Теперь, — сказал он испанцам, взглянув на солнце, — пять часов. Индейцы не упустили из виду ни одного из наших движений и нападут на нас ночью. У нас еще два часа на отдых и подкрепление. Не опасайтесь разводить огня, враги прекрасно знают нашу позицию. Не будем прятаться, пусть только двое из нас старательно охраняют берег, а двое других пусть соберут сухого дерева и нарежут травы для лошадей.

Это приказание было немедленно исполнено. Канадец сел под прикрытием и, пригласив графа, спокойно закурил свою трубку.

— Теперь, сеньор, — сказал он, — вы видите, что, благодаря богу, приняты все меры для отчаянного сопротивления.

— Да, — отвечал с чувством граф, — с удивительной ловкостью и быстротой.

— Гм! это только привычка. Храбры ваши солдаты?

— Как львы.

— Очень хорошо. Ловкие ли они стрелки?

— Им далеко до вас, однако, они довольно ловки.

— Большего нельзя требовать от человека. Но у меня есть более важный вопрос.

— Говорите.

— Есть у вас боевые снаряды?

— Черт возьми! Вот где затруднение. Каждый из моих людей может сделать только шестьдесят выстрелов.

— Мы богаче, чем я думал. У меня же около ста выстрелов.

— У меня также! — прервал граф.

— О! Тогда, если хватит только дня на два съестных припасов, мы спасены.

— Что касается до съестных припасов, то два наших мула нагружены ими.

— Браво, сеньор! — с радостью вскричал канадец. — Нам теперь нечего сомневаться. Отгоните всякое беспокойство.

— Я не знаю, как отблагодарить вас за преданность к совершенно незнакомому вам лицу.

— Разве вы не человек? — спросил канадец. — Этого довольно. В пустыне мы все братья, вы имеете такое же право на мое покровительство, как я на ваше. А потом, разве я не должен защищать свою голову?

— Хорошо, хорошо, — сказал с улыбкой граф, — придет, может быть, день, когда мне удастся выразить вам свою благодарность.

— Ни слова об этом, если вы хотите сделать мне приятное. Обед готов, будем есть: нужно запастись силами для будущей ночи.

Они встали и подошли к солдатам, которые, расположившись вокруг огня, с аппетитом ели.

Между тем, солнце скрылось за высокими горами, и наступила ночь. Безоблачное небо было покрыто бесчисленным множеством звезд, отражавшихся на глади реки. Воздух приносил морские запахи, смешанные с острым ароматом цветов и растений. Вечерний ветерок тихо шелестел в деревьях.

— Ложитесь, — сказал канадец не допускающим возражения голосом, — и спите, пока не ударит час борьбы. Я буду бодрствовать за всех, ваши же глаза ничего не увидят в тумане.

— Я буду с вами, — сказал граф, — я чувствую, что не усну.

— Хорошо, сеньор! — ответил канадец.

Оба они расположились в естественной амбразуре, образованной сближением двух скал. Граф устремил глаза на реку, а канадец наблюдал тщательно за берегом. Таким образом, они начали свой дозор.

Между тем, ночь становилась все темнее. Поднялся северо-восточный ветер, гоня перед собой густые сероватые облака, заслонявшие солнце и сгущавшиеся над ущельем.

Граф, принужденный хранить молчание и утомленный длинным путем, почувствовал, что его глаза смыкаются. Сначала он противился охватывавшему его сну, но так как не мог переменить своего положения, то понял скоро, что не может продолжать борьбу. Его голова упала на грудь, глаза закрылись. Он выпустил из рук ружье и заснул. Канадец с минуту смотрел на него с выражением жалости, смешанной с гордостью.

— Храбрый военный, однако! — прошептал он сквозь зубы. — А не способен противиться утомлению на страже против индейцев. Пусть он лучше спит с миром.

С заботливостью, носившей на себе детский оттенок, он снял с себя плащ и покрыл им спящего, проговорив вполголоса:

— Теперь обильные росы и холодные ночи!

Он снова вспомнил о своей обязанности, бросив вокруг проницательный взгляд, чтобы удостовериться, не произошло ли чего-нибудь подозрительного, пока он оказывал помощь своему товарищу.

Вдруг он вздрогнул, и его глаза, пристально устремленные на ближний кустарник, казалось, хотели пронизать тьму. Подняв осторожно свое ружье, чтобы лучи месяца не блеснули на стволе, он зарядил его и прицелился. При звуке взводимого курка из середины кустов, как из под земли, появилась тень и, протянув к охотнику руку, махнула несколько раз шкурой бизона.

При этом мирном, хорошо ему знакомом сигнале, охотник с ружьем наготове спросил незнакомца, черный силуэт которого виднелся против него, чего он хочет.

— Мой брат Сумах самый храбрый из бледнолицых, — отвечал неизвестный. — Вождь хотел бы выкурить с ним трубку совета.

Охотник, названный индейцами Сумахом, понял, что узнан, но он мало был обеспокоен этим, так как знал, что краснокожим известна их численность.

— Ты пьян, краснокожий, — отвечал он сурово. — Пей свою водку и мецкаль, теперь не время искать их в военном лагере.

— Сумах мудрец, — возразил индеец, — что же он боится одного человека? Мастоен-ицтак — белый ворон — великий вождь в своем народе, его язык не раздвоен.

— Если ты действительно Мастоен-ицтак, — отвечал охотник, — твои слова справедливы, но какое доказательство дашь ты мне?

— Вот! — сказал индеец.

И быстро наклонившись, он зажег кучу сухих листьев и дерева, собранных, вероятно, заранее для этой цели.

Через минуту блестящий сноп пламени поднялся к небу и осветил красноватым светом все окружающие предметы, особенно фигуру самого индейца. Последний стоял со скрещенными на груди руками и поднятой головой, так что ни одна черта его лица не могла ускользнуть от опытного взгляда лесного бродяги.

— Хорошо, вождь, — сказал канадец, опуская ружье на землю, — ты можешь занять место у моего огня.

При звуках этого разговора испанцы пробудились и схватились за оружие.

— Что происходит? — спросил с беспокойством граф.

— Самая обыкновенная индейская тактика, — отвечал охотник. — Вождь краснокожих желает перед нападением сделать нам неисполнимые предложения.

— Зачем же тогда его принимать? — возразил граф.

— Отказать — значит показать этим демонам, спрятавшимся в кустах, что мы боимся. Пусть лучше он явится: время, затраченное на бесполезные слова, будет выиграно для нас.

— Правда, — сказал с улыбкою граф. — А мы? Какую роль отвели вы нам в этой комедии?

— Никакой. Засните снова или, по крайней мере, сделайте вид, что заснули. Эта хитрость с нашей стороны произведет больше впечатления на вождя, чем смешное выставление напоказ наших сил.

— А если этот человек имеет цель завлечь нас в западню? — спросил граф.

— Этого нечего опасаться: хотя индейцы в глазах белых дикари, но они цивилизованы по-своему и честны. Можно смело положиться на их слово, раз оно дано.

— Хорошо, друг мой, вы лучше меня знаете как обращаться с этими людьми. Действуйте же, как найдете лучшим для общего блага.

— Положитесь на меня, сеньор. Я не меньше вас заинтересован в этом деле.

После этого граф и его спутники заняли свои места, и когда вождь показался у входа в лагерь, все говорило о том, что они спали.

— Пусть мой брат, Белый Ворон, будет благополучен у моего очага, — сказал канадец, — если он пришел с мирными предложениями от своих братьев.

— Намерения вождя хороши. От моего брата всецело зависит, чтобы они исполнились.

Оба поклонились друг другу с важностью, требуемой индейским этикетом, и уселись около костра, в который канадец подбросил несколько сухих ветвей.

Тогда вождь вынул свою трубку из-за пояса, набил ее morrichee или священным табаком, закурил прутом, чтобы не прикасаться пальцами к огню, и оба стали курить, молчаливо выпуская дым.

Белый Ворон был высок ростом и хорошо сложен, его немного худощавые члены были крепки. Он был, по-видимому, средних лет: его черты отличались благородством и выразительностью, взгляд блистал умом. В общем, выражение его лица было привлекательным.