— Давай, Финн, ступай. Номер девять один один. Вызови копов и «скорую помощь».

Еще раз оглядев бункер, он сказал:

— Теперь у нас есть нужные улики. Все сходится: Фонд Грейнджа, Корнуолл, Краули, Гэтти, все остальные имена. Все, что составляло эту тайну. Мы раскрыли ее, и чем больше народу все это увидит, тем лучше.

— А ты? С тобой все будет в порядке?

— Со мной все будет в наилучшем виде. Давай!

Финн повернулась и побежала.

Финн, задыхаясь, бежала по извилистому проходу, а в голове ее, не давая сосредоточиться, теснились тысячи различных мыслей и образов. Впрочем, единственным образом, остававшимся с ней всю дорогу до подвала Фонда Грейнджа, было осунувшееся, бледное лицо лежащего на полу бункера человека, торчащий из верхней части его живота нож, густое кровавое пятно, расползающееся спереди по его белой рубашке, и тонкие пальцы пианиста, вцепившиеся в костяную рукоять.

Добежав до конца туннеля, она, спотыкаясь, ввалилась в круглую камеру за секретной дверью в подвале дома на Сент-Люк-Плейс и резко остановилась. Глаза ее изумленно расширились. Лейтенант Винсент Дилэни из Полицейского управления Нью-Йорка сидел на корточках над привалившимся к каменной стене помещения человеком. Точнее, над трупом, половина лица которого была превращена в кровавое месиво. Белый воротник, залитый кровью, указывал на то, что это священник римско-католической церкви. Священник. Священник с плоской черной загогулиной автоматического пистолета в руке. Когда Финн остановилась, переводя дух, полицейский поднялся и повернулся к ней, все еще держа пистолет, из которого и был убит священник. Звук этого выстрела она слышала полжизни тому назад, в другом конце туннеля.

— Мисс Райан, — медленно, с расстановкой произнес он. — Я знал, что в конечном счете вы здесь объявитесь. Вы по-прежнему со своим новым другом Валентайном?

— Откуда вам все это известно?

— Мне известно гораздо больше, чем вам кажется.

— Почему вы здесь? — Она смотрела на съежившуюся фигуру мертвого священника. — Что происходит?

— Валентайн с вами?

— Как сюда попал священник?

— Он не священник. Он киллер. Наемный убийца.

— Он убил Питера?

Голова у нее кружилась, связи, которые она выстраивала, распадались и разлетались во всех направлениях, смысл и логика исчезали.

— Нет. Питер был убит случайно. На его месте должны были оказаться вы.

— Почему?

— Потому что вы наткнулись на тот рисунок. Если бы вы пошли по его следу, то рано или поздно оказались бы здесь. Вас необходимо было остановить. — Он помолчал. — Я задал вам вопрос. Валентайн с вами?

— Да.

— А ребенок?

— Какой ребенок?

Этот вопрос был ей непонятен.

— Ботте. Фредерико. Правда, теперь он давно уже взрослый. Пожилой человек.

— Фред? Музейный охранник?

— Его всегда называли ребенком. Каждый человек был когда-то ребенком. А этот представлял собой угрозу с момента зачатия.

— Вы сошли с ума! — прошептала Финн. — О чем вы говорите? Там склеп, полный похищенных, награбленных произведений искусства! Миллиарды долларов! Людей убивали, чтобы скрыть факт его существования. Какое отношение имеет к этому старик? Кстати, вы-то тут при чем? — Она посмотрела вниз, на привалившийся к стене труп. — Или он?

— Я не только полицейский, мисс Райан, — тихо произнес Дилэни. — А людям, на которых я работаю, известны тайны, старые тайны, разглашать которые ни в коем случае нельзя. И дело не в искусстве, не в этих сокровищах, сколь бы они ни были ценны. Дело в первую очередь в ребенке. Мы полагали, что держим все под контролем, но потом потеряли его. Он снова начал убивать. Если его найдут не те люди, правда выйдет наружу. Это недопустимо. Церковь и без того в кризисе, и такой удар может стать для нее роковым. Этот, — он кивнул на труп, — принадлежал к другой фракций. Те, кто стоит за ним, полагали, что вашей смерти будет достаточно, ибо они стремились не к защите репутации Церкви, а лишь к собственной власти. Готовы были рискнуть всем ради возможности добраться до этого клада и наложить руки на награбленные сокровища.

— А он хотел все здесь уничтожить, — прошептала Финн. — Сжечь бесценные творения, шедевры, созданные гениями человечества за тысячу лет.

Она осеклась и взглянула на полицейского.

