— Когда-то, в прежние времена, кража предметов искусства была занятием вроде того, что ты видела в фильмах с Дэвидом Нивеном или Кэри Грантом. Но теперь это зачастую имеет вторичные связи — обычно с наркотиками, а иногда с оружием.

— Непонятно, — сказала Финн. — Ведь между этими сторонами жизни нет ничего общего.

— Еще как есть, — возразил Валентайн.

— Объясни.

— При осуществлении любого вида преступной деятельности, как правило, приходится иметь дело с огромными суммами в наличных деньгах. Между тем наличность трудно хранить и еще труднее тратить в нужных объемах. Кража предметов искусства помогает разрешить обе эти проблемы.

— Как?

— Антиквариат и художественные произведения — это та же валюта. Большинство ценных предметов искусства имеют установленную стоимость. Картина или рисунок могут рассматриваться как эквивалент некой суммы. Вместо того чтобы заключать сделки за деньги, крупные наркодилеры и торговцы оружием — особенно те, что действуют на рынке терроризма, — конвертируют наличность в художественные шедевры. Произведения искусства портативны, легко перемещаемы через границы и обычно так или иначе страхуются. Я могу назвать тебе с полдюжины галерей в Европе, которые со знанием дела занимаются скупкой и продажей краденых художественных ценностей. А здесь, в Нью-Йорке, их вдвое больше. Это очень крупный бизнес.

Финн подвернула под себя ногу, поерзала на сиденье и задумчиво спросила:

— Значит, мы имеем дело именно с этим?

— Точно не скажу. Для наркобизнеса все это слишком изощренно, я с таким не сталкивался. И на обычную перепродажу краденого не похоже, во всяком случае на первый взгляд. Тут что-то другое, причем с давними корнями.

— Почему ты так считаешь?

— Краули был довольно крупной шишкой. Ты сказала, что в акте о поступлении рисунка Микеланджело значились его инициалы?

— Нет. Не там, а в инвентарной карточке.

— А как насчет квитанции из Галереи Хоффмана? Кому она была адресована? Краули или кому-то другому?

— Это все в компьютере. Рисунок купил у Галереи Хоффмана один из основателей Паркер-Хейл, кажется, в тысяча девятьсот тридцать девятом году. Еще до Краули.

— Но атрибуцию проводил Краули?

— Да, всего несколько лет назад. Он определил рисунок как принадлежащий Урбино.

— Слишком много совпадений и недостаточно ответов, — пробормотал Валентайн.

Он успел покончить с яичницей и теперь жевал кусок бекона. Финн снова наполнила кофейные чашки, его и свою. На симпатичной, выдержанной в стиле ретро кухне воцарилось молчание.

Откуда-то издалека доносились звуки утреннего уличного движения на Бродвее, а ближе слышался скрип и грохот мусоровозов за Лиспенард-стрит.

— Ладно, — сказал наконец Валентайн, — давай попробуем свести воедино все, чем мы располагаем. Все начинается с того, что ты случайно наткнулась на рисунок Микеланджело, а Алекс Краули за этим тебя застукал.

— Ты говоришь так, будто я собиралась что-то украсть.

— В том-то и дело, — указал Валентайн. — Ты не делала ничего дурного, не нарушала никаких правил, так с чего это вдруг Краули взбеленился? Если даже ты и ошиблась, с кем не бывает? Но нет, видя, что ты стоишь на своем, он не находит ничего лучше, как выставить тебя из музея.

— И что из этого следует?

— Либо он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что этот рисунок хранится в фондах вверенного ему музея, либо это подделка. И первое куда более вероятно, чем второе, ибо ранее уже было задействовано прикрытие. В инвентарную опись рисунок был занесен как работа другого художника. Тут, правда, встает вопрос: почему? Зачем? — Он побарабанил пальцами по пластиковой столешнице. — Мне бы очень хотелось посмотреть на подлинники сопроводительных документов. По бумагам можно установить больше, чем по компьютерному файлу, да и подделать их труднее.

— Эта компания называется «ЮС докуграфик сервис». Я видела их грузовики на парковке за музеем.

— Что ж, это упрощает дело, — сказал Валентайн.

