Тогда канадец начал свой рассказ со всеми подробностями и вполне откровенно с того времени, когда он расстался с графом в гасиенде, и до того, как он встретил его по дороге в Леон-Викарио.

Граф выслушал правдивый рассказ канадца с самым серьезным вниманием, причем на его лице иногда отражались волновавшие его чувства, а когда Оливье закончил, то он несколько раз покачал головой.

— Вы были более счастливы, чем благоразумны, — сказал он, — и способ, которым вы завоевали себе свободу, поистине чудесен. Во всем, что вы рассказали мне, есть одна вещь, которая меня шокирует и которую я не одобряю. Это помощь, оказанная вами краснокожему. Индейцы — это настоящий бич для всех пограничных жителей. Выпустить одного из них, которого удалось поймать, значит освободить дикого зверя.

— Правда, сеньор! Но что поделаешь! Я долго жил среди краснокожих, часто сражался с ними и при случае убивал их без малейшего сожаления. Но я не понимаю, как можно отнимать у них единственное достояние — свободу. К тому же, в этом случае было старое знакомство, так как племя, к которому он принадлежит, оказало мне большие услуги. Подвернулся случай расплатиться, я это и сделал.

— Да, вы правы: бродячая жизнь дала вам право так рассуждать!

Канадец повернулся тогда к Диего Лопесу, чтобы поблагодарить его за все, что он пытался для него сделать, и уверить, что хотя он и не воспользовался его советами, но все-таки выражает за них самую большую признательность.

Разговаривая и галопируя, они проехали ущелье, где несколько дней тому назад подверглись нападению индейцев, и готовы были выехать на обширную равнину, чтобы пересечь ее и достичь берегов озера. Вдруг канадец заметил на довольно большом расстоянии впереди тело спящего или, вернее, лежащего под тенью огромного сумаха человека, который укрывался там, по-видимому, от палящих лучей солнца.

— Вот человек, плохо знакомый с пустыней — посмотрите! — сказал охотник, протягивая руку. — Этот индивидуум расположился на краю дороги, чтобы первый встречный мог убить его и ограбить. Я знаю много мест, где он не долго бы так оставался, не будучи убит и скальпирован каким-нибудь индейским бродягой.

— У него нет лошади, — заметил Диего Лопес. — Это необыкновенно в стране, где самый бедный пеон владеет своим конем.

— Правда, — согласился канадец. Потом, через минуту прибавил. — Я очень опасаюсь, чтобы наш спящий не оказался просто трупом.

— Я уведомлю сеньора графа! — отвечал пеон, повертывая коня и приближаясь к своему господину.

Тот выслушал донесение слуги с некоторым удивлением, так как уже давно не слыхал об убийствах на дороге, очень часто посещаемой путешественниками. Однако он пришпорил лошадь и подъехал к канадцу.

— Что думаете вы об этом? — спросил он.

— Ничего хорошего, — отвечал тот. — Однако, я думаю, что нам надо лучше изучить дело. Если вы позволите, я поеду вперед и разузнаю, что же там такое.

— Мы поедем вместе, — сказал граф, — и если этот труп скрывает западню, то мы, по крайней мере, откроем ее.

— Поедем же, с помощью бога! — отвечал канадец, натягивая повод своего коня, помчавшегося, как ветер. Остальные всадники последовали его примеру.

Скоро они достигли сумаха. Человек не шевелился.

Граф и охотник сошли с лошадей, приблизились к неподвижно распростертому телу и наклонились.

— Это белый! — сказал канадец.

— Да, — подтвердил граф после внимательного осмотра, — я его узнаю. Его имя — дон Мельхиор: я видел его в гасиенде дель Барио во время последнего своего визита. Дон Аннибал де Сальдибар очень привязан к нему. Как произошло, что этот человек находится здесь и в таком несчастном положении?

— На этот вопрос он один мог бы ответить. Посмотрим прежде, жив он или мертв.

Как все лесные бродяги, которых случайности скитальческой жизни подвергают каждую минуту риску получить рану, канадец обладал некоторыми практическими сведениями по медицине, или, вернее, по хирургии. Он наклонился над бедным молодым человеком, приподнял его одной рукой и поддерживал в сидячем положении, а другой рукой приставил к его устам блестящий клинок своего ножа.

Через минуту он взглянул на него: сталь слегка потускнела.

— Слава богу! — вскричал он. — Он не умер, он только в обмороке.

— Бедный мальчик, кажется, не очень здоров! — заметил граф.

— Правда, но он молод, крепок, и пока душа держится в теле, есть надежда. Диего Лопес, дайте мне свою фляжку, если в ней осталось немного водки.

— Она еще полна! — отвечал пеон, протягивая фляжку канадцу.

Тот смешал воду и водку на листе и с ловкостью, какую в нем трудно было подозревать, начал растирать жидкостью виски, грудь и живот раненого. Потом он просунул между его зубами острие своего ножа, открыл насильно рот и влил несколько капель ликера, в то время как Диего Лопес продолжал растирание, а граф поддерживал молодого человека в сидячем положении.

Почти четверть часа эти заботы не производили, по-видимому, никакого действия на раненого. Однако, канадец не отказался от надежды оживить его, а, напротив, удвоил усилия и скоро мог поздравить себя с успехом, так как молодой человек совершил легкое движение.

— Да будет благословлен бог! — радостно вскричал граф. — Он приходит в сознание!

— Да, — сказал канадец, — вот он и очнулся.

Действительно, дон Мельхиор, сделав несколько судорожных жестов, слегка приоткрыл глаза, но, ослепленный солнечными лучами, сейчас же опять закрыл их.

— Мужайтесь! — сказал ему канадец. — Мужайтесь, товарищ! Близ вас — друзья!

Молодой человек при звуке этого голоса, казалось, совершенно пришел в себя, и его бледные щеки слабо покраснели. Он открыл глаза, бросил вокруг удивленный взгляд и, сделав усилие, произнес тихим и почти невнятным голосом:

— Индейцы!.. Индейцы!.. Спасите донну Диану, спасите! Спасите донну Эмилию!

И, утомленный, он упал без чувств на руки графа.

Тот тихо положил его на землю и быстро встал.

— Диего Лопес, — сказал он, — устрой, как можно скорее, носилки. Этого молодого человека надо перенести ко мне!

— Почему не в гасиенду дель Барио? — заметил канадец.

— Нет, — отвечал граф, качая головой, — в этом деле есть вопросы, которые мы должны разъяснить. Не будем поступать легкомысленно, чтобы не причинить слишком сильного горя человеку, и без того уже много страдавшему. Я надеюсь, вы будете нас сопровождать, сеньор?

— Конечно, если вы желаете этого!

— Я прошу, кабальеро!

Как мы уже сказали, Олень обнаружил тропинку, протоптанную антилопами и тянувшуюся со дна пропасти и до самой поверхности. Индейский вождь поспешил воспользоваться этой дорожкой. Теперь, хладнокровно поразмыслив обо всем происшедшем, он внутренне проклинал свое безумие, побудившее его спуститься в бездну, вместо того, чтобы поддержать своих воинов и уничтожить их суеверный страх к двум пленницам, особенно к донне Эмилии.

По мере своего приближения к тому месту, где остались воины, Олень все яснее слышал крики, и беспокойство его росло. Он торопился, рискуя оступиться и полететь в пропасть.

Действительно, едва показался он на поверхности, как двое из его воинов бросились к нему с криками радости.

— Иди же! Иди! — кричали они. — Если не хочешь, чтобы все погибло!

Олень, не теряя времени на расспросы, поспешно бросился за ними на вершину холма.

Вот что случилось за время его долгого отсутствия.

Обе женщины были перенесены на вершину холма и осторожно уложены перед огнем на шкурах.

Донна Эмилия, хотя и сильно разбитая падением, скоро пришла в себя. Под влиянием волнующих ее чувств она, вместо того чтобы примириться с обстоятельствами, обрела, казалось, мужество вновь.

Первым делом она оглянулась кругом и рассмотрела физиономии окружающих ее людей, чтобы определить, в чьи руки она попала.

В первый момент, обманутая европейским костюмом некоторых из ее похитителей, она думала, что это подонки общества, бродяги, открыто кочующие во время восстаний и занимающиеся грабежом. Такие люди уже несколько лет как появились в Мексике. Они не признавали другого знамени, кроме своего, и вели войну на свой риск, служа обеим сторонам или, вернее, вредя обеим своей низостью, варварством и хищностью.