Мак-Скимминг был близким другом Фредерика Грейнджа, страстным коллекционером и старшим партнером в юридической фирме, которая управляла активами Грейнджа и его жены. Помимо деловых имелись и другие связи: сын Мак-Скимминга, Джеймс, женился на дочери Грейнджа, Анне. Джеймс умер во время войны, а его жена — еще раньше, в родах в 1940 году. Ребенок родился умственно отсталым и наследником быть не мог.

Все это выглядело вполне пристойно, во всяком случае на первый взгляд. Однако при более пристальном рассмотрении обнаружилось, что во многом эти сведения являлись неполными, уводящими в неверном направлении, а то и откровенно лживыми. Подключившись к поисковой системе через один из компьютеров библиотеки, священник выяснил много интересного и о Фредерике Грейндже, и о его фонде. Так оказалось, что Грейндж и вправду являлся сыном копа, выходцем из бедной ирландской семьи, но вот предпринимателем, владельцем брокерской конторы, инвестиционным банкиром или железнодорожным магнатом стать ему так и не довелось. А был он всего-то навсего клерком в фирме «Топпинг, Хэлливелл и Уайтинг», где Мак-Скимминг являлся младшим партнером. С окончанием войны фирма «Топпинг, Хэлливелл и Уайтинг» фактически прекратила деятельность, лишившись большей части партнеров, хотя еще некоторое время числилась в корпоративном реестре. В 1945 году ее приобрели несколько неназванных партнеров. Они наняли группу юристов, и именно эти юристы создали Фонд Грейнджа и, в качестве автономной структуры, Художественный фонд Мак-Скимминга, некоммерческую структуру, формальным владельцем которой являлся недееспособный наследник, Роберт Мак-Скимминг.

В 1956 году, вслед за смертью этого юноши в возрасте шестнадцати лет, фонд был тихонько инкорпорирован в единую структуру с Фондом Грейнджа. К тому времени эта организация являлась фамильным трастовым фондом лишь по названию: наследников у учредителей не осталось, а всеми делами заправляли директора, которым устав позволял оставаться анонимными. Сведений об их именах не обнаружилось, ибо исходящие документы фонда издавались не ими, а составлявшими рабочее правление нанятыми юристами, работавшими под старым и тоже давно уже не связанным с учредителями фирменным брэндом «Топпинг, Хэлливелл и Уайтинг». К 1956 году все следы первоначальных участников операции, являвшейся на сто процентов мошеннической, полностью исчезли. Но фонд остался и продолжал благополучно существовать на протяжении вот уже более чем полувека. Казалось, что столь изощренная и дорогостоящая мистификация не имеет никакого смысла. С какой целью и с каким результатом все это делается?

Поскольку отчеты по выплатам и списки грантов, предоставлявшихся фондом тем или иным организациям, не давали повода для подозрений, тот факт, что в его распоряжении действительно имелась сумма в три или четыре сотни миллионов долларов, не вызывал сомнения. Другое дело, что эти деньги никак не могли быть получены по завещанию Фредерика Грейнджа или его жены.

Фонд Грейнджа представлял собой фасад, скрывавший организацию для распределения средств, не имевших реального источника, или, иными словами, гигантскую «прачечную» для отмывания денег, существовавшую уже более полувека. При экстраординарных масштабах деятельности схема отличалась удивительной простотой. Однако неизбежно вставал вопрос о том, куда шли отмытые средства и какое отношение ко всему этому мог иметь маленький мальчик, увезенный из монастыря на севере Италии? Сведения о Фонде Грейнджа являлись лишь частью поисков, которые Ларри Маклин вел здесь, в Америке. Согласно полученным им в Ватикане инструкциям мальчик из прошлого и его нынешнее местоположение имели коренное значение. Он нацарапал на листке имя мальчика:

Фредерико Ботте

Отец Джентиле знал, что некогда мальчику дали другое имя — опасное имя, — и одна из его задач заключалась в том, чтобы оно никогда не оказалось раскрытым.

Ниже первого появилось и то, второе имя:

Эудженио

Он бросил взгляд на свои часы. Шла вторая половина дня, но время на то, чтобы вернуться в гостиницу и переодеться в облачение отца Джентиле, перед тем как отправиться на встречу с добрыми братьями церкви Св. Иосифа в Гринвич-Виллидж, еще оставалось.

