А в конце — титул графа? Марк нахмурился.
— Что бы ты ни чувствовал, чем бы ни кончился текущий кризис, пусть они не увидят, как ты трясешься. Вся эта система форства — чистый вымысел. Убежденность заразительна. Сомнение — тоже.
— Вы считаете систему форства иллюзией? — спросил Марк.
— Раньше считала. Теперь бы я назвала институт форов неким организмом, который, как все живое, должен непрерывно воссоздаваться. Я видела барраярскую систему неловкой, прекрасной, извращенной, глупой, благородной, раздражающей, безумной и поразительной. Почти всегда ей удается выполнять всю правительственную работу, что, как правило, и делает любая система.
— Так… вы ее одобряете или нет? — озадаченно спросил он.
— Не думаю, что мое одобрение имеет какое-то значение. Империя — большая, обрывочная симфония, которую сочиняет комитет. Уже триста лет. А исполняет ее шайка музыкантов-любителей. Она обладает колоссальной инерцией и в основе своей очень хрупкая. Ее нельзя назвать совсем уж неизменной или не подверженной изменениям. Но она может раздавить тебя, как слепой слон.
— Очень мило.
Она улыбнулась:
— Сегодня мы не бросаем тебя одного. Там будут Айвен и твоя тетя Элис, и молодые лорд и леди Фортала. И другие, с кем ты здесь познакомился в последние недели.
Плоды мучительных обедов. Еще до болезни графа в резиденцию Форкосиганов постоянно приглашались избранные. Графиня Корделия настойчиво продолжала этот процесс, невзирая на то, что случилось неделю назад, — она упорно вела приготовления к сегодняшнему вечеру.
— Надо полагать, все будут выуживать информацию о состоянии Эйрела, — прибавила она.
— И что им говорить?
— Легче всего не запутаться, когда говоришь правду. Эйрел находится в госпитале и ждет, пока ему вырастят сердце для пересадки. Пациент он трудный. Врач то грозится привязать его к постели, то выйти в отставку, если он не будет себя хорошо вести. В медицинские подробности вдаваться не нужно.
Подробности открыли бы, насколько серьезно болен премьер-министр. Разумеется, никаких подробностей.
— А что, если меня спросят о Майлзе?
— Рано или поздно, — она вздохнула, — если Служба безопасности не найдет его тело… рано или поздно придется официально сообщить о его смерти. Пока Эйрел жив, я предпочла бы, чтобы это было поздно. Никому, кроме самых высоких чинов Службы безопасности, императора Грегора и нескольких правительственных лиц, не известно, что Майлз не просто курьер Службы безопасности в сравнительно небольшом чине. Большинство из тех, кто будет о нем справляться, не слишком удивятся, что Служба безопасности не делится с тобой сведениями о том, куда он направлен и на какой срок.
— Гален как-то говорил… — начал Марк и замолчал.
Графиня пристально посмотрела на него:
— Ты сегодня много думаешь о Галене?
— Довольно много, — признался Марк. — К этому он меня тоже готовил. Мы прошли все основные церемониалы Империи, потому что он не мог сказать заранее, в какое именно время года удастся меня внедрить. День рождения императора, Парад середины лета, Зимнепраздник — все. Я не могу не думать о нем и о том, как он ненавидел Империю.
— У него были на то причины.
— Он говорил… что адмирал Форкосиган — убийца.
Графиня, вздохнув, села поудобнее:
— Да?
— Это так?
— Ты видел его. Что ты сам думаешь?
— Сударыня… Я сам убийца. Не мне его судить.
Она сощурилась:
— Справедливо. Так. Его военная карьера была долгой и непростой… и кровавой. И о ней немало написано. Но мне представляется, что Гален сосредоточился главным образом на убийстве в день Солнцестояния, когда погибла его сестра Ребекка.
Марк молча кивнул.
— Это офицер из политотдела барраярской экспедиции, а не Эйрел, отдал приказ. За это Эйрел казнил его собственными руками — когда узнал. К сожалению, без такой необходимой формальности, как трибунал. Так что одно обвинение с него снимается, но другое — нет. Так что — да. Он — убийца.
— Гален сказал, это было сделано, чтобы скрыть улики. Что существовал устный приказ, о котором знал только тот офицер.
— А откуда это мог узнать Гален? Эйрел говорит иначе. Я верю Эйрелу.
— Гален говорил, он — садист…
— Нет, — решительно ответила графиня. — Это — Джес Форратьер и принц Зерг. Их сторонников больше не осталось.
И улыбнулась странной непримиримой улыбкой.
— …сумасшедший.
— По бетанским меркам на Барраяре вообще нет нормальных. — Она посмотрела на Марка смеющимися глазами. — Включая и нас с тобой.
«Особенно меня». Он вздохнул:
— Гомосексуалист.
Она наклонила голову:
— Для тебя это важно?
— Это… играло большую роль, когда Гален меня обрабатывал.
— Знаю.
— Правда? Черт… — Он что, для них прозрачный? Забавное порношоу? Правда, по графине не заметно, чтобы ее это забавляло. — Надо полагать, это было в сообщениях Службы безопасности.
— Они допросили с суперпентоталом одного из помощников Галена. Ларса, если это тебе что-нибудь говорит.
— Еще бы…
Он стиснул зубы. Ему не оставили ни капли человеческого достоинства.
— А если не думать о Галене, разве склонности Эйрела имеют значение? Для тебя?
— Не знаю. Правда — имеет.
— Да, конечно. Ну, правда… Я считаю, что он — бисексуал, но подсознательно мужчины его привлекают больше. Или, вернее — солдаты, а не мужчины вообще, как мне кажется. Я, по барраярским понятиям, ужасный сорванец и поэтому решила все его проблемы. Когда он впервые увидел меня, на мне был мундир и все происходило во время неприятного вооруженного конфликта. Он решил, что это любовь с первого взгляда. Я никогда не видела нужды объяснять ему, что дело просто в его потребностях.
Уголки губ чуть приподнялись.
— А почему? Или у вас тоже проснулись потребности?
— Нет, я совершенно расклеилась только через четыре-пять дней. Ну, через три. — От воспоминаний ее глаза засияли. — Жаль, что ты не видел его тогда, в сорок с небольшим.
Марк слышал, как графиня препарировала и его — в этой же библиотеке. Все-таки утешительно, что для ее скальпеля нет исключений.
«Дело не во мне. Она так разбирает каждого. Вот ужас-то!»
— Вы… очень откровенны, сударыня. А что обо всем этом думал Майлз?
Она нахмурилась:
— Он никогда ни о чем меня не спрашивал. Возможно, тот неприятный период в жизни Эйрела дошел до Майлза в искаженном виде, как нападки политических противников, и он не поверил.
— А почему вы рассказали мне?
— Ты спросил. Ты взрослый. И… тебе знать важнее. Из-за Галена. Чтобы между тобой и Эйрелом наладились отношения, надо, чтобы ты видел его не ложно возвеличенным и не ложно приниженным. Эйрел — великий человек. Я, бетанка, утверждаю это, но я не путаю величие с безупречностью. Быть великим, несмотря ни на что, гораздо… большее достижение. — Она усмехнулась. — Это должно тебя ободрить. А?
— Хм-м. Перекрыть мне путь к отступлению, хотите вы сказать. Надо понимать так: какой бы я ни был сдвинутый, вы все равно будете ждать от меня чудес?
«Кошмар».
Она задумалась над его словами, потом безмятежно ответила:
— Да. Больше того, поскольку безупречных людей не бывает, все великие дела создавались из недостатков. И тем не менее каким-то образом они совершались.
Марк понял, что Майлз сумасшедший не только из-за отца.
— Я что-то не слышал, чтобы вы анализировали себя, сударыня. Кто бреет брадобрея?
— Меня? — Она улыбнулась. — Я — игрушка, мальчик.
Она уклонилась от ответа. Или нет?
— Игрушка любви? — небрежно спросил он, пытаясь развеять неловкость.
— Не только.
В глазах ее был зимний холод.
Влажные туманные сумерки плащом окутали столицу, когда Марк с графиней направились в императорский дворец. Разряженный в самую что ни на есть парадную ливрею, неимоверно аккуратный Пим сидел за пультом управления. Еще с полдюжины телохранителей ехали следом — скорее почетный кортеж, чем охрана. Марк чувствовал, что они предвкушают приятный вечер. В ответ на какие-то его слова графиня сказала: