«Мы спрашивали тебя. И Чибис помогла».

Я подумал: «Но Чибис никогда не видела мою комнату». Впрочем, она видела достаточно американских домов, чтобы стать на Веге консультантом-экспертом.

— Чибис здесь?

«Она сейчас придет».

Если рядом Чибис и Мамми, все будет хорошо. Вот только…

— Мамми, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Она положила крошечную, теплую ладонь мне на лоб и наклонилась надо мной так, что я увидел лишь ее огромные, как у лемура, глаза.

«Ты их повредил. Теперь ты поправляешься. Не волнуйся».

Когда Мамми советует не волноваться — волноваться нечего. Я и не собирался вставать на уши; мне хватало глядеть в ее глаза. В них можно утонуть, можно нырнуть и плавать кругами.

— Хорошо, Мамми, — Я вспомнил кое-что еще. — Ты же… ты замерзла. Это правда?

«Да».

— Но… Замерзая, вода разрывает живые клетки. Это известно.

«С моим телом такого никогда не может случиться!»

— Ну… — я поразмыслил. — Только меня, пожалуйста, не купайте в жидком воздухе. Мое тело для этого не годится.

И вновь она ответила со смешком:

«Постараемся не повредить тебе. — Она выпрямилась и слегка потянулась, качнувшись, как ива. — Чувствую — идет Чибис».

В дверь постучали — еще одно несоответствие: звук не соответствовал стуку по легкой, разделяющей комнаты, двери, — и раздался голос Чибис: «Можно?». Впрочем, она не стала дожидаться ответа (я бы удивился, случись наоборот), а сразу вошла. То, что я успел увидеть за дверью, выглядело в точности как у нас дома. Они тщательно потрудились.

«Входи, милая».

— Давай-давай, Чибис. Тем более ты уже вошла.

— Не привязывайся.

— Уж кто бы говорил. Привет, детка.

— Сам детка.

Мамми пошла к двери.

«Не задерживайся, Чибис. Не надо его утомлять».

— Не буду, Мамми.

«Пока, милые».

— Когда в этом лазарете часы посещений?

— Когда она разрешит, разумеется, — Чибис стояла напротив, уперев кулаки в бока. Впервые, насколько я ее знаю, она была по-настоящему чистой — отмытые розовые щечки, волосы пушистые, лет через десять, глядишь, станет симпатичной. Одета она была как всегда, только шмотки отстираны, все пуговицы на месте, прорехи аккуратно зашиты.

— Н-да, — сказала она наконец, озабоченно вздохнув. — Наверное, тебя еще штопать и штопать.

— Меня? Да я в полном порядке! А ты как?

Она сморщила нос.

— Чуть-чуть отморозила кончик. Ерунда. А вот ты был месивом.

— Я?

— Если бы я выразилась иначе, моя мама сказала бы, что «леди так не выражаются».

— Вот и не выражайся.

— Не язви. У тебя это плохо получается.

— Может, разрешишь на тебе попрактиковаться?

Она хотела было отбрить меня в своей знакомой манере, но вдруг осеклась, улыбнулась и придвинулась. Я с ужасом подумал, что она меня поцелует. Но она только похлопала по одеялу и торжественно произнесла:

— Ради Бога, можешь быть язвой, капризой, жадиной, можешь ругать меня, можешь все, что угодно, и я даже не пискну. Я уверена, что ты сможешь перечить даже Мамми.

Не представляю, чтобы мне этого захотелось. Я сказал:

— А ты не похожа на себя, Чибис. Уже нимб появляется.

— Появился бы, если бы не ты. Хотя нет, я бы, наверное, провалилась на экзаменах для нимбоносцев.

— Думаешь? А мне вспоминается кто-то примерно твоего роста, кто тащил меня в станцию чуть ли не на спине. Как насчет этого?

Она хмыкнула.

— Это ерунда. Главное, ты установил маяк…

— Ну опять каждый о своем. Холодновато было снаружи. — Я сменил тему, от которой обоим было неловко. Я заикнулся о маяке и вспомнил кое-что еще.

— Чибис? А где мы?

— Хм? У Мамми дома, конечно. — Она оглянулась и сказала: — Ой, Кип, я забыла, на самом деле это не твоя…

— Я знаю, — перебил я. — Подделка. Сразу видно.

— Разве? — она расстроилась. — А я думала, мы отлично все устроили.

