Встреча с Полиной, как это часто случалось, была назначена в кафе «У Феликса». Оленька была верна заповедям тети Ольги Леонардовны: никогда не выходить из дому небрежно одетой и непричесанной. Когда она, нарядная и душистая, сбежала со второго этажа, где помещались ее комнаты, ее перехватила встрепанная Ада.

— Куда ты на ночь глядя?

— К хозяйке агентства, деньги за квартиру отдать.

— А чего вырядилась как на свидание?

— А это и есть свидание — перед Полиной я должна всегда излучать благополучие. Наши отношения построены на доверии.

— Раз ты не на свидание, Оля, возьми меня с собой. Я сойду с ума, если опять просижу весь вечер в пустом доме одна!

— Ты называешь наш дом пустым? Тут в каждом уголке кто-нибудь храпит!

— Для меня он пустой! Возьми меня с собой, Оля!

— Ладно, — сжалилась над ней Оленька. — Быстро одевайся и пошли!

Пока она выводила машину, Ада наспех переоделась, и они двинулись в путь.

— Оль, ты жалуешься, что денег не хватает, а зачем-то содержишь шофера, хотя сама умеешь водить.

— Неужели не понимаешь? Если бы я уехала на машине, скажем, в Бабельсберг, она бы целый день стояла там и в зной, и в снег. А дома была бы постоянная суматоха: как купить мясо и молоко на всех, кто отведет Адочку на балет, Марину на гимнастику, а Бабу к врачу и так далее. А с машиной все это решается просто — шофер отвозит меня и возвращается в дом.

— Слушай, Олька, ты просто гений по ведению хозяйства! Но скажи мне — ты вот так и живешь? Работа — дом, работа — дом, и больше ничего?

Оленька устало усмехнулась:

— Ты имеешь в виду романы?

— Ну да! Как ты можешь жить без любви? Ты ведь молодая красивая женщина, неужели не хочешь любви?

— Мне кажется, ты слишком большую часть жизни тратишь на любовь, и пока она ничего, кроме бед, тебе не принесла. А я исчерпала свой любовный интерес на Мишке Чехове и получила такой урок, что с меня хватит.

— И никого, никого за эти годы?

— Ну, были короткие интрижки, которые не задели ни моего ума, ни моего сердца.

— А у мужчин?

Уже припарковываясь, Оленька засмеялась:

— Асфальт вокруг меня усеян разбитыми сердцами, и мне порой это отравляет жизнь. Но давай больше не будем об этом.

Не переставая улыбаться, сестры вошли в кафе. Как обычно, почти все места были заняты, но для Оленьки, тоже как всегда, нашелся уютный столик, который, похоже, именно для нее и придерживали. Она сразу увидела Полину Карловну, сидевшую недалеко от них в компании фрау Матильды и еще каких-то незнакомых людей. Заметив Оленьку, та помахала ей издали рукой и показала на часы — мол, подождите немного, скоро освобожусь. За их столиком даже издали выделялся импозантный, элегантно одетый мужчина лет сорока, который непрерывно говорил, вызывая веселый смех своих соседей.

— Кто это травит там баланду? — спросил грубый голос где-то совсем рядом.

— Это Файнштейн, хахаль Матильды, — ответил другой голос, более интеллигентный.

Оленька обернулась — за соседним столиком сидели мужчины средних лет с бросавшейся в глаза военной выправкой, скорее всего бывшие белые офицеры.

— Файнштейн, говоришь? Значит, еврей.

— Файнштейн может быть и немцем. Как ты отличаешь еврейскую фамилию от немецкой?

— У меня на евреев особое чутье. А чем этот тип занимается по жизни?

— Он конферансье в каком-то кабаре.

— Тогда он точно еврей — все конферансье евреи!

Этот милый разговор был прерван появлением возле столика Оленьки Полины Карловны в сопровождении пресловутого Файнштейна.

— Знакомьтесь, мой друг Феликс Файнштейн, конферансье в кабаре «Стрекозы». Жаждет познакомиться со знаменитой Ольгой Чеховой.

Ольга царственно протянула руку для поцелуя:

— Значит, это кафе названо в вашу честь?

— Нет, что вы! Кафе названо в честь великого стража Русской революции Феликса Эдмундовича Дзержинского.

