Положение было серьезное, и граф не знал, как из него выйти.

— Слушайте! — сказал канадец, хранивший молчание во время рассказа молодого человека. — Дело, о котором вы говорите, подчиняется общим законам. Испанские войска, как и мексиканские, не окажут вам никакой помощи: вы имеете дело с краснокожими, не забывайте этого.

— Мы это знаем очень хорошо, — прервал граф, — но к чему это нас приведет?

— Позвольте заметить, ваша милость, мне хорошо известны нравы индейцев. Уже пятнадцать лет я скитаюсь в пустыне и имел время их изучить. Поэтому я могу вам дать хороший совет.

— Говорите, мой друг! — вскричал граф.

— Что-нибудь одно надо предположить, — продолжал канадец. — Или краснокожие овладели донной Эмилией и ее дочерью, чтобы их убить, или затем, чтобы получить выкуп. В первом случае они не убьют их прежде восьми дней, так как это, по вашему мнению, мщение, а индейцы приносят свои жертвы только в присутствии всего народа. Для того же, чтобы собрать племена, часто очень удаленные друг от друга, надо время. Во втором случае вам нечего опасаться за жизнь двух женщин, — и завтра, а, может быть, даже сегодня, в гасиенду явятся парламентарии вести переговоры о выкупе.

— Гм, без сомнения, — отвечал граф, — но я не вижу еще, какой совет вы подадите нам в этом критическом положении.

— Терпение, — возразил канадец, качая головой, — вот этот совет! Завтра, на восходе солнца я отправлюсь в гасиенду дель Барио. Если ни один индеец не являлся туда, я, отдав отчет о выполнении своего поручения и предупредив дона Аннибала о происшествии, посоветуюсь с моим другом Лунным Светом: он знает индейцев так же хорошо, как к, а может быть, даже лучше. Честное слово, если он разделит мои намерения, то мы оба отправимся по следу краснокожих, и будет очень странно, клянусь вам, если мы не откроем их планов. Вот мой план!

— Да, — отвечал граф, — средство, которое вы предлагаете, остается только принять. Но что могут сделать два человека против нескольких сотен? Вас убьют без всякой пользы.

— Если вы найдете лучшее средство, — пожалуйста. Я не воспротивлюсь ему.

— Я не говорю, что найду лучшее средство. Думаю только, что ваша мысль, хорошая в принципе, окажется негодной в исполнении, т. е. там, где неминуемо погибнут двое, — десять или пятнадцать человек, без сомнения, выиграют дело.

— По где найдете вы десять или пятнадцать человек, которые согласятся с веселым сердцем подвергнуться стольким опасностям?

— Я! Я первый! — вскричал с жаром дон Мельхиор.

— А я — второй! — сказал более спокойно граф.

— Вы? — спросил канадец с удивлением.

— Да, я, мой друг, — возразил тот. — У меня с дикарями вообще и в особенности с Красными Бизонами старые счеты. Это мои враги.

— Итак, — сказал дон Мельхиор, — завтра на восходе солнца мы двинемся в путь.

— Я один, — отвечал канадец. — Ваше присутствие в гасиенде будет скорее вредно, чем полезно. Дайте горю дона Аннибала успокоиться, прежде чем показываться ему.

Молодой человек понял разумность доводов канадца и печально опустил голову, не возразив ничего.

— Я буду сопровождать вас, сеньор, — сказал граф. — Надеюсь, что мое присутствие у дона Аннибала не будет бесполезно для хозяина.

— Вы думаете, ваша милость? При настоящем положении дел вы не боитесь быть приняты за врага?

— Политика не имеет никакого отношения к поездке, которую я совершу в вашей компании, сеньор.

— Мне нечего возразить вам на это. Может быть, ваша милость, так лучше. Впрочем, вы сами знаете, как должны держать себя.

— Поверьте, мой друг, то, что я выбираю, лучшее.

— Итак, — печально произнес дон Мельхиор, — вы принуждаете меня оставаться здесь?

— До нового приказания, да, — отвечал добродушно канадец, — но не печальтесь, молодой мой товарищ, поправляйтесь быстрее и вы еще совершите в нашей компании поход на краснокожих.

— Вы обещаете мне это? — спросил молодой человек с радостным порывом.

— Клянусь в этом словом Оливье Клари. Вы слишком храбры, чтобы оставаться сзади.

Молодой человек горячо поблагодарил собеседника, немного успокоенный упал на постель и скоро заснул.

На другой день, на восходе солнца граф и канадец вошли в комнату раненого, чтобы проститься с ним. Но тот был на ногах и приготовился выехать.

— Вы хорошо знаете, — сказал ему Клари, — что не должны нас сопровождать.

— Я и не намереваюсь делать этого, — отвечал он.

— Однако, вы собираетесь оставить гасиенду.

— Действительно, в одно время с вами.

— Гм! — произнес канадец и бросил незаметный взгляд на молодого человека, бледное и прекрасное лицо которого дышало энергией. — Вы очень решительны! — сказал он.

— Когда надо, да!

Наступило молчание.

— Хорошо, — возразил канадец, — подождите меня здесь в течение шести часов.

— Что думаете вы сделать? — вскричал дон Мельхиор.

— Я скажу вам по возвращении. Вы даете слово?

— Даю!

— Хорошо!

Не прибавив ничего более, Оливье вышел, знаком приглашая с собой графа.

Теперь мы снова вернемся в гасиенду дель Барио, чтобы рассказать читателю о некоторых важных событиях, знание которых необходимо для понимания дальнейшего хода дел.

После отъезда графа Мельгозы союзники немедленно разъехались, но не потому, что они боялись последствий этого визита, а чтобы вооружить пеонов и своих единомышленников и возможно скорее приготовиться к сопротивлению против любых насильственных действий испанского правительства.

Мексиканцы, наученные и закаленные десятилетней борьбой и своими многочисленными поражениями, не были уже полудикарями, не знавшими порядка и дисциплины и побуждаемыми только религиозным фанатизмом и любовью к свободе. Они храбро выступили против старых испанских войск в равнинах Кальдерона. Гидальго и Морелос, эти величайшие поборники свободы, заплатили своей жизнью за благородную попытку освобождения. Но кровь их не напрасно оросила мексиканскую землю, которую испанцы считали навсегда покоренной.

Другие вожди, воодушевленные героическим поступком своих предшественников, поднялись, в свою очередь, и, извлекая опыт из прежних ошибок, организовали восстание. Мало-помалу под их беспрерывным умелым руководством восстание, сначала робкое и боязливое, ширилось, крепло и, наконец, превратилось в революцию.

Пробил последний час Испании.

Ее могущество, атакованное со всех сторон, очутилось в слишком слабых руках, не способных удержать его.

Разгоралась упорная борьба.

Прокламация Игуалы, провозглашенная генералом Итурбидэ, — независимость Новой Испании, союз двух народов, мексиканского и испанского, и поддержка католической религии — подала сигнал к общему восстанию.

Дон Пелажио Сандоваль созвал всех владельцев гасиенд провинции, и спустя два дня после выше описанной встречи, мятежные силы, составлявшие свыше десяти тысяч хорошо вооруженных людей, пехоты и кавалерии, с шестью пушками покинули гасиенду дель Барио, оставив там слабый гарнизон для наблюдения за индейцами и ускоренным шагом двинулись к Кокагуиле.

Кокагуила, столица области, — это город с девятью-десятью тысячным населением, построенный на притоке Рио-Сабина. Благодаря крепким стенам и мерам, принятым генералом Карденасом, он был вполне гарантирован от внезапного нападения.

Шествие мятежной армии было истинно триумфальным шествием. Это был буквально ком снега, катившийся по дороге: на каждом шагу к ней присоединялись подкрепления, особенно со стороны мексиканцев.

Леон-Викарио, Кастаньелло, Паррас, Нуева-Бильбао, Санта Роза изгнали испанцев и объявили независимость, водрузив трехцветное знамя: зеленое, белое и красное — эмблему трех условий договора Игуала — независимости, единения и религии.

Дон Пелажио Сандоваль, не желая оставлять позади себя врагов, неожиданно напал на предместье Рио-Гранде и на форты Агуа-Верде и Вахха, находившиеся на Рио дель Норте для защиты границы от опустошений индейцев. После отчаянного сопротивления он взял их приступом.