Она припарковала пикап рядом со своим темно-красным «бенцем» и вошла в дом, мысленно репетируя слова, которыми собиралась объяснять Дэвиду, как и почему она приехала на пикапе хозяина магазина, но «Сансет коттедж» встретил ее особенной тишиной, свойственной местам, где нет ни одной живой души; Айрин Тассенбаум сразу это поняла. Ей приходилось возвращаться во множество пустых мест, сначала в квартиры, потом — в дома, которые по прошествии лет становились все больше и больше. И не потому, что Дэвид, не дай бог, пьянствовал где-то на стороне или бегал за юбками. Нет, он и его друзья обычно собирались в одном или другом гараже, в одной или другой подвальной мастерской, пили дешевое вино, пиво, купленное в магазинах, торгующих со скидками, создавали интернет плюс все программное обеспечение, необходимое для работы Всемирной паутины и упрощающее жизнь ее пользователям. А прибыли, хотя многие в это и не поверят, являлись побочным эффектом. Таким же, как и тишина, которая так часто встречала возвращающихся домой жен. А через какое-то время эта тишина добиралась до тебя, сводила с ума, да-да, но не в этот день. В этот день Айрин только порадовалась тому, что в доме никого нет.

Ты переспишь с Маршалом Дилланом, если он захочет тебя?

Думать над этим вопросом необходимости не было. Она отвечала на него без запинки, да, она переспала бы с ним, если бы он ее захотел: на боку, на животе, как собачки, в позе миссионера, как он скажет. Но он же не захочет, даже если бы не скорбел по своему ушедшему юному

(сэю? сыну)

другу, он не захочет спать с ней, с ее морщинами, волосами, поседевшими у корней, отвислым животом, который не могла скрыть даже сшитая по фигуре одежда. Сама идея была нелепой.

Но — да. Если бы он захотел, она бы с ним переспала.

Она посмотрела на холодильник и там, под одним из магнитов с надписью: МЫ — ЦЕНТР ПОЗИТРОНИКИ, СТРОИМ БУДУЩЕЕ, МИКРОСХЕМА ЗА МИКРОСХЕМОЙ, нашла короткую записку:

Она сказала ему, что собирается во второй половине дня в магазин за яйцами и молоком, которых она так и не купила, и он кивнул: «Да, дорогая, да, дорогая», — но в его записке нотки тревоги отсутствовали, просто удивительно, что он запомнил ее слова. А что, собственно, еще она могла ожидать? Когда дело касалось Дэвида, информация входила в ухо А, информация выходила из уха Б. Добро пожаловать в мир гениев.

Она перевернула записку, взяла ручку из чашки, в которой их стояло штук пятнадцать, задумалась, потом написала:

Он это поймет? Она решила, что да, если вспомнит их первую встречу. В Санта-Монике на заседании тамошнего отделения АОЗЖ[144] среди рядов поставленных друг на друга клеток: любовь расцвела под лай щенков. «Клянусь Богом, Джеймс Джойс в чистом виде», — подумала Айрин. Он принес песика, которого нашел на улице в пригороде, недалеко от квартиры, в которой жил с полудюжиной своих яйцеголовых друзей. Она искала котенка, чтобы скрасить свою жизнь, в которой не было ни друзей, ни подруг. Тогда он щеголял пышной шевелюрой. А она… она находила забавными женщин, которым приходилось красить волосы. Время воровато, и едва ли не первым оно крадет чувство юмора.

После короткой паузы Айрин добавила:

Правда ли это? Ну, в любом случае, что написано, то написано. Не нравилось ей сначала писать, а потом зачеркивать. Зачеркнутые слова или строчки выглядели отвратительно. Она прикрепила записку к холодильнику тем же магнитом.

Взяла ключи от «мерседеса» из корзинки у двери, потом вспомнила про лодку, привязанную к крошечному причалу за магазином. Решила, что ничего с ней там не случится. И тут же вспомнила кое-что еще, фразу, сказанную ей мальчиком. Он ничего не знает насчет денег.

Она прошла в кладовую, где они всегда держали тонкую пачку пятидесятидолларовых купюр (в этом захолустье были места, где, она могла в этом поклясться, не слышали о кредитных карточках), и взяла три полтинника. Уже направилась к двери, пожала плечами, вернулась и взяла три оставшихся. Почему нет? Кто знает, что ждало ее впереди.

Пересекая кухню, вновь остановилась, чтобы взглянуть на записку. А потом, по совершенно непонятной ей причине, убрала с записки магнит с «Центром позитроники» и заменила апельсином.

Какое там будущее! На текущий момент ей с лихвой хватало настоящего.

Повозка «скорой помощи» отбыла, увозя писателя, как предположил Роланд, в ближайшую больницу или лазарет. Стражи порядка прибыли, когда повозка уже отъезжала, и следующие полчаса говорили с Брайаном Смитом. Стрелок мог слышать их разговор с того места, где находился, за первым холмом. Вопросы синерубашечников звучали ясно и спокойно, ответы Смита мало чем отличались от бормотания. Роланд не счел нужным прервать работу. Если бы синие пришли сюда и нашли его, он бы с ними разобрался. Только обездвижил бы их, если б они не стали сильно упираться; видят боги, убийств и так было слишком много. Но он собирался похоронить своего мертвого, так или иначе.

Он собирался похоронить своего мертвого.

Прекрасный зелено-золотой свет, заливавший поляну, начал темнеть. Комары нашли его, но он не прерывал свое занятие для того, чтобы убивать их, позволял им напиваться крови и отваливаться с полными животами. Он услышал, как вновь заработали двигатели, когда закончил руками копать могилу. Два двигателя заурчали ровно, третий, вэнмобиля Смита, затарахтел. Он слышал голоса только двух стражей порядка, из чего следовало, что они, если только на дороге не было третьего синерубашечника, который не произнес ни слова, собираются позволить Смиту самому вести свою машину. Роланд находил это странным, но, как и вопрос о том, парализовало Кинга или нет, его это совершенно не касалось. Касалось его только одно: достойно похоронить своего мертвого.

Он трижды прошелся по лесу в поисках камней, потому что могила, вырытая руками, всегда неглубокая, а звери, даже в таком одомашненном мире, всегда голодны. Камни он сложил в изголовье вырытой ямы, шрама, очерченного землей, такой плодородной, что цветом она напоминала черный атлас. Ыш лежал около головы Джейка, наблюдал, как стрелок уходит и приходит, ничего не говорил. Он всегда отличался от себе подобных, какими они стали после того, как мир сдвинулся. По предположению Роланда, именно чрезмерная болтливость Ыша стала причиной того, что его изгнали из тета, к которому он принадлежал, возможно, изгнали под угрозой смерти. Когда они набрели на этого зверька, неподалеку от города Речной Перекресток, он был тощим, оголодавшим, а на боку еще не зажила рана от укуса. Ушастик-путаник полюбил Джейка с первого взгляда: «Это же ясно, как божий день», — мог бы сказать Корт да и, если на то пошло, и отец Роланда. Именно с Джейком ушастик-путаник говорил больше всего. Роланд склонялся к мысли, что теперь, когда мальчик умер, Ыш будет по большей части молчать, и мысль эта служила еще одним подтверждением того, что потеря велика.

Роланд вспомнил, как мальчик стоял перед жителями Кальи Брин Стерджис, в свете факелов, такой юный и красивый, и казалось, что он будет жить вечно. «Я — Джейк Чеймберз, сын Элмера, из рода Эльда, из ка-тета Девяносто девяти», — так он тогда сказал, и вот он здесь, в девяносто девятом году, лежит на земле, рядом с вырытой для него могилой.