— Вы все замечательно устроили. Не понимаю, как у вас это получилось.

— Да это у тебя замечательная память. Просто фотографическая.

«И язык без костей», — добавил я про себя. Интересно, что еще я выболтал, пока валялся без сознания. И Чибис все слышала. Но не спрашивать же об этом; должны же у человека оставаться хоть какие-то секреты.

— И все же это подделка, — продолжал я. — Я знаю, что мы дома у Мамми. Но где это?

— Ой, — она посмотрела на меня круглыми глазами. — Но я же тебе говорила. Может, ты не помнишь — ты уже засыпал.

— Я припоминаю, — сказал я медленно, — кое-что. Но не понимаю смысла. Кажется, ты говорила, что мы летим на Вегу.

— Кажется, в каталогах она значится как Вега 5. Сами они называют ее… — она откинула голову и выдала трель; правда, это больше смахивало на кукареканье. — Но ведь так я еще не умела. Так что я сказала «Вега», смысл примерно тот же.

Я снова попытался сесть и не смог.

— И вот так, стоя передо мной, ты говоришь, что мы на Веге? Я имею в виду, на какой-то планете Веги?

— Ну ты же не предложил мне сесть.

На этот чибисизм я не обратил внимания. Посмотрел на солнечный свет, льющийся в окно.

— Это светит Вега?

— Что ты, это искусственное освещение. Если бы они оставили настоящий свет Веги, тут все выглядело бы, как… Как в свете электрической дуги. Вега расположена очень высоко на диаграмме Герцшпрунга-Рассела[111], ты же знаешь.

— В самом деле?

Вот уж чего никогда не знал, так это спектрального класса Веги. Как-то не думал, что мне это понадобится.

— Кстати! Будь осторожен, Кип, я имею в виду, когда начнешь подниматься. Тут за десять секунд можешь загореть, как за месяц на зимнем курорте — а через десять минут обуглишься.

Определенно у меня талант попадать в места с тяжелым климатом… К какому спектральному классу звезд относится Вега? К классу «А»? Или «В»? Я знал только, что она большая и яркая, больше Солнца, и расположена в созвездии Лиры.

Но как, ради Эйнштейна, мы сюда попали?

— Чибис? А до Веги далеко? То есть я хотел сказать, далеко ли до Солнца? Ты не знаешь случайно?

— Случайно знаю, — ответила она обиженно. — Двадцать семь световых лет.

— Обалдеть! Чибис, возьми вон ту логарифмическую линейку. Умеешь с ней обращаться? У меня руки не слушаются.

Она замялась.

— Зачем она тебе?

— Хочу высчитать, сколько это будет в милях.

— Да я сама посчитаю. Без всякой логарифмической линейки.

— Но с ней быстрее и надежнее. Послушай, если ты не умеешь ею пользоваться, не стесняйся, в твоем возрасте я тоже не умел. Я тебя научу.

— Я умею ею пользоваться?!! — она пришла в негодование. — Думаешь, я дура? Но я лучше так посчитаю, — она беззвучно зашевелила губами. — 159 000 000 000 000 миль.

Совсем недавно я прикидывал расстояние до Проксимы Центавра; я припомнил, сколько миль в световом году и прикинул на глаз — шесть на двадцать пять — сто пятьдесят… а где там десятичная запятая?

— Вроде бы верно.

159 000 000 000 000 миль! Столько нулей… даже неуютно.

— Конечно, верно! — отрезала она. — Я никогда не ошибаюсь.

— Господи! Прямо карманная энциклопедия!

Она потупилась.

— Но я не могу перестать быть гением.

Уж тут она сама подставилась, и я уже совсем собрался было от души отыграться — и тут увидел, какой у нее несчастный вид.

Я вспомнил, как говорил папа: «Некоторые уверяют, что лучше быть средним, чем лучшим. Такие люди с удовольствием обрежут крылья другим, потому что сами их лишены. Они презирают ум, потому что лишены его». Тьфу ты!

— Извини, Чибис, — тихо сказал я. — Я понимаю, что ты не можешь перестать быть гением. Так же, как я не могу стать… так же, как ты не можешь перестать быть маленькой, а я большим.

Она оживилась.

— Наверное, я опять захотела порисоваться. — Она крутила пуговицу. — Или решила, что ты понимаешь меня — как папа.

— Польщен. Вряд ли я тебя понимал — но отныне буду стараться.