Он помолчал с минуту, разглядывая лежащие на столе крепко сжатыми в кулаки свои сильные руки, потом повернулся ко мне и сказал, улыбаясь:

— Когда я был ребенком, мне очень хотелось стать пиратом, жаль, что сейчас мне нельзя носить саблю.

Я лежала на кровати, сложив руки на животе, и размышляла. После той тревожной ночи кровотечение почти полностью прекратилось, и я чувствовала себя хорошо, хотя любое кровотечение на данной стадии беременности могло служить серьезной причиной для тревоги. Я раздумывала над тем, что будет, если случится беда во время отсутствия Джейми. Однако в любом случае он должен быть в Испании. На том корабле с вином. И, если его замысел осуществится, он благополучно вернется домой еще до рождения ребенка.

Поэтому все личные соображения должны быть отодвинуты на задний план. Не в состоянии скрыть волнение, Карл признался Джейми, что вскоре ему понадобятся два корабля, а может быть, и больше. Он просил у Джейми совета, как перестроить корабль, чтобы можно было установить на нем пушки. Последние письма Джеймса Стюарта из Рима изобиловали вопросами. Он чувствовал что-то неладное и подозревал, что это так или иначе связано с политикой. По всей видимости, он был недостаточно информирован о действиях своего сына. Проштудировав зашифрованное письмо, Джейми пришел к выводу, что скорее всего король Испании, Филипп, пока не сделал Карлу никаких официальных предложений. Не упоминалось в них и о Папе Римском, но было ясно, что у Джеймса Стюарта свои шпионы.

Через некоторое время я интуитивно почувствовала какую-то перемену в настроении Джейми. Глянув в его сторону, я увидела, что книга, лежащая у него на коленях, раскрыта, но он перестал переворачивать страницы и даже смотреть в нее. Его глаза были устремлены на меня, а точнее, на то место, где кончалась моя ночная рубашка, на несколько дюймов ниже, чем могла диктовать простая скромность, которую едва ли необходимо соблюдать в присутствии мужа. Взгляд его был напряженным, потемневшим от желания, и я поняла, что следовать соображениям стыдливости в постели с мужем не всегда целесообразно, если нет для этого каких-то особых причин. Хотя, конечно, могут существовать и другие мнения на этот счет.

Заметив, что я наблюдаю за ним, Джейми покраснел и с видимым интересом снова углубился в чтение. Я повернулась на бок и положила руку ему на бедро.

— Интересная книга? — спросила я, ласкаясь.

— Мм… О да. — Он еще больше покраснел, но не отрывал глаз от страницы. Смеясь про себя, я просунула руку под простыню. Книга выпала у него из рук. — Саксоночка, ты знаешь, тебе нельзя.

— А тебе можно. Значит, можно и мне.

Он решительно отвел мою руку в сторону:

— Нет, Саксоночка, это нечестно.

— Нечестно? — удивилась я. — Это еще почему?

Он сильно смутился, избегая моего взгляда.

— Ну, потому, что я получу от тебя удовольствие, а сам буду не в силах доставить его тебе. Нет, так я не могу.

Я прыснула от смеха и положила голову ему на бедро:

— Джейми, как ты мил!

— Не мил, но и не настолько эгоистичен… Клэр, прекрати!

— Ты собираешься ждать несколько месяцев? — спросила я.

— Я могу, — ответил он с той твердостью, какая только возможна в подобных обстоятельствах. — Я ждал двадцать два года, и я могу…

— Нет, не можешь, — сказала я, стянув простыню и любуясь тем, что ясно проступало сквозь его ночную рубашку. Я дотронулась до него рукой, и тут же он живо отозвался на мое прикосновение. — Не знаю, кем еще тебе суждено быть в будущем, но монахом ты не был никогда. — Уверенной рукой я задрала его ночную рубашку.

— Но… — начал было он.

— Двое против одного, — сказала я, ложась навзничь. — Ты проиграл.

Джейми много работал в последующие несколько дней, принимая необходимые меры для успешного осуществления коммерческих дел в его отсутствие. Все же он находил время подняться ко мне, чтобы хоть немного посидеть со мной после обеда. Так было и в этот день. Мы приятно коротали время за беседой, когда нам доложили о приходе гостя. Гости не были для нас редкостью. Почти каждый день ко мне наведывалась Луиза — поболтать о моей беременности или поплакаться из-за своей разбитой любви, хотя мне лично казалось, что сейчас она обожает Карла больше, чем когда он был ее любовником. Она обещала мне принести сладких засахаренных фруктов по-турецки, и я ждала, что сейчас приоткроется дверь и я увижу именно ее круглое личико. Но, к моему удивлению, гостем оказался месье Форе. Магнус сам провел его ко мне в комнату, приняв от него шляпу и плащ с почти суеверным почтением.

Джейми был не менее меня удивлен такому визитеру, но вежливо поднялся навстречу палачу и предложил угощение.

— Обычно я не пью спиртного, но не хочу обижать свою уважаемую коллегу. — Он церемонно поклонился в сторону кровати, где лежала я. — Надеюсь, вам лучше, мадам Фрэзер.

— Да, спасибо большое.

Я поинтересовалась, чем мы заслужили честь видеть его у себя. Несмотря на то что месье Форе пользовался значительной известностью, а его работа делала его состоятельным человеком, я не думаю, что он часто получает приглашения на обед. Вдруг мне в голову пришла мысль: а есть ли у палача какая-нибудь собственная личная жизнь, о которой можно было бы поговорить?

Он пересек комнату и положил мне на кровать большой сверток. Месье Форе был похож на самца-грифа, принесшего пищу своим птенцам. Вспомнив о подаренном им мне креме, я подняла пакет и взвесила его на руке. Он был легким и источал слабый аромат.

— Маленький подарок от матери Хильдегард, — объяснил он. — Думаю, это — излюбленное средство почтенных замужних женщин. Она написала, как рекомендуется его принимать. — Из внутреннего кармана он вытащил запечатанный конверт и протянул его мне.

Я понюхала пакет. От него исходил запах малиновых листьев, камнеломки и чего-то еще. Я надеялась, что мать Хильдегард указала в письме ингредиенты, входящие в состав ее эликсира.

— Пожалуйста, поблагодарите мать Хильдегард от моего имени, — сказала я. — А как поживают все остальные в больнице?

Я очень скучала по своей работе, а также по монахиням и всему медицинскому персоналу.

Некоторое время мы болтали о больнице. Джейми время от времени вставлял несколько фраз, но больше слушал с вежливой улыбкой или, когда разговор заходил о сугубо медицинских проблемах, прихлебывал из стакана вино.

— Как жаль, — искренне сказала я, когда месье Форе закончил свою краткую лекцию по поводу лечения раздробленной лопатки плеча. — Я никогда не видела, как это делается. Я действительно скучаю по хирургии.

— Да, и я тоже буду скучать. — Месье Форе кивнул, потягивая вино маленькими глотками. Стакан по-прежнему оставался полон почти наполовину. Палач не шутил, когда говорил о своей нелюбви к спиртным напиткам.

— Вы покидаете Париж? — удивленно спросил Джейми.

Месье Форе пожал плечами:

— Только на время. Однако не меньше чем на два месяца. И это, мадам, основная причина моего визита к вам.

— Правда?

— Да, я собираюсь в Англию, и мне подумалось, что, если вы пожелаете отправить кому-нибудь из живущих там весточку, мне не составит никакого труда ее доставить. Если, конечно, там есть кто-нибудь, с кем вы хотели бы поддерживать связь, — уточнил он.

Я взглянула на Джейми. Лицо его, выражавшее вежливый интерес, мгновенно превратилось в маску, скрывавшую под улыбкой все его сокровенные мысли. Посторонний не уловил бы этой перемены, но я хорошо знала Джейми.

— Нет, — медленно произнесла я. — У меня нет в Англии ни друзей, ни родных. Боюсь, что у меня не осталось там никаких привязанностей с тех пор, как я овдовела. — Я почувствовала привычную острую боль, как всегда при упоминании о Фрэнке, но подавила ее.

Если это и показалось странным месье Форе, он никак этого не обнаружил. А просто кивнул и поставил на стол свой так и не допитый стакан вина.

— Понятно. К счастью, у вас есть друзья здесь. — Тон, каким это было сказано, казалось, таил в себе предостережение, предупреждал о чем-то. А когда месье Форе наклонился, чтобы поправить чулок, перед тем как встать, он как-то особенно проницательно посмотрел на меня. — Я загляну к вам, когда вернусь, и надеюсь снова застать вас в добром здравии.