— Очень хорошо, ты — философ. Знаешь, какая будет мораль из всего этого?

— Нет, ваше превосходительство, не знаю.

— Ты сейчас же будешь вздернут на виселицу.

— Вы думаете? — отвечал канадец, делая шаг вперед.

— Ты скоро убедишься в этом! — отвечал с насмешкой генерал.

Он подошел к столу, чтобы позвонить, но канадец прыжком тигра бросился к нему, опрокинул и, прежде чем застигнутый врасплох генерал успел настолько овладеть собой, чтобы защититься или позвать на помощь, он был крепко связан и ему старательно был заткнут рот.

С присутствием духа, которое могла дать единственно только полная приключений жизнь, которую он вел до сих пор, канадец, усмирив своего пленника, подошел к дверям и запер их.

Уверившись, таким образом, что ему не помешают, по крайней мере, некоторое время, канадец взял несколько связок бумаг, разбросанных по столу, бережно спрятал их в карманы, захватил пару богато украшенных пистолетов, осмотрел их и убедившись, что они заряжены, засунул за пояс. Затем он вернулся к пленнику, внимательно следившему за всеми его движениями.

— Теперь мы вдвоем, ваше превосходительство, — сказал он играя ножом. — Дайте честное слово благородного человека, что вы не закричите и не будете звать на помощь, и я немедленно выну кляп. Впрочем, замечу, что мы заперты, и прежде чем солдаты или слуги откроют двери, я вас убью. Ну, что скажете вы на мое предложение?

Генерал знаком показал, что принимает его.

Канадец сейчас же вынул кляп из его рта. Он сделал даже более: на руках отнес пленника в кресло и удобно усадил там.

— Вот так, — сказал он, — мы теперь можем поболтать! Видите, ваше превосходительство, вы не ошиблись на мой счет: я, по вашему собственному выражению, отчаянный негодяй.

— Да, — отвечал генерал с глухим гневом, — я поступил, как болван. Чего требуешь ты от меня теперь, когда я в твоих руках?

— Я не требую ничего, ваше превосходительство, а только желаю свободы.

Генерал думал с минуту.

— Нет! — сказал он, наконец, яростно. — Я не дам тебе ее. Убей меня, если хочешь, негодный!

— В добрый час! Вы храбрец. Ваше превосходительство, я вас не убью: я вовсе не убийца. Я хотел вам просто дать урок, чтобы вы научились уважать права людей. Теперь я перережу ваши узы.

— Ты не посмеешь! — вырвалось у генерала.

— Почему же? — спросил канадец.

— Потому, что знаешь хорошо, что освободившись…

— Освободившись, ваше превосходительство, вы поступите, как вам будет угодно, что до этого? Разве я не заявил, что не дорожу своей жизнью?

Генерал посмотрел на него.

— Тогда исполни свое обещание! — сказал он.

— Сию минуту, ваше превосходительство!

Действительно, с величайшим хладнокровием канадец развязал веревки, которыми так старательно скрутил генерала.

— А! — вскричал тот, вскакивая. — Теперь мы посмотрим!

— Подождите, ваше превосходительство, — сказал ему миролюбиво канадец, — двери еще не открыты.

Эта безумная и беспечная смелость смутила генерала, и в первый раз в жизни, может быть, сердце этого человека забилось чувством, незнакомым ему до сих пор.

— Хорошо, — сказал он, — открой!

Канадец не заставил повторять приказания и с таким же спокойным видом, какое он сохранял во все продолжение этой сцены, снял задвижку.

Генерал позвонил.

— Сейчас же оседланную лошадь! — сказал он вошедшему служителю. Потом, вернувшись к Клари, произнес: — уезжай, уезжай, не оглядываясь назад! Спеши, пока я не отменил данного приказания, так как я скоро, вероятно, раскаюсь в своей слабости.

— Я думаю, ваше превосходительство! — отвечал канадец с особенной улыбкой.

И, почтительно раскланявшись, он вышел.

Генерал с минуту думал.

— Какой странный характер! — произнес он.

Он сел в кресло, чтобы привести в порядок свои мысли, спутанные этими необычайными событиями. Его глаза случайно упали на стол.

— О! — вскричал он, гневно вскакивая, — мои бумаги!

Но напрасно пустились в погоню за охотником. Он в точности исполнил совет генерала и, пришпорив лошадь, помчался во весь дух.

Клари до крайности понукал лошадь, и она, казалось, пожирала пространство.

После почти часовой езды он надеялся, что достаточно далеко оставил своих врагов и преследователей, так что можно было умерить аллюр коня, который начинал уставать и которого он не хотел бесполезно губить.

Было около двух часов утра, день был великолепный. Просидев в заключении около двадцати четырех часов, канадец вдыхал воздух полной грудью и бросал кругом восхищенные взоры: так отрадно ему было пользоваться свободой и снова видеть воду и деревья.

Таким образом ехал он, беспечный и довольный, смеясь сыгранной с генералом шутке и радуясь своему счастливому избавлению, как вдруг заметил небольшой отрад всадников, несущихся ему навстречу.

В первый момент канадец почувствовал беспокойство, но, подумав, успокоился, так как это не могли быть его преследователи.

Он продолжал двигаться вперед, не замедляя и не убыстряя хода коня, чтобы не возбудить у встреченных всадников подозрения, которые могли бы причинить ему нежелательные затруднения.

Но проехав около десяти минут, он радостно вскрикнул и помчался галопом к путешественникам.

Он узнал в двух всадниках, находившихся во главе отряда, графа Мельгозу и Диего Лопеса.

— Да будет благословлен бог! — вскричал граф, заметив его. — Я опасался приехать слишком поздно.

— Это, вероятно, и случилось бы, — отвечал канадец, — если бы я не постарался сам. Но каким образом очутились вы здесь?

— Да ведь я обещал присоединиться сегодня к вам в Леон-Викарио?

— Действительно, теперь я понимаю.

— Я намеревался выехать, когда спадет жара, но сегодня утром Диего Лопес примчался, как сумасшедший, в гасиенду с известием, что генерал Карденас заключил вас вчера в тюрьму, чтобы сегодня повесить. Теперь я понимаю, что этот простофиля Диего Лопес поддался распущенной в городе, не знаю с какой целью, клевете. Я счастлив, так как был бы неутешен в случае вашей смерти.

— Сеньор граф, — отвечал канадец, с чувством сжимая руку пеона. — Диего Лопес не поддался обману. Все, что он вам рассказал — самая чистая правда.

— Кто же вас освободил?

— Я.

— Однако?

— Честное слово. Когда я увидел, что никто не приходит мне на помощь, я постарался освободиться сам, и вы видите, что мне это удалось.

— О! — сказал граф, — пожалуйста, посвятите меня во все подробности происшедшего.

— Я лучшего не желаю, но этот рассказ затянется, вероятно, надолго, а, по понятным причинам, я не особенно желаю оставаться на таком коротком расстоянии от Леон-Викарио.

— Это не помешает, сеньор, — отвечал граф. — Скажите, куда вы намерены ехать, и я провожу вас несколько миль.

— Принимаю ваше милостивое предложение с величайшим удовольствием. Я возвращаюсь в гасиенду дель Барио, чтобы дать отчет о доверенном мне деле. Я думаю, что никакое серьезное препятствие не помешает вам проводить меня по этому пути.

— Никакое, тем более, что я не поеду настолько далеко, чтобы рисковать нарваться на неприятности.

Граф поворотил своих провожатых, и маленький отряд, увеличившийся на одного человека, помчался галопом.

— Э! — сказал вдруг граф, взглянув на лошадь канадца. — Я сильно ошибусь, если этот конь не из конюшен генерала Карденаса.

— Вы не ошибаетесь, это действительно так.

— Каким же образом очутился он под вами?

— Это относится к рассказу, который я вам обещал.

— Начинайте же его, ради бога! Я умираю от нетерпения.

— Слушайте, сеньор граф. Только позвольте, пожалуйста, моему товарищу, Диего Лопесу, быть с нами. Он сделал для меня слишком много хорошего за время нашего короткого знакомства, чтобы я отказал ему в этой легкой награде.

Граф с удовольствием согласился исполнить просьбу канадца и сделал знак Диего Лопесу, который с радостью поспешил поравняться с Оливье Клари.