Граф прикоснулся пальцами к вискам.

— Я пока даже не знаю, кто мои враги, — виновато сказал Марк.

— Не беспокойся, они сами тебя найдут, — вздохнул граф. — Люди сами выдают себя: словами, поступками. Если ты терпеливо молчишь и не мешаешь им, и не торопишься настолько, что становишься глух и слеп, как крот. Верно?

— Наверное, так, сэр, — ответил озадаченный Марк.

— Ха! — граф окончательно задохнулся. — Сам увидишь, — просипел он.

Графиня пристально посмотрела на него и встала.

— Ну, — Марк отрывисто кивнул, — до свидания.

Его слова беспомощно повисли в воздухе. Он судорожно сглотнул, осторожно приблизился к графу и протянул руку.

Граф быстро и сильно сжал ее. Рука у него была большая, с квадратной ладонью и крепкими пальцами: рука для лопаты и кирки, сабли и ружья. Ладонь Марка рядом с ней показалась по-детски маленькой и пухлой. У них не было ничего общего, кроме рукопожатия.

— Смерть врагам, мальчик, — прошептал граф.

— И вам тем же концом по тому же месту, сэр.

Отец хрипло рассмеялся.

Этим вечером, в свой последний день на Барраяре, Марк сделал еще один вызов по комму. Он прокрался в комнату Майлза, чтобы воспользоваться его комм-пультом — не то чтобы по секрету, но все же не при всех. Минут десять он молча смотрел на потухший экран и наконец порывисто набрал номер.

Когда отзвучал сигнал вызова, на экране возникла светловолосая женщина средних лет. Прежде, наверное, она была потрясающе красива, но и теперь казалась сильной и уверенной. В голубых глазах горели веселые искорки.

— Дом коммодора Куделки, — официально произнесла она.

«Это ее мать!» Марк с трудом поборол ужас и дрожащим голосом проговорил:

— Можно мне поговорить с Карин Куделкой, сударыня?

Светлая бровь чуть приподнялась.

— Кажется, я знаю, кто вы, но… как мне сказать, кто ее спрашивает?

— Лорд Марк Форкосиган, — с трудом выдавил он.

— Секунду, милорд. — Изображение исчезло, и он услышал удаляющийся голос: — Карин!

Потом послышался приглушенный стук, неясные возгласы, вскрик, и смеющаяся Карин воскликнула:

— Нет, Делия, это меня! Мама, пусть она уйдет! Меня, только меня! Уходи!

Стук двери, судя по всему, кого-то прищемившей, вопль и еще один, более решительный хлопок.

На экране появилась Карин Куделка, запыхавшаяся и взъерошенная, и, радостно блеснув глазами, сказала:

— Привет!

Если это был и не точь-в-точь такой взгляд, какой леди Кассия подарила Айвену, то по крайней мере что-то очень похожее.

— Здрасьте, — взволнованно сказал он. — Я хотел попрощаться.

Нет, это слишком внезапно…

— Что?!

— Э-э, извините, я не совсем то хотел сказать. Но я скоро улетаю с планеты, и мне хотелось перед отъездом поговорить с вами еще раз.

— А. — Ее улыбка погасла. — А когда вы вернетесь?

— Точно не знаю. Но когда вернусь, хотел бы снова вас увидеть.

— Ну… конечно.

«Конечно!» Сколько в это «конечно» можно вложить радостных предположений!

Она прищурилась:

— Что-нибудь случилось, лорд Марк?

— Нет, — поспешно ответил он. — Э-э… Я только что слышал голос вашей сестры?

— Да. Мне пришлось от нее запереться, иначе она встала бы передо мной и начала корчить рожи. — Искреннее негодование Карин продержалось всего секунду, а потом она добавила: — Я всегда так делаю, когда ей звонят молодые люди.

Он — молодой человек. Как… как нормально! Несколькими вопросами он вызвал ее на рассказ о сестрах, о родителях, о ее жизни. Частные школы, любимые дети… Семья коммодора была зажиточной, но барраярский культ работы внушил им страсть к образованию и жизненному успеху: идеал служения пронизывал всю их жизнь, увлекая их в будущее. Он весь пропитался ее словами, мечтательно сопереживая. Она такая мирная, такая настоящая! Никакого надлома, никакого уродства. Его разум согрелся, насытился и стал счастливым: ощущение почти эротическое, но без угрозы. Увы, вскоре Карин заметила, что он почти все время молчит.

— Боже, я совсем вас заболтала! Извините.

— Нет! Мне нравится вас слушать.

— Вот это что-то новое. У нас в семье мне и слова не удается вставить. Я до трех лет вообще не говорила. Меня даже к врачу повели. Оказалось, дело в том, что сестры все время отвечали за меня!

Марк рассмеялся.

— А теперь все говорят, что я наверстываю упущенное.

— Насчет упущенного я прекрасно понимаю, — невесело сказал Марк.

— Да, я… кое-что слышала. Кажется, ваша жизнь была настоящим приключением.

— Не приключением, — поправил он, — скорее катастрофой. Может, когда вернусь, я кое-что смогу вам рассказать.

Если вернется. Если осуществит то, ради чего летит.

«Я нехороший человек. Вы должны это знать, прежде чем…»

Прежде чем что? Чем дольше будет продолжаться их знакомство, тем труднее будет рассказать ей эти отвратительные тайны.

— Послушайте, я… Вы должны понять. — Господи, он говорит точь-в-точь как Элен, когда та пришла извиняться. — Я в ужасной форме, и я не имею в виду только внешность. — Какое право он имеет забивать ей голову такими ужасами? — Я даже не знаю, что мне следует вам рассказать!

Он прекрасно понимал, что сейчас это преждевременно. Но потом может оказаться слишком поздно, и у нее возникнет чувство, будто ее обманули и предали. А если он не прекратит этот разговор сию же минуту, то поддастся настроению и потеряет единственное светлое существо, которое нашел.

Карин озадаченно наклонила голову:

— Может, вам следует спросить графиню.

— Вы ее хорошо знаете? Можете с ней поговорить?

— О, да. Они с мамой — лучшие подруги. Моя мама раньше была личной телохранительницей графини, а потом вышла в отставку и родила нас.

Ну вот. Опять заговор бабушек. Властные старухи с их генетическими задачами… Он понимал, что существуют вещи, которые мужчина должен делать сам. Но на Барраяре пользуются услугами посредниц. На его стороне — генеральная посланница. Графиня будет иметь в виду его благо. Ага, как женщина, которая держит вопящего младенца, чтобы ему сделали болезненную прививку от смертельной болезни.

Насколько он доверяет графине? Смеет ли он довериться ей в этом?

— Карин… До моего возвращения окажите мне услугу. Если вам представится возможность поговорить с графиней наедине, спросите, что, по ее мнению, вам следует знать обо мне, прежде чем мы с вами сможем познакомиться ближе. Скажите, что это я вас попросил.

— Хорошо. Я люблю разговаривать с леди Корделией. Она для меня как наставница. Внушает мне, что я способна сделать что угодно. — Карин помедлила. — А если вы вернетесь к Зимнепразднику, вы потанцуете со мной на балу у императора? И не прячьтесь в угол! — строго добавила она.

— Если я вернусь к Зимнепразднику, мне не надо будет прятаться в угол. Конечно, потанцую.

— Хорошо. Я вам напомню.

— Слово Форкосигана, — небрежно сказал он.

Ее синие глаза округлились, а на пухлых губах появилась ослепительная улыбка.

— О Боже!

Такое же чувство, наверное, испытываешь, когда собираешься сплюнуть, а вместо слюны изо рта вдруг выскакивает бриллиант. И уже нельзя ничего переиграть. Видимо, форская жилка в ней сильна, если она так серьезно относится к слову Форкосигана.

— Ну, мне пора, — сказал он.

— Хорошо… Лорд Марк, будьте осторожны!

— Я… почему вы это сказали?

Он готов был поклясться, что ни словом не обмолвился о том, куда и зачем направляется.

— У меня отец — военный. И он, глядя такими же честными глазами, так же бессовестно врет, когда отправляется на сложное задание. И маму ему тоже никогда не удается обмануть.

Еще ни разу в жизни девушка не просила его быть осторожным — и притом с таким видом, будто она это серьезно.

— Спасибо вам, Карин.

Марк неохотно отключил комм.

Марк с Элен долетели до Комарры на курьерском корабле Службы безопасности.