«И этот тоже!» — в который раз восхитилась Оленька разветвленностью сети Полины Карловны и тут же решила этот факт использовать:

— Раз так, позвольте познакомить вас с моей сестрой Адой — к сожалению, она только Книппер, а не Чехова, но тоже прекрасная актриса и в совершенстве владеет немецким языком. Вы можете послушать ее хоть сейчас, если фрау Матильда не будет возражать. Ты готова показать, на что ты способна, Ада?

Та не заставила просить себя дважды — она метеором вылетела на маленькую сцену кафе и исполнила искрометный номер с припевом:

Посетители кафе дружно захлопали в ладоши, номер им явно понравился. Оленька воспользовалась кратким моментом своего тет-а-тет с Полиной Карловной, чтобы отдать ей конверт с деньгами. Та, умело пролистав, пересчитала деньги, но не стала вынимать приложенный к банкнотам листок с донесением, а только вытянула его за кончик и просмотрела вскользь.

— Опять, я вижу, ты три строчки написала. Что ты обещала, когда мы всю твою семью из большевистских рук выручали? Как мы можем полагаться на тебя, если ты уже полгода поставляешь нам сплошную халтуру?

— У меня трудный период — надо содержать семью, да еще сестра приехала.

— Тоже с нашей помощью, не забудь.

— А главное, — Ольга решила сказать правду, — граф Гарри Кесслер пропал, уже почти год не появляется.

— А при чем тут он?

— Ведь он мне все приглашения в высший свет устраивал. А без него меня никто не приглашает, и не о чем писать…

— Интересное признание!

«Можно подумать, что вы этого не знали!» — хотела сказать Оленька, но не успела, потому что вернулась раскрасневшаяся Ада в сопровождении Файнштейна. Было видно, что они отлично поладили.

— Оля, Феликс Исакович пригласил меня завтра в кабаре «Стрекозы» на просмотр! — дрожащим голосом сообщила Ада.

— Поздравляю! — искренне обрадовалась сестра. — Я же говорила, что у тебя все наладится.

— Вот и отлично, — проворковала Полина Карловна. Оленьку который раз восхитило, как ей удается так гладко соскользнуть с очередного острого момента. — Пойдем, Феликс, к Матильде, а то она совсем заскучала.

После их ухода сестры обнаружили на столе бутылку белого рейнского вина, но не могли вспомнить, заказывали они его или нет.

— Давай выпьем по бокалу, — решила Оленька, — а потом выясним, кто его заказал.

Не успели они пригубить вино, как официант принес им два капучино и фирменные пирожные:

— От фрау Матильды.

Пирожные были восхитительными и кофе тоже, как и хорошее настроение и у Оленьки, и у Ады. Пришло время ехать домой.

По дороге Ада вдруг вспомнила, как в страшный год разрухи они с Оленькой остались вдвоем в просторной квартире на Пречистенском бульваре, — мама и папа уехали в Сибирь к адмиралу Колчаку, прихватив с собой Адочку и Марину, тетя Ольга была где-то далеко, занимаясь своими театральными делами, прислуга разбежалась, ведь платить ей было нечем. Зима стояла суровая, отопление давно не работало, ни угля, ни дров для воздвигнутой в центре гостиной железной печки-буржуйки не было, и две сестрички, растопив печку папиными книгами, лежали в обнимку под всеми найденными в доме одеялами. И был между ними мир. На этом слове по щеке Ады потекла слеза.

А дальше все происходило, как в дешевом боевике. Они подъехали к дому, и Оленька свернула к обочине, чтобы припарковать машину. Ада застыдилась своих слез и пыталась было пошутить, как вдруг из-за поворота на их узкую улицу вывалилась небольшая толпа подвыпивших парней в коричневых рубашках, какие носили национал-социалисты. Увидев идущих к ним навстречу сестер, они пришли в восторг и заорали нестройным хором:

— Девушки! Красавицы! Идите к нам!

Сестры остановились как вкопанные и огляделись — поздним вечером улица была пустынна.

Один из компании вырвался вперед и, облапив Аду, сунул руку ей за пазуху с криком:

— Какие сиськи!

А второй шагнул к ним, на ходу советуя: