Комната за дверью выглядела как иллюстрация к Диккенсу. Это была гостиная с несколькими удобными на вид клубными креслами, столом с разбросанными по нему газетами и узким камином, в котором тлели угольки. На каминной доске находились ведерко для угля с вложенным в него кожаным мешочком, скрипка и старомодная пенковая трубка. Над каминной доской поверх обоев в бледную полоску красовались ввинченные в стену буквы «К. В.». «Королева Виктория». Финн улыбнулась. Ну конечно же! Этот интерьер имел отношение не к Диккенсу, а к сэру Артуру Конан Дойлу. Единственным, что не соответствовало стилю эпохи, была кофеварка, чашки, сливки и сахар, стоявшие на боковом столике рядом с блюдом, на котором лежало горкой свежеприготовленное домашнее печенье.

— Его печет Энкель из овсяной муки и арахисового масла, — сказал человек, сидящий за столом, заметив ее взгляд. — Мы оба неравнодушны к сладкому.

Мужчина улыбнулся. Он выглядел как гибрид Джона Малковича с Уиллемом Дэфо: высокий лоб, выступающие скулы, твердый подбородок и большой чувственный рот. Глаза у него были черные, глубоко посаженные и живые. Выглядел он лет на сорок с хвостиком и благодаря заметной седине в волосах казался чуть менее опасным, чем если бы он был помоложе.

— Финн Райан, — произнес незнакомец. — Ты совсем не похожа на своего отца, только волосы те же.

Финн не знала, что на это ответить, и потому вместо ответа огляделась по сторонам.

— Кабинет Шерлока Холмса, — сказала она наконец.

— Очень хорошо, — произнес Валентайн.

— Это была проверка?

— Вовсе нет, — сказал он. — Просто мне нравится, когда люди достаточно грамотны и понимают, что они видят. Это ведь все так, забавы ради. В следующий раз я, пожалуй, изображу кабинет Ниро Вульфа.

— Вы не толстый.

— Я буду Арчи Гудвином.

— Это может сработать.

— Итак, с чем же связана твоя проблема?

— С убийством, как ни странно это звучит.

— Ты его совершила? — осведомился Валентайн, жестом приглашая ее занять одно из кресел.

— Нет, — ответила Финн.

— В таком случае, — сказал Валентайн, — это не проблема, а просто недоразумение, с которым следует разобраться.

— Боюсь, за этим кроется нечто большее, — возразила Финн.

— Объясни.

И она объяснила.

Сидя в кресле с поджатыми под себя ногами, жуя печенье и попивая кофе, Финн примерно за полчаса полностью ввела Валентайна в курс дела.

— Что ты сама обо всем этом думаешь? — спросил он.

— Я думаю, что Питер погиб случайно, просто подвернулся под руку. Краули умер из-за того, что я увидела этот рисунок. И, значит, я следующая.

— Интересно.

— Более чем интересно. Речь идет о моей жизни, мистер Валентайн.

— Зови меня, пожалуйста, Майклом. Говоря «интересно», я имел в виду не угрозу для тебя, а то, что кто-то погибает, потому что увидел конкретное произведение искусства. В этом отсутствует логическая основа… пока.

— Я не думаю, что это вообще имеет какую-то логическую основу. Бессмыслица, да и только.

— Для того, кто убил твоего друга и директора Паркер-Хейл, это имело огромный смысл.

— Почему мне кажется, будто мы ходим кругами?

— Потому что так оно и есть, — пояснил Валентайн. — Круги становятся все меньше и меньше, и наконец ты приходишь к маленькой точке в самом центре.

— По-моему, это слишком мудрено, — фыркнула Финн. — Моя мать дала мне ваш номер на случай, если я попаду в настоящую передрягу, и именно потому я пришла к вам. Разве вы не должны что-то предпринимать? А мы сидим тут, распиваем кофе, едим печенье и никуда не движемся.