— Да кто он вообще такой?

— Эудженио Пачелли, незаконнорожденный сын Папы. Нацисты удерживали его при себе как заложника, с помощью которого могли шантажировать Ватикан, добиваясь помощи в сокрытии награбленных сокровищ. Но в результате нарвались на другую, уже американскую шайку доморощенных грабителей — Джеймса Корнуолла с компанией.

— «Кардусс». Францисканцы. Фонд Грейнджа.

— Если угодно, да. И не только это.

— Как вы нашли это место?

— Последовал за священником. Я знал, что в конечном счете он непременно наведет меня на папского отпрыска. И точно, человек из Рима пронюхал-таки, где прятался этот чудаковатый малый, да только тот уже скрылся.

— Этот, как вы говорите, «чудаковатый малый» мертв, — сказал Валентайн, выходя из туннеля.

Дилэни в изумлении повернулся, пистолет «глок» в его руке вскинулся вверх, и ствол уставился Валентайну в грудь.

— Все кончено, — сказал Валентайн.

— Не совсем, — возразил Дилэни. — Осталась самая малость, последняя приборка.

— Что еще за приборка? — не поняла Финн.

— Он имеет в виду убийство, — пояснил Валентайн. — Этот тип не может оставить нас в живых. Он знает, что все это нельзя предавать огласке. Он прав. Эудженио Пачелли, Папу Пия Двенадцатого, собираются канонизировать. Скверно и то, что его называли «Гитлеровским Папой», но если выяснится, что он к тому же нарушил обет и стал отцом внебрачного ребенка… Шпионы и наемные убийцы Ватикана — настоящие, а не из какого-нибудь параноидального голливудского сценария — не мечтают о том, чтобы увидеть себя на первой странице «Нью-Йорк таймс».

Валентайн сделал полшага вперед и развернулся к Дилэни боком, слегка уменьшив возможную площадь поражения.

— Такие вот дела.

В этот момент Финн точно поняла, что сейчас произойдет. Валентайн, движимый идиотским рыцарским благородством, постарается отвлечь противника на себя. Бросится на него, чтобы погибнуть, но дать ей хотя бы малейший, ничтожный шанс на спасение. Что там за дурацкое присловье было в ходу у ее матери? «Слабому сердцу не дано пленить прекрасную даму». Порой Финн дивилась тому, как вообще ухитряется существовать мир, где распространен тип мышления, полнее всего воплощенный в образе Елены Троянской.

«Но уж сегодня этому не бывать! — подумала она. — Сегодня — ни в коем случае!» Вспомнив о том, что в руке у нее зажата связка дубликатов похищенных ключей, девушка тихонько перехватила их так, чтобы зазубренный конец длинного ключа от дверцы «тойоты» торчал наружу. С секунду она колебалась. Взгляд ее метнулся к Валентайну, мысли кружились, как в водовороте. Отчаяние твердило ей, что у нее и в помине нет того, что необходимо: ни отваги, ни глупости, ни злости. Тут не поможет даже основной инстинкт самосохранения. Она ведь из Огайо, просто девчонка из Огайо! В жизни так не бывает!

— Дерьмо! — прошептала она.

Дилэни обернулся, снова остановив на ней взгляд, а когда она танцующей походкой направилась к нему, глаза его расширились. И вот перед ее взором остался один-единственный, вытеснивший все прочее образ: анатомический рисунок Микеланджело с изображением препарированного женского трупа. В тот же миг одновременно с ней двинулся и Валентайн. Полицейский замешкался, чтобы принять решение, и это краткое, всего на долю мгновения, замешательство оказалось для него роковым.

Финн изо всех сил ударила его в шею зажатым в кулаке ключом. Пистолет в его руке подскочил, громыхнул выстрел. Пуля угодила в лампу над головой. Осколки стекла разлетелись по помещению, и Финн снова оказалась во тьме. Она почувствовала, как зубчатый металлический стержень недавно изготовленного ключа от машины вонзается в плоть Дилэни, разрывая внешнюю сонную артерию. Внезапно ударившая фонтаном кровь обрызгала ей щеку. «Глок» полицейского выстрелил во второй раз, пуля пролетела мимо ее уха, а вспышка позволила ей увидеть нанесенную ключом рану. Дилэни пошатнулся и упал на колени над телом посланного Римом убийцы. Его свободная рука дернулась к шее, силясь остановить кровотечение, но кровь, а вместе с ней и жизнь неотвратимо покидали его, вытекая отмеренными, пульсирующими толчками. Потом он рухнул, и над ним снова сомкнулась тьма.