Проверяя по Интернету все связи Фонда Грейнджа, он заодно просмотрел списки персонала «Общества Сент-Эджидио» и обнаружил, что ни одного человека, работавшего в ту пору, когда на их попечение должен был поступить Фредерико Ботте, в штате уже не числится. Однако он надеялся, что, возможно, найдет что-нибудь полезное.

Выключив лампу, он покинул огромный, размером с футбольное поле, читальный зал с застывшими высоко над головой, на вечно голубом и залитом солнцем небе, облаками фресок. К сожалению, настоящая жизнь куда сложнее. Он прошел через главный вестибюль — его шаги отдавались эхом на сияющем мраморном полу, — толкнул главные двери, вышел на улицу и обнаружил, что в реальной жизни идет сильный дождь. Пригнув голову, он сбежал по ступенькам вниз, остановился, чтобы купить зонтик у одного из уличных торговцев, которые почему-то всегда предвидели перемены погоды гораздо лучше, чем метеорологи да синоптики, и поспешил в свою гостиницу.

Как обычно, в ранний утренний час Карл Крессман выволок усталые старые кости из постели и поднялся на башенку своего прибрежного дома, чтобы взглянуть на погоду. Как обычно, она была почти идеальной: безоблачное небо, безбрежный лазурный залив, легкий бриз и температура где-то уже за двадцать пять по Цельсию.

Крессман снова спустился в спальню, натянул купальный халат и обвел быстрым взглядом свое отражение в большом, в полный рост, зеркале на двери ванной комнаты. В семьдесят пять он по-прежнему мог большую часть того, что мог в двадцать, хотя, по правде говоря, некоторой частью этого был обязан химическим или механическим средствам. Виагра и пара других лекарственных препаратов держали его клюв вверх, когда требовалось (хотя, по правде говоря, требовалось не так уж часто), а новейший кардиостимулятор поддерживал работу сердца. По какой-то причине Крессман, в отличие от большинства своих друзей, сохранил густые волосы, пусть они и стали совершенно седыми, а трифокальные контактные линзы поддерживали зрение в пределах ста процентов. Загорелый, пребывающий в хорошей физической форме и хорошем настроении, полностью владевший своими чувствами и богатый, как Крез, он имел все основания быть довольным собой и жизнью. Что еще человеку надо?

Загорелый старик спустился по винтовой лестнице на главный этаж, вошел в совершенно белую кухню и налил себе из автоматической кофеварки чашку кофе. Стоя у раковины и глядя на большой плавательный бассейн в глубине своего участка, он покачал головой, смакуя насыщенный вкус напитка.

Жизнь, безусловно, странная штука, ведь было время, когда он считал свою жизнь по минутам. В ту пору ему и пригрезиться не могла возможность доживать остаток своих долгих дней в вилле на морском побережье, с плавательным бассейном и машиной, которая варит тебе кофе, прежде чем ты проснешься. Такие вещи находились за пределами его воображения. Он прошел через войны, бури и прочие бедствия, о которых лучше не вспоминать, но выжил. И не просто выжил, а достиг процветания. Старик громко рассмеялся. Надо же, ведь когда ему было двадцать, он вообще вряд ли слышал о креветках, не говоря уже о том, чтобы их попробовать, а в конечном итоге эти замечательные маленькие крохи сделали его богатым.

Крессман допил кофе, прополоскал чашку в раковине и поставил ее на полку сушиться. Он пересек вымощенный плитками пол гостиной, вышел через раздвижную дверь на крытую веранду, а потом спустился по ступенькам к бассейну. Не один олух потешался над тем, что ему приспичило соорудить бассейн в доме, стоявшем всего-то футах в пятидесяти от Мексиканского залива, но Крессман извлекал из этого максимальное удовольствие. Бассейн наполняли соленой водой, накачиваемой из залива, фильтровали и нагревали до двадцати пяти градусов и днем и ночью. Здесь не было ни приливов, ни отливов, ни течений, ни волнения — ничего, что могло бы помешать его упражнениям.