Я подумал, не сказать ли ему, что Вики вовсе не собирается рисковать, принимая опасные наркотики с большой вероятностью привыкания. Но потом передумал. Пат ими пользовался, и Вики тоже сможет.

— Все, джентльмены. Мы стартуем завтра в полдень. Хм… еще одно… Один из вас дал понять, что моральный уровень команды не слишком высок. Это верно, и я, пожалуй, знаю об этом больше, чем вы. Но моральный уровень вернется к норме, и нам лучше удастся смириться с мыслями о понесенных потерях, если мы все побыстрее вернемся к обычной работе. Я хочу лишь добавить, что вы, как старшие офицеры корабля, можете больше других содействовать повышению морального уровня своим личным примером. Я уверен, что вы это сделаете. — Он встал.

Не знаю, каким путем новости распространяются по кораблю, но к тому времени, когда я попал в кают-компанию, все уже знали, что завтра мы стартуем… и не к Земле. Все шушукались и пережевывали одно и то же. Я постарался поскорее улизнуть — не хотелось вступать в разговоры, тем более что в голове у меня царила полная путаница. Я думал о том, что капитан прямо зациклился еще на одном прыжке, хотя есть большая вероятность, что он не сможет передать на Землю его результаты (если допустить, что они будут), и еще большая, что ни один из нас никогда не попадет домой. С другой стороны, я не мог не восхищаться решительностью капитана, с которой он противостоял всем нам, взывая к нашему чувству долга и подавляя всякое проявление паники. Да уж, в смелости ему не откажешь.

Но смелость была и у «Летучего Голландца», однако, по новейшим сведениям, он и до сих пор пытается обогнуть мыс Доброй Надежды, только это ему, как и прежде, не удается.

Капитан — капитан Свенсон, поправился я, — не пошел бы вот так по-бычьи, напролом.

Или пошел бы? Если верить Уркварту, то последнее, что сказал ему наш капитан, было напоминанием об обязанности вести корабль, дабы выполнить возложенную на него миссию. Все мы были тщательно отобраны (кроме нас, выродков), и, вероятно, шкиперов (и запасных шкиперов — тоже) выбирали в первую очередь за бульдожье упорство, то есть за то самое качество, которое позволило Колумбу плыть вперед, когда на кораблях уже кончалась питьевая вода, а команда глухо ворчала, готовясь к мятежу. Я вспомнил, что дядя Стив говорил мне что-то подобное.

Я решил поговорить с дядей Стивом… и вдруг вспомнил, что это невозможно… тогда-то мне и стало по-настоящему плохо. Когда мои родители умерли два пика назад, мне тоже стало плохо, но, скорее, потому, что я не ощутил такого горя, которое, как я знал, должен был бы чувствовать. В тот день, когда это случилось, вернее, в тот день, когда я об этом узнал, они были мертвы уже давным-давно, это были люди, с которыми я Бог знает сколько времени не общался — просто лица на фотографии. А дядю Стива я видел ежедневно; больше того, я видел его сегодня. И у меня была привычка тащить к нему все мои трудности, чтобы обсудить их, если мне было не под силу справиться с ними в одиночку.

Вот теперь-то я со всей остротой ощутил его потерю; это был тот самый «отложенный» шок, который вы переносите, если вам особенно крепко врежут в челюсть. Боль проходит лишь тогда, когда вы соберете волю в кулак и поймете, что вам врезали по-настоящему.

Поэтому я ужасно обрадовался, когда кто-то постучал в мою дверь; иначе я бы просто завыл от тоски.

Это были Мей-Линг и ее муж Чет. Я пригласил их войти, и они сели на койку. Чет сразу же приступил к делу.

— Том, какова твоя позиция в этой хреновине?

— В какой?

— В дурацкой затее — продолжать полет, имея лишь тень настоящей команды.

— Моя позиция не имеет значения, — не торопясь ответил я, — не я ведь командую кораблем.

— Ничего подобного! Именно ты и командуешь!

— Как это?

— Ну, не в официальном смысле. Я имею в виду, что ты можешь положить конец этой чепухе. Слушай, Том, все знают, что ты сказал капитану и…

— Кто же это распустил язык?

— А? Не имеет значения. Раз сведения просочились не через тебя, то, надо думать, через кого-то из присутствующих. Во всяком случае, об этом известно всем. Все, что ты сказал капитану, — верно. Суть дела в том, что Уркварт зависит от тебя лично, и ты единственный, кто сможет поддерживать его связь со штаб-квартирой на Земле. Поэтому ты — человек с палкой. И ты можешь его остановить.

