы, с которой сталкивается именователь. Мы должны понять то, что недоступно нашему пониманию. Как же это сделать?

Он не стал дожидаться ответа. Вместо этого он взял часть той бумаги, которую принес с собой, и раздал каждому из нас по нескольку листков.

— Через пятнадцать минут я брошу этот камень. Я стану вот тут, — он поставил ноги, — лицом туда.

Он расправил плечи.

— Я брошу его снизу вверх с силой примерно в три хвата. Я прошу вас рассчитать, куда именно он полетит, с тем, чтобы вы могли в нужный момент подставить руку и поймать этот камень.

Элодин положил гальку на стол.

— Приступайте!

Я добросовестно взялся за дело. Я чертил треугольники и дуги, я считал и выводил формулы, которых не помнил наизусть. Вскоре я отчаялся, придя к выводу, что задача не имеет решения. Слишком много неизвестных, слишком многое рассчитать было просто невозможно.

После того как мы минут пять промучились в одиночку, Элодин предложил нам поработать в группе. Тут я впервые обнаружил, насколько Юреш талантлив в расчетах. Его вычисления были настолько серьезнее моих, что я даже не понимал большей части того, что он пишет. Фела ему почти не уступала, но, помимо расчетов, она еще вычертила серию парабол.

Мы всемером дискутировали, спорили, пробовали, терпели неудачу, пробовали снова. К тому времени, как миновало пятнадцать минут, отчаялись все. Особенно я. Ненавижу проблемы, которые я не могу решить.

Элодин окинул нас взглядом.

— Ну, что скажете?

Некоторые из нас попытались было дать приблизительный ответ или наиболее точную догадку, но Элодин жестом заставил нас замолчать.

— Что вы можете сказать точно?

После небольшой паузы Фела ответила:

— Мы не знаем, куда упадет камень.

Элодин одобрительно захлопал в ладоши.

— Отлично! Да, ответ верный. Теперь смотрите!

Он подошел к двери и высунул голову в коридор.

— Генри! — окликнул он. — Да-да, ты. Поди-ка сюда на секундочку.

Он отступил от двери и впустил в аудиторию одного из посыльных Джеймисона, парнишку лет восьми.

Элодин отошел на несколько шагов и повернулся лицом к мальчику. Он расправил плечи и улыбнулся безумной улыбкой.

— Лови! — воскликнул он и кинул мальчишке камень.

Удивленный мальчишка поймал камень на лету.

Элодин разразился бурными аплодисментами, потом поздравил ошеломленного мальчика, отобрал у него камень и выпроводил мальчишку за дверь.

Наш наставник снова обернулся к нам.

— Ну вот, — сказал Элодин. — Как же он это сделал? Как он сумел в один миг рассчитать то, чего семеро блестящих членов арканума не сумели вычислить за четверть часа? Быть может, он разбирается в геометрии лучше, чем Фела? Или считает проворнее, чем Юреш? Быть может, стоит его вернуть и сделать его ре'ларом?

Мы рассмеялись и почувствовали себя спокойнее.

— Я что хочу показать. У каждого из нас есть разум, который мы используем для своих сознательных поступков. Но есть и другой разум, спящий. И он настолько могуч, что спящий разум восьмилетнего мальчонки способен в секунду осуществить то, чего бодрствующий разум семи членов арканума не может сделать за пятнадцать минут.