Он ненадолго задумался, между делом щедро намазывая тост вареньем из ревеня. Даже при столь простом движении на его руках и плечах взбугрились могучие мышцы, и Финн зажмурилась, вспомнив его объятия. Он обладал огромной силой, а его крепкое, мускулистое тело наводило на мысль об упорных тренировках, но никак не о кабинетной работе «книжного червя». Они стали любовниками, но всего о себе он ей так и не рассказал.

— О чем ты думаешь?

Валентайн улыбался чуть хищновато, поблескивая превосходными зубами и пристально глядя на Финн.

— Не скажу, — со смехом отозвалась она. — Так что же нам делать? Убежать на необитаемый остров и подождать, пока все рассосется само собой?

— Вообще-то, — он снова ухмыльнулся, — я знаю одно подходящее местечко. Но думаю, возможности отправиться туда у нас уже нет.

— А что у нас есть? Убийством Краули занимаются копы, как и убийством Питера. Через пропавший кинжал и Хуана Гриса мы установили некую связь между Гэтти, Краули и Францисканской академией, и у того скользкого типа, директора школы Уортона, рыльце наверняка тоже в пушку. Мы знаем, что Гэтти замешан в кражах предметов искусства, по крайней мере как покупатель, потому что у него имеется краденый Ренуар. Но все это плохо складывается вместе.

— Наверняка складывается. Просто мы пока еще не знаем, каким образом.

— И как же мы узнаем?

— Я хочу поговорить с одним знакомым дилером. Потом, может быть, схожу в Паркер-Хейл и задам несколько вопросов.

— Под каким предлогом?

— Скажу им, что я твой крестный отец и что ты пропала. А поскольку твой парень был убит, я, естественно, волнуюсь.

— Не знаю, хочется ли мне, чтобы ты назывался моим крестным отцом. От этого у меня возникает ощущение, будто я лежу в колыбели, которую только что украли, — усмехнулась Финн.

— А ты представь себе это в духе Марлона Брандо, — предложил Валентайн, улыбаясь в ответ.

Он вытянул ногу под столом и провел большим пальцем по ее икре. Финн задрожала. Он бросил на нее странный взгляд.

— Это что такое? — спросила она строго.

— Мой лучший плотоядный взгляд в стиле Кристофера Уокена.

— Неужели ты еще не выдохся?

— Сейчас посмотрим.

— И что я должна буду сделать… потом?

— Сесть за компьютер и выяснить, как связаны все эти детали.

— Хорошо.

Он взглянул на ее тарелку.

— Ты закончила?

— Ага.

Финн выскользнула из уголка для завтрака и начала расстегивать пуговицы на рубашке.

— Джентльмены, приготовьтесь защищать свои фартуки.

ГЛАВА 27

Без всякой просьбы или приказа сержант вышел из лагеря примерно через час после рассвета, взяв с собой только Рейда. Этот малый был наполовину индейцем, из хреновых чероки, кажется, и выглядел как лицевая сторона старой монетки в один никель. Спокойный, словно собрался в лавку за сигарой, но в полной готовности, способный сбить что угодно из своей М-1 с расстояния в пару сотен ярдов.

— Куда мы направляемся, сержант? — спросил Рейд.

— Туда же, куда и раньше. Может быть, кто-то там крутится-вертится. Посчитаем их по головам или что-нибудь в этом роде.

— Конечно, сержант, — только и сказал Рейд. Он снял винтовку с плеча и последовал в лес за сержантом.

На сей раз тот не сводил глаз с земли. Похоже, там были три протоптанные тропки: одна вела прямо, одна сворачивала налево и одна — направо. Все они сходились вместе примерно в центре лесного участка, делянки на маленькой прогалине. Кролики, может быть, или скорее олени. Ветки были обгрызены на высоте примерно пяти футов, что подходит для оленя или молодого лося. Интересно, водятся ли здесь, в Европе, лоси? Сержант тут же выбросил эту мысль из головы, поскольку времени на посторонние размышления не было. Он жестом указал налево, и Рейд кивнул. Сержант двинулся по тропке, ведущей влево, солдат последовал за ним, держась на расстоянии нескольких ярдов. Рейд не производил ни звука, чего невозможно было добиться от остальных в подразделении.