Сожалею о вашей утрате.

И теперь он остался один со своей утратой. Один с Джейком. Роланд постоял, окинул взглядом небольшую рощу рядом с шоссе, посмотрел на двоих из тех трех, пути которых сошлись в этом месте: на мужчину, лежащего без сознания, и на мальчика, мертвого. Глаза Роланда, сухие и горячие, пульсировали в глазницах, и в этот момент он вдруг решил, что опять утерял способность плакать. Мысль эта ужаснула его. Если он не мог пролить слезу после того, что приобрел и опять утерял, какой смысл в этих приобретениях, этих потерях? Вот он и испытал огромное облегчение, когда слезы все-таки пришли. Полились из его глаз, смягчив их чуть ли не безумный синий блеск. Они бежали по грязным щекам. Он плакал практически беззвучно, лишь одно рыдание вырвалось из груди, но Ыш его услышал. Поднял морду к коридору быстро движущихся облаков и коротко взвыл. А потом вновь замолчал.

Роланд уносил Джейка все глубже и глубже в лес, а Ыш семенил рядом. То, что ушастик-путаник тоже плакал, Роланда больше не удивляло; он и раньше видел, как плакал зверек. И дни, когда он думал, что демонстрация Ышем разумности (и сочувствия) не более чем подражание, остались в далеком прошлом. На этой короткой прогулке Роланд думал главным образом о молитве за мертвых, которую услышал от Катберта во время их последней кампании, той самой, что закончилась на Иерихонском холме. Стрелок сомневался, что Джейк нуждается в молитве, чтобы отправить его в Потусторонье, но Роланду требовалось хоть чем-то занять свой разум, потому что он не чувствовал себя сильным. Боялся, что сойдет с ума, если мысли уйдут слишком далеко не в том направлении. Возможно, позже он мог побаловать себя истерикой, или даже гневом, излечивающим безумие, но не теперь. Он не мог позволить себе сломаться. Не мог допустить, чтобы мальчик зазря отдал свою жизнь.

Зелено-золотое марево, которое можно встретить только в лесах (и старых лесах, вроде того, где буйствовал медведь Шардик), сгущалось. Оно спускалось между деревьев тусклыми лучами, и место, где наконец-то остановился Роланд, больше напоминало церковь, чем поляну. От дороги, в западном направлении, он прошел примерно двести шагов. Положил Джейка на землю и огляделся. Увидел две ржавые банки из-под пива, несколько гильз, возможно, оставленных охотниками. Отбросил подальше в лес, чтобы очистить поляну. Посмотрел на Джейка, утерев слезы, чтобы увидеть его как можно яснее. Лицо мальчика было чистым, как поляна, Ыш об этом позаботился, но один глаз оставался открытым, словно мальчик кому-то злобно подмигивал, и вот с этим надо было что-то сделать. Роланд опустил веко пальцем, а когда оно вновь подпрыгнуло вверх (как жалюзи с норовом), послюнявил палец и вновь опустил веко. На этот раз оно не дернулось.

Рубашку Джейка перепачкали пыль и кровь. Роланд снял ее, потом свою, надел на Джейка, перекатывая его, как куклу. Рубашка доходила Джейку почти до колен, но Роланд не стал заправлять ее: она скрыла и пятна крови на джинсах Джейка.

Ыш наблюдал за всем этим, его глаза с золотыми ободками блестели от слез.

Роланд ожидал, что земля под толстым слоем иголок будет мягкой, так оно и вышло. И он уже выкопал немалую часть могилы Джейка, когда услышал шум двигателя, доносящийся со стороны дороги. Другие мотоповозки проезжали мимо с той поры, как он унес Джейка в лес, но этот неотрегулированный двигатель он узнал: вернулся мужчина на синем автомобиле. В том, что он вернется, полной уверенности у Роланда не было.

— Оставайся здесь, — прошептал он ушастику-путанику. — Охраняй своего хозяина. — Нет, неправильно. — Оставайся и охраняй своего друга.

Он бы нисколько не удивился, если бы Ыш повторил команду (мог бы, к примеру, сказать: «Есь!») тем же шепотом, но на этот раз зверек промолчал. Роланд наблюдал, как он улегся рядом с головой мальчика и перехватил в воздухе муху, уже собравшуюся сесть ему на нос. Уверенный, что команда услышана и будет выполняться, Роланд направился к дороге.

Брайан Смит уже вылез из мотоповозки и уселся на каменную стену, когда Роланд вновь увидел его. На коленях лежала трость (Роланд не знал, то ли трость эта чем-то дорога Брайану, то ли действительно необходима для передвижения, да его это и не волновало). Кинг вроде бы пришел в сознание, но соображал плохо. Мужчины разговаривали.

— Пожалуйста, скажите мне, что это всего лишь растяжение, — говорил писатель слабым, полным тревоги голосом.

— Нет! Я бы сказал, нога сломана в шести, может, в семи местах. — Теперь, после того, как ему дали время, чтобы прийти в себя и, может, придумать свою версию, голос Смита звучал совершенно спокойно, где-то даже радостно.

— Подбодрите меня, почему бы вам этого не сделать. — Лицо Кинга (та его часть, которую видел Роланд) цветом не сильно отличалось от мела, но кровь из рваной раны течь перестала. — У вас есть сигарета?

— Нет, — ответил Смит все тем же странно-веселым голосом. — Бросил курить.

Пусть Роланд и не был силен в прикосновениях, он тем не менее понял, что это не так. Просто у Смита остались только три сигареты, и он не хотел делиться ими с человеком, который мог купить достаточно сигарет, чтобы набить ими целый минивэн. «А кроме того», — подумал Смит…

— А кроме того, попавшим в аварию лучше не курить. — Смит вдруг озаботился здоровьем других.

Кинг кивнул:

— Все равно трудно дышать.

— Должно быть, сломано и ребро, может, два. Меня зовут Брайан Смит. Я — тот, кто вас сбил. Извините. — Он протянул руку и… невероятно, но Кинг ее пожал.

— Ничего такого раньше со мной не случалось, — продолжил Смит. — Меня не штрафовали даже за неправильную парковку.

Кинг, возможно, понял, что это ложь, может, и нет, но комментировать не стал. Думал о другом.

— Мистер Смит… Брайан… Был ли здесь кто-нибудь еще?

Роланд, укрывшись среди деревьев, напрягся.

Вопрос этот заставил Смита задуматься. Он сунул руку в карман, достал батончик «Марс», начал снимать обертку. Потом покачал головой:

— Только вы и я. Но я уже позвонил по 911 и в «скорую помощь», из магазина. Они сказали, что какая-то из их машин совсем рядом. Сказали, что приедут очень быстро. Не волнуйтесь.

— Вы знаете, кто я.

— Господи, конечно! — воскликнул Брайан Смит и рассмеялся. Откусил кусочек батончика и принялся жевать, продолжая говорить. — Узнал вас сразу. Видел все ваши фильмы. Мой любимый — про сенбернара. Как там звали собаку?

— Куджо, — ответил Кинг. Это слово Роланд знал, его иногда произносила Сюзан Дельгадо, когда они оставались вдвоем. В Меджисе куджо означало «сладкий мой».

— Да! Отличный фильм! Настоящий ужастик! Я рад, что маленький мальчик выжил!

— В книге он умер. — Тут Кинг закрыл глаза и застыл, дожидаясь приезда полиции и «скорой помощи».

Смит вновь куснул батончик.

— Мне понравилось и шоу, которое они сделали про клоуна! Очень клево!

Кинг не ответил. Глаза оставались закрытыми, но Роланд подумал, что грудь писателя регулярно поднимается и опускается. Добрый знак.

А потом подкатила новая мотоповозка и резко свернула на обочину перед вэном Смита. Размерами с похоронный возок, но выкрашенная в оранжевый цвет вместо черного и с мигающими фонарями. Роланд не без удовольствия отметил, что она прокатилась по следам пикапа магазинщика, прежде чем остановиться.

Роланд ожидал, что из кабины вылезет робот, но вылез человек. Сунулся внутрь за черным саквояжем. Убедившись, что все идет как должно, Роланд вернулся к тому месту, где оставил Джейка, передвигаясь, как всегда бесшумно и неприметно. Ни один сучок не треснул у него под ногами, ни одна птичка не сорвалась с ветки, испуганно замахав крыльями.

Вас удивит, после увиденного вместе, после всех секретов, которые мы узнали, что в тот же день в четверть шестого миссис Тассенбаум, по-прежнему сидя за рулем старого пикапа Чипа Макэвоя, свернула на подъездную дорожку дома, в котором мы уже бывали? Вероятно, нет, потому что ка — колесо, и знает только одно — как катиться. Когда мы побывали здесь в 1977 году, и дом, и эллинг на берегу озера Кейвадин-Понд были выкрашены в белый цвет с зеленой отделкой. Тассенбаумы, которые купили дом в 1994 году, перекрасили его в приятный глазу бежевый цвет (безо всякой отделки; по мнению Айрин Тассенбаум, второй цвет — для тех людей, которые не могут сделать выбор). У съезда на подъездную дорожку они также установили щит-указатель с надписью САНСЕТ КОТТЕДЖ. Если говорить о дяде Сэме, то надпись на щите стала частью их почтового адреса. Что же касается местных жителей, этот дом у южной оконечности Кейвадин-Понд всегда будет называться домом старого Джона Каллема.