После того как советская авиация 25 июня 1941 г. нанесла ряд ударов по финским аэродромам, на которых дислоцировались немецкие самолеты, 26 июня президент Рюти объявил по радио о состоянии войны с Советским Союзом[529]. Но активные боевые действия с территории Финляндии начались только 29 июня.

Таким образом, финский народ был вновь втянут в войну против Советского Союза, в ходе которой финские войска в сентябре 1941 г. оккупировали не только территорию, отошедшую к СССР по мирному договору 1940 г., но и не принадлежавшую Финляндии большую советскую территорию вплоть до рек Сестра и Свирь, охватив Ленинград с севера и востока.

Трагедия Ленинграда и резкое ухудшение стратегической обстановки для советских войск на северо-западном направлении в 1941–1943 гг. прямо связаны с итогами агрессии Советского Союза против Финляндии в 1939–1940 гг. Прав был бывший финляндский посол в США историк К. Лундин, когда писал: «Даже в терминах самой прагматичной, реальной политики теперь очевидно, что все советское предприятие было хуже, чем преступление, оно было ошибкой. Благодаря московской политике, толкнувшей Финляндию к сотрудничеству с Германией, русские оказались скучены в опасно ограниченном оборонительном периметре Ленинграда в условиях несравненно менее благоприятных, чем в 1939 г.»[530].

При оценке позиций сторон в советско-финляндской войне и вытекающих из нее уроков невольно вспоминается афоризм: выйти сухим из воды, конечно, можно, но важно при этом оказаться и чистым. Если перефразировать его применительно к рассматриваемой войне, то можно сказать так: да, действительно, Советский Союз добился победы, но была ли эта победа морально чистой?

В литературе, в том числе советской, посвященной советско-финляндской войне, встречаются утверждения, что главными ее виновниками являются все, кто причастен к развязыванию и поощрению второй мировой войны. Подобное утверждение не проясняет поставленный вопрос. Во-первых, советско-финляндская война, хотя она хронологически протекала в рамках второй мировой войны, не была ее составной частью, так как Германия, Италия, Франция и Англия не участвовали в советско-финляндской войне. Это была локальная война двух стран. Во-вторых, подобное утверждение невольно затушевывает саму проблему виновности, мешает выявить подлинных виновников этой войны.

Трудно отказаться от упрека в адрес правящих кругов Финляндии, недооценивших серьезность, с которой вели предвоенные переговоры Сталин и Молотов, и их понимание интересов Советского Союза в этом регионе. В Хельсинки должны были осознавать: советское руководство настойчиво добивается того, чтобы ему была предоставлена возможность эффективно контролировать политическое поведение своих западных соседей, включая и Финляндию.

Ясно, что при таких политических амбициях Сталина война Советского Союза не могла быть справедливой. Основную ответственность за нее несут советские руководители, лично Сталин, Молотов и Ворошилов. Именно они, уповая на военное превосходство Советского Союза, не учитывали возможности политических средств для разрешения спора. Они не только не потушили разгоравшийся пожар в его зародыше, но и игнорировали примирительные шаги со стороны финнов, проявили инициативу в развертывании военных действий.

В политическом плане эта война нанесла Советскому Союзу серьезный ущерб. Авторитарно-волюнтаристский подход Сталина к решению проблемы взаимоотношений с Финляндией дорого обошелся нашей стране. Был нанесен удар по международному престижу Советского Союза, завоеванному в 30-е годы, когда СССР последовательно разоблачал фашистских агрессоров, стремился создать систему коллективной безопасности, уважать независимость и свободу всех, особенно малых, стран. Мировой общественности было трудно понять, почему великий Советский Союз в споре с небольшой соседней страной не смог избежать применения силы.

Инициативу советского руководства в этой войне нельзя оправдать никакими соображениями, пусть даже такими жизненно важными, как обеспечение безопасности Ленинграда. Эта война была следствием недальновидной политики Сталина и его окружения, их великодержавных замашек и нежелания учитывать реалии. Она еще раз подтвердила, что любая попытка обеспечить свою безопасность неправедными методами за счет игнорирования безопасности других стран неизбежно ведет к грубым нарушениям общепринятых норм международного права, к международной изоляции государства-агрессора, к потере его престижа среди других государств мирового сообщества.

Советско-финляндская война нанесла удар по престижу не только страны и ее армии, но и лично Сталина. Как писал Л. Д. Троцкий 13 марта 1940 г. в статье «Сталин после финляндского опыта», «наряду с дипломатом и стратегом поражение потерпел «вождь мирового социализма» и «освободитель финского народа»[531].

Из-за войны были оборваны и те тонкие нити сотрудничества, которые существовали между СССР и Финляндией, подорвано влияние коммунистической партии Финляндии и тех левых общественных сил, которые всегда выступали за дружбу и сотрудничество с Советским Союзом. Решение советского правительства по проблеме Финляндии не учитывало интересов другой стороны, игнорировало общественное мнение, принималось антидемократическим, келейным путем.

У советских людей к советско-финляндской войне особый счет. После гражданской она стала первой войной, которая так взбудоражила нашу страну, принесла во многие семьи горе и страдания. Правда, после первых дней декабрьских боев она проходила мимо сознания большинства советских людей, и прежде всего тех, кто не получал похоронок и вообще знал о ней только по публикуемым в печати победным реляциям.

Одним из тех, кто испытал подобное чувство, был и Константин Симонов. Он гордился тем, что был активным участником боев, только что завершившихся на реке Халхин-Гол в Монголии. Но, как вспоминал он позже, было нечто такое, что мешало «душевно стремиться на эту войну Советского Союза с Финляндией так, как я стремился, даже рвался попасть на Халхин-Гол…».

Война «кончилась, – писал он далее, – в итоге удовлетворением именно тех государственных требований, которые были предъявлены Финляндии с самого начала, в этом смысле могла, казалось бы, считаться успешной, но внутренне все мы пребывали все-таки в состоянии пережитого страной позора…» Правда, продолжал писатель, «с подобной прямотой об этом не говорилось вслух, но во многих разговорах такое отношение к происшедшему подразумевалось. Оказалось, что мы на многое не способны, многого не умеем, многое делаем очень и очень плохо»[532].

По своим личным наблюдениям и на основании бесед с Молотовым Шуленбург уже в начале января 1940 г. пришел к выводу, что советско-финляндская война была непопулярна среди советских людей. Страх перед предстоящей большой войной, сглаженный заключением советско-германского договора, снова вспыхнул в связи с началом советско-финляндской войны, докладывал он в Берлин. Настроение людей падает в связи с неудачами на фронте, население опасается повышения цен, вызывает беспокойство прибытие с фронта большого количества обмороженных красноармейцев[533]. Аналогичную информацию направляли своим правительствам и посольства других стран в Москве.

Некоторые государственные деятели Финляндии давали свою оценку политике финских правящих кругов накануне войны. Например, Ю. Паасикиви еще в 1946 г. отмечал, что в 20–30-х годах Советская Россия была слаба и в Финляндии полагали, что она «будет всегда находиться в таком состоянии и должна быть оттеснена в восточный угол Финского залива, который настолько узок, что, как нам говорили русские в Тарту, в нем крупный корабль вряд ли может повернуться. Но в 1939 г. дело обстояло иначе»[534].