— Мне всё равно, что вы обо мне думаете. Я о вас не думаю вообще. Имею право делать то, что считаю нужным, не надо меня воспитывать.

— Твои права заканчиваются там, где начинаются права других. За что же ты нас так ненавидишь, сын?

— А за что мне любить Стаську? Носитесь с ним, как с писаной торбой: Стасик это, Стасик то. Если бы не он да вот не она, — парень показал кивком головы на меня, — ты жил бы всё время со мной, быть может, мама бы не умерла тогда. Да, кстати, я и Светлане Владимировне отплатил, а то ходит такая — все её любят, все перед ней на задних лапках скачут. Фу. И она: «Марсель, есть будешь? В театр пойдешь? Может, в парке хочешь отдохнуть?» Одна фальшь — сю-сю. Я всем, кого знаю, рассказал, что она, когда приходит домой после работы, пьет безбожно водку — тихая алкоголичка, одним словом, и ты ее за это нещадно колотишь. А теперь отправляй меня в детдом.

Я сидела ни жива ни мертва. Но не уходила из кухни и в разговор не влезала, будто обрекла себя на казнь. Как хорошо, что Соня и Стас не слышали этих слов, как хорошо.

— Знаешь, сначала собака не любит кошку, а аргументы подыскивает потом. Когда-нибудь тебе будет стыдно за свои действия. Думаешь, что кто-то поверил в эту чушь, которую ты сейчас наплёл? — спросил отец.

— Не думаю, но кого-то это позабавит, а тот, кто любит сплетни, понесет их дальше. А кто-то скажет: дыма без огня не бывает.

— Ты, оказывается, страшный человек.

— Я не страшный, просто не люблю, когда ко мне такое отношение.

— Да какое такое? Ты привык быть центром мироздания всегда и во всем? Марсель, послушай, ты в семье, где трое детей. Мы привыкли внимание распределять одинаково, деньги на личные расходы вы тоже получаете приблизительно одинаковые, больше достается тебе и Софье, конечно, вы же старшие, большие потребности. А к Стасу особое отношение потому, что он младший в семье, личность еще не сформировавшаяся, похоже, как и твоя. Зря я надеялся, что ты взрослый парень. Через две недели пятнадцать, а ведёшь себя, как ребенок, внимания чрезмерного требуешь. Софья его, внимания, ещё меньше получает. И ты должен понимать — мы работаем со Светланой Владимировной с утра до вечера, ты же сам видишь всё. Или нет? А в выходные всегда с вами: то на каток, то в кино, то в парк, то ещё куда-нибудь, хотя хочется просто полежать. А теперь про маму. Она была очень хорошим человеком, теплым, красивым, позитивным. Но я всегда любил только Светлану Владимировну, ещё со школы. Она не виновата в том, что мы с твоей мамой расстались, и вообще не знала, где я и с кем я. О том, что Света беременна тобой, я и не подозревал, говорил тебе уже об этом.

— А если бы знал, то что — не бросил бы её? — прокричал Марсель.

— Все случилось, как случилось. И да, я не знаю, как бы поступил, но тебя бы не оставил точно. А теперь по итогам истории с кошельком: ты, сын, должен понять, что не по-мужски совершать такие поступки и мстить по-мелкому тоже не по-мужски. Тем более, обижать женщин. И ещё: если бы мы хотели, чтобы ты отправился в детский дом, то не стали бы делать опеку над тобой. В январе пойду в отпуск и займусь оформлением документов на усыновление.

Я больше ничего не хотела слушать, ушла в кабинет, где обычно проверяла тетради, а Саша готовился к лекциям и практическим занятиям. Конечно, мне все мотивы поступков Марселя были ясны. Понятно и его поведение: дерзость в начале пребывания у нас дома, затишье — подготовка пред бурей, и вот она сама — буря. Я ждала чего-то подобного, но не думала, что эта его ненависть примет такой масштаб. Не зря предупреждала Надежда Кузьминична: парень не только нас не терпел, он ненавидел весь мир за то, что был лишён полноценной семьи, за то, что остался без матери. Ненавидел мир и жалел себя. Такое состояние бывает только в подростковом возрасте — всё видится либо в черных красках, либо в белых. Разноцветья не существует. Итак, гнойник прорвался, а что будет дальше?

Отец с сыном ещё некоторое время беседовали, я не вслушивалась в их разговор да и предусмотрительно закрыла дверь в комнату. Но как же было тяжело на душе.

Уже, засыпая, я подумала, права была мама: в каждой избушке свои погремушки.

Утром, войдя в класс, по сияющим лицам ребят я поняла: кошелек возвращен. Признаться в содеянном Марсель не смог, просто подкинул деньги. Пусть хоть так.

После происшедшего разговора обстановка в доме была по-прежнему накалена. Стасик и Софья не понимали, что происходит, пытались об этом поговорить и с Марселем, и с нами, но все молчали, ни словом не выдав содержание той нашей беседы на кухне. Я не таила обиду на парня, понимала, он воспитывался в другой среде, где были иные порядки и обычаи. И ему, наверное, из всех нас сейчас было сложнее всего.

Через два дня после описываемых событий, придя с работы домой, я нашла только Стасика, у старших ещё были дела. «Уж полночь близится, а Германа всё нет», — вспомнилась вдруг фраза из «Пиковой дамы».

— А, наверное, Соня в библиотеке, у неё же зачетная неделя началась, — предположил Стасик.

— Марсель, скорее всего, на репетиции: старшеклассники готовят новогодние мероприятия для себя и малышей. Вожатая подходила, просила отобрать ребят для участия.

— Я тоже хочу участвовать.

— Спроси у Марселя, может, им ещё артисты нужны? Будешь играть Снеговика или Зайчика.

— Ну и пусть. Завтра же попрошу вожатую дать мне роль.

Старшие ребята пришли домой одновременно, причём у Марселя была разбита губа.

— Что случилось? — с тревогой спросила я.

— Ничего, всё нормально, просто упал, — последовал ответ.

— Просто упал?

— Да, просто упал, — с вызовом ответил Марсель.

— Голова не кружится? Не тошнит? Может, скорую вызвать? — продолжила я задавать вопросы.

— Нет. Нет. Никакой скорой не надо. У меня ничего не болит. И милиция ваша тоже не нужна. Отстаньте от меня все.

Софья, посмотрев на парня, прокомментировала его грубый ответ:

— Ты, Марсельеза, прекрати паясничать и психовать, вот где детский сад. Мам, это он пытался меня защитить, вот и получил.

Тут вмешался Саша, попутно собирающийся в командировку:

— Как это произошло?

— Ну, как? Обычно. Иду я из библиотеки, а за мной на перекрестке увязались двое парней, очень желающих познакомиться. Спросили: «Телефончик не дадите?» Я говорю: «Угадали. Не дам». Я иду, и они идут, сальные шуточки отпускают. Ну, ты же меня, пап, знаешь, без нужды кулаками не машу. Вдруг вижу, один из них внезапно падает. Оборачиваюсь, а это мой маленький герой дяденьке подножку подставил, тот и растянулся. Второй, понятное дело, бросился на защиту друга — двинул Марсельезе по губе. Пришлось вмешаться.

— Сын, они же драться не лезли, вот и не надо было начинать. Скабрезно шутили? В этом случае для начала нужно сделать замечание. А вообще, внутренняя сила должна быть в человеке. Я под этим подразумеваю волю, мужество, выносливость, решительность и смелость. У такого человека взгляд другой, именно он иногда останавливает действия иных хамов.

— Тебе нужно записаться в какую-нибудь спортивную секцию, вот там точно вырабатывают внутренний стержень, о котором говорит папа, — сказала я, а затем продолжила: — А вообще, ты — молодец, и спасибо, что не побоялся заступиться за сестру.

Наверное, впервые за то время, что Марсель у нас жил, я почувствовала его благодарный взгляд.

Поздно вечером, проводив мужа в Москву, мы легли спать. И опять не уснуть: уже отвыкла проводить ночи без Саши. Как же мне плохо без него! В голове тут же пронеслись известные строки, как будто обо мне написанные:

Я все могу себе представить,

За исключением одного:

Что я могу его оставить

И быть счастливой без него.

«А все жизненные невзгоды мы переживем, только бы и дальше быть вместе», — уговаривала я себя.

Ночью время от времени я заходила в комнату мальчиков, прислушивалась к дыханию Марселя — вдруг всё-таки сотрясение? Спал он, кажется, спокойно, ничего его не беспокоило, а вот утром, когда готовила завтрак, услышала слабый стон.