— Как? Подожди-ка чуточку. Я же не один. Даже если согласиться, что он не может рассчитывать на Дядюшку, есть еще Мей-Линг…

Чет покачал головой:

— Мей-Линг вовсе не собирается заниматься телепатическими переговорами ради амбиций Уркварта.

Его жена возразила:

— Слушай, Чет, я же не так говорила.

Он любовно поглядел на нее.

— Не будь супердурочкой, моя возлюбленная. Ты ведь прекрасно знаешь — нет ни единого шанса, что от тебя после следующего пика будет хоть какой-то толк. Если до мозгов нашего бравого капитана Уркварта это еще не дошло, то обязательно дойдет… даже если мне придется объяснить ему кое-что словами, которыми пользуются только в мужском обществе.

— Но ведь все же есть вероятность, что я останусь на связи.

— О нет! Никакой вероятности быть не может, иначе мне придется немножко постучать по твоей прелестной головке. Наши дети должны расти на Земле.

Она серьезно посмотрела на Чета и погладила его по руке. Трейверсы пока не ожидали ребенка, но все знали, как крепко они на это надеются. Я начал понимать, почему Чет так тверд… и вполне уверился, что Мей-Линг неизбежно потеряет контакт со своим телепартнером после пика, особенно если ее муж будет разговаривать с ней столь же убедительно, как говорил сейчас. Желание Чета было для нее куда важнее желаний капитана, важнее абстрактного долга по отношению к Фонду на далекой Земле.

Чет продолжал:

— Думай, Том, думай, и ты поймешь, что не имеешь права предать своих товарищей по полету. Идти дальше — чистое самоубийство, и все, кроме капитана, это понимают. Так что наше будущее зависит только от тебя.

— Хм… я подумаю.

— Валяй. И не затягивай надолго.

Они ушли.

Я лег, но сон не шел. Загвоздка заключалась в том, что Чет был наверняка прав… включая и уверенность, что Мей-Линг уже никогда не удастся вступить в контакт со своим телепартнером после нового пика. Практически она теряла его даже теперь. Мне приходилось брать на себя передачу технических или математических текстов, которые она должна была транслировать сама; я делал это уже со времени последнего пика, так как ее контакт часто нарушался. Чету не придется стучаться в ее бесспорно очаровательную голову — контакт она теряла, сомнений тут быть не могло.

С другой стороны… Когда я в своих размышлениях достиг этого пункта «с другой стороны» в восемнадцатый раз, я встал, оделся и отправился на поиски Гарри Гейтса. Мне подумалось, что раз он глава отдела и присутствовал на совещании, то с ним можно поговорить на эту тему без опаски.

В каюте Гарри не оказалось; Барбара посоветовала поискать его в лаборатории. Там я его и нашел — в одиночестве распаковывающим образцы, присланные на корабль день назад. Он внимательно поглядел на меня.

— Ну, Том, как делишки?

— Не слишком как.

— Знаю. Слушай, у меня еще не было подходящего случая, чтобы поблагодарить тебя. Написать благодарность на бумажке или примешь прямо от сердца?

— Давай считать, что все уже сказано. — Я вначале даже не понял его — честно, за всеми этими делами я ведь совершенно забыл, как вытаскивал его из воды; просто не было времени подумать об этом.

— Как скажешь. Я все равно не забуду. И ты это знаешь, не так ли?

— О’кей. Гарри, мне нужен совет.

— Вон как! Что ж, они у меня имеются на все размеры. И все раздаются бесплатно, хотя, боюсь, большего они и не стоят.

— Ты был на совещании глав отделов сегодня вечером.

— Ты тоже.

Он явно забеспокоился.

— Да. — И я рассказал ему обо всем, что меня тревожило; потом подумал еще и добавил то, о чем говорил Чет. — Что мне делать, Гарри? Чет прав; шансы, что следующий прыжок принесет хоть какую-то пользу, ничтожны. Даже если мы найдем планету, о которой стоит сообщить на Землю, а шансы обнаружить ее, насколько можно судить по данным, относящимся ко всей нашей эскадре, весьма малы, но даже если так произойдет, мы почти наверняка не сможем послать об этом сообщение, а если отправимся сами к Земле, неся это известие, то прибудем туда лет через двести по земному времени. Это глупо и, как говорит Чет, самоубийственно, особенно если учесть, как мало нас осталось. С другой стороны, прав и капитан; мы подписали контракты именно с этим обязательством. Долг экипажа корабля — продолжать полет.