— Это как посмотреть, — улыбнулся Валентайн. — С точки зрения сбора сведений я продвинулся весьма основательно, ибо за время нашей беседы узнал много такого, чего не знал раньше. Я знаю, как ты выглядишь, я знаю, где ты живешь, я знаю, что, помимо всего прочего, ты позируешь обнаженной и преподаешь английский как второй язык, что недавно ты лишилась места интерна в престижном художественном музее и что ты, пусть косвенно, причастна к двум убийствам. В рассматриваемой ситуации все эти сведения могут оказаться чрезвычайно важными.

— Ну почему всех так задевает то, что я позирую обнаженной?

— Да потому, что это заставляет людей воображать, какая ты без одежды. Кого-то это смущает, кого-то восхищает, но признайся, это не то же самое, что работать официанткой в кафе.

Валентайн вздохнул.

— Дорогая Финн, моя работа состоит в том, чтобы вникать в подробности, порой в очень мелкие подробности. Когда я произвожу для кого-нибудь оценку редкой книги, начертание единственной буквы может оказаться ключом, позволяющим отличить подлинник от подделки. Если я консультирую кого-то по поводу жизненно важной информации, эта информация должна быть точной. Если ты смотришь на вещи пристально, ты видишь детали, ты видишь изъяны, а порой ты видишь абсолютное совершенство. И то и другое может быть в равной мере важным.

— Вы имеете в виду рисунок Микеланджело?

— Как пример, конечно. Проблема может заключаться именно в этом: возможно, это вовсе не Микеланджело. Людей иногда убивают и из-за подделок.

— Но тот рисунок был подлинным. Я ручаюсь.

Валентайн улыбнулся.

— Не обижайся, детка, но тебя едва ли можно считать авторитетным экспертом.

— А вас можно?

— Ты говорила, что у тебя есть цифровое изображение этого рисунка.

Финн кивнула, порылась в прислоненном к стулу рюкзаке, отыскала камеру и вручила ее Валентайну. Он открыл клапан на дне камеры, достал шнур и подключил к плоскому черному монитору фирмы «IBM». Когда он склонился над клавиатурой, Финн обошла его, остановилась позади и с удивлением отметила, что самого системного блока ни на столе, ни под столом нет.

— Сервер находится в подвале, — не поднимая головы, объяснил Валентайн, как будто прочел ее мысли. — Там прохладнее.

— Что у вас за машина? — поинтересовалась Финн. — Суперкомпьютер или что-то в этом роде?

— Не совсем, — ответил он. — Но близко к тому. У меня бывает много заказов от головастых ребят из Калифорнии, из Силиконовой долины, и порой они расплачиваются со мной не чеком, а компьютерной техникой или программным обеспечением. Ну что ж, приступим.

На экране появилось изображение рисунка Микеланджело в полную величину. Все детали просматривались безупречно.

— Ну? — спросила Финн.

— Я вынужден признать, что он выглядит впечатляюще. И кажется подлинным, во всяком случае на первый взгляд.

Он нажал еще несколько клавиш, и рисунок исчез.

— Что вы делаете?

— Провожу сравнительный тест. У меня есть кое-какие материалы в базе данных. Если потребуется больше, я смогу получить их, запросив дополнительные сведения.

— Что будете сравнивать?

— Слова вон там, в уголке. Посмотрю, тот ли это самый почерк.

Какое-то мгновение экран оставался пустым, потом появилось окно, разделенное на четыре секции, с фрагментом текста в каждой. Валентайн снова нажал клавишу, и в окне появилась пятая секция, с рисунком Микеланджело. Еще одно нажатие, и сам рисунок исчез, осталась одна надпись.

— Сейчас посмотрим, — сказал Валентайн.

Его длинные сильные пальцы умело бегали по клавишам, и Финн поймала себя на мысли о том, каково было бы ощутить прикосновение этих пальцев к своему телу. Впрочем, она выкинула эту мысль из головы, как только с экрана пропала большая часть изображения. Осталось лишь два текстовых фрагмента: выборка из какой-то явно очень старой итальянской рукописи и увеличенная надпись на рисунке.

Финн наклонилась через плечо Валентайна, касаясь волосами его щеки. Она легко прочла строки:

Валентайн подхватил с начала следующей строки: