Вот и сейчас он вызвался сопровождать ее в поисках подходящей к сезону обуви. Она застряла напротив одной витрины, красиво уставленной разного рода сапогами, сапожками, полусапожками. Все в этой витрине было чудесно, кроме цен — они превосходили всякое представление о ценах на обувь, даже самую прекрасную.

— Ладно, постой тут, полюбуйся, — сжалился над ней Лёва, — а я пройду вперед, может, увижу что-нибудь более подходящее.

Ольга хотела было пойти с ним, но ноги словно примерзли к асфальту, а глаза никак не могли оторваться от этих сапожек и полусапожек. Вдруг откуда-то с той стороны, куда ушел Лёва, раздался его крик «Оля-а-а!», такой надсадный и пронзительный, что ноги Ольги сами оторвались от промерзшего асфальта и понесли ее в туда, куда подался Лёва. Она даже ни разу не поскользнулась и не упала, пока бежала к племяннику, который застыл перед экзотическим зданием, украшенным какой-то причудливой смесью греческих и египетских скульптур. Рот его был полуоткрыт, глаза впились в одну точку на наклеенной у входа афише.

— Что там? — спросила Ольга, не понимая, что такое он увидел.

— Олька, наша Олька! Наша Олька! — прошептал Лёва.

— Какая еще наша Олька? — не поверила Ольга и шагнула к афише, на которой большими буквами красовалось название фильма «Шлосс Фогельод».

— Фогельод? Это что-то про птиц? — уточнила Ольга. — Ведь фогель — это птица, правда?

— При чем тут птица? — рассердился Лёва. — Посмотри на картинку!

Ольга перевела взгляд на картинку — на ней крупным планом был изображен нарядный стол с фруктами и свечами, а вокруг стола группа из трех элегантных мужчин любезничала с красивой дамой с неповторимым лицом Оленьки.

— Это Олькин двойник! — заключила Ольга. — Говорят, у всех людей есть где-нибудь двойник.

— И имя тоже бывает сдвоено? Прочитай, что там написано.

А написано было однозначно:

— Баронесса Саффо — Ольга Чехова.

— Не может быть, — прошептала Ольга и села на обледенелый тротуар.

Немудрено, что Ольга была потрясена появлением Оленьки на афише берлинского кинотеатра. Она даже не знала, что Оленька в Берлине, поскольку писем от нее во время своих скитаний не получала — в начале двадцатых годов почтовая связь между европейскими странами и молодой Страной Советов практически не существовала, только немногие частные письма удавалось изредка доставлять умудрившимися пересечь государственную границу людьми.

А теперь даже детективы не могли бы проследить путь Оленьки из Москвы в Берлин, поскольку существует несколько вариантов ее побега из России. Собственно, с этого таинственного побега и начинается пресловутая тайна Ольги Чеховой.

По почти официальной версии, Оленька развелась с Мишей Чеховым и завела роман с бывшим военнопленным австро-венгром Ференцем Яроши. Честно говоря, личная жизнь Оленьки тогда была ужасна: она осталась одна в самом сердце разрухи без родных, профессии и всяких средств к существованию. И можно поверить, что новая, «железная» после развода с Мишей Оленька хорошо распланировала свое будущее — она была готова на все, лишь бы изменить свою судьбу, а потому решила выйти замуж за иностранного подданного, чтобы он увез ее навсегда из нелюбезной родины.

По этой версии, выйдя замуж за Ференца, Оленька отбыла в Вену в поезде, полном военнопленных, где она была единственной женщиной. Чтобы не привлекать внимания множества одиноких мужчин, она оделась в мешковатое пальто, стоптанные валенки и застиранный пуховый платок. А главное, спрятала под язык золотое кольцо с большим бриллиантом, подаренное ей при разлуке матерью, для чего всю дорогу притворялась немой. Эта версия вызывает ряд сомнений: как Оленьке удалось всю дорогу в Вену ехать незаметной в валенках, теплом пальто и пуховом платке, если по самым скромным подсчетам ей следовало покинуть Москву хотя бы не позже сентября 1920 года, чтобы успеть освоиться в незнакомом Берлине и стать звездой фильма, премьера которого состоялась в начале апреля 1921-го.

Другая версия бегства из России будущей звезды немецкого кино вообще не упоминает австро-венгерского военнопленного Ференца Яроши. Согласно ей, Оленька выехала за рубеж на шесть недель, получив выездную визу из рук самой Надежды Крупской, и отправилась в Ригу, а оттуда в Берлин. Кольцо с бриллиантом она якобы умело зашила в подкладку обыкновенного демисезонного пальто.

Дальше идет получивший широкое распространение рассказ о жившей в Берлине подруге детства Вильме, явившейся на берлинский вокзал Альтхаузен встречать Оленьку, но не узнавшей ее из-за пухового платка и валенок. То есть Оленька, по этой версии, приехала не в демисезонном пальто через Ригу, а в валенках через Вену, позабыв по дороге бедного покинутого австро-венгерского военнопленного Ференца Яроши, имя которого больше никогда нигде не упоминается.

Оленька очень кстати вспомнила, что Вильма после первой революции уехала со своими родителями в Германию вслед за двоюродным братом царя, носившим титул великого князя. Потом в России случилась вторая революция, затем в Германии третья, и рухнул весь привычный уклад жизни, в котором Оленьке была предначертана прямая светлая дорога под стать ее красоте и воспитанию. Даже унизительное крушение ее брака с гениальным Мишей точно вписалось в крушение всего окружающего мира.

Два года Оленька училась искусству выживания, она почти умерла от отчаяния, голода и холода, но вышла из этого ада закаленной, как керамическая скульптура после обжига в гончарной печи — ее можно было разбить только кузнечным молотом, да и то сплеча. Эта новая Оленька вспомнила свою школьную подругу Вильму без всякого сентимента, ее не умиляли картинки их наивных игр в Царском Селе, ее интересовала только польза, которую можно извлечь из их детской дружбы.

Досыта настрадавшись от прелестей российской разрухи, она твердо решила покинуть Россию, но понимала, что ей будет непросто найти точку опоры в чужой стране. Тут-то ей и пригодилась Вильма. Остается только догадываться, как Оленьке удалось сообщить ей не только дату своего приезда, но также номер поезда и вагона, — что и говорить, в Оленькиных историях много загадочного.

Факт состоит в том, что, несмотря на валенки и пуховый платок, Вильма узнала Оленьку, когда та сдернула платок со своей золотой головки, и была донельзя рада — она нисколько не ожесточилась за прошедшие годы, ее жизнь и после трех революций сложилась счастливо. Отец был придворным парикмахером двоюродного брата императора, с которым он уехал за границу, а тот и в Берлине жил на широкую ногу, оставаясь единственным оставшимся в живых принцем Романовым.

Вильма была потрясена измученным видом Оленьки и захотела сразу познакомить ее с прелестями новой жизни. Прямо с вокзала она повезла подругу в свое любимое кафе-кондитерскую, где напоила ее несчетным количеством кофе с пирожными. Истощенный организм Оленьки не смог справиться с излишествами ее первого берлинского пира, и она провела несколько дней в постели, изрыгая то, что не смогла переварить. По какому адресу находилась эта постель, установить невозможно, ясно только, что Оленька сняла себе комнату в пансионе на Висбаденерштрассе только на пятый день после приезда. Вильма объяснила ей, что почти все русские эмигранты в Берлине снимают номера в пансионах — так выходит экономней. Она с мамой, папой и младшей сестрой тоже жили в дешевом пансионе на Висбаденерштрассе по соседству с дорогим пансионом на Рюдесхаймерплац, который снимал великий князь со своей семьей.

В тот же пятый день верная Вильма повела подругу к знакомому ювелиру продавать бриллиантовое кольцо. После недолгой торговли Оленьке удалось получить за него сумму, правда, намного меньшую, чем она ожидала, но все же это были приличные деньги, на которые она планировала прожить некоторое время. Первым делом с деньгами, вырученными за кольцо, Ольга поспешила в магазин модной одежды, где купила себе пару приличных платьев и туфли, после чего прямо там выбросила валенки. Если принять версию, что валенки на ней были.