Убийство было совершено больше суток назад, так что очевидно — по горячему следу никого не поймали… или не захотели ловить, что одно и то же, а отчёт криминалистов — если он и содержал что-то путное — уже отредактировали так, что и Гуттенберг не признал бы используемые в шрифте буквы.

Что присутствия на месте преступления не отменяет, конечно. Я, как и любой человек в этом городе, от воображения отучен «мозгомойкой»; мне нужна конкретная картинка.

— Убийство в порту, — поразмыслил я, — Где именно?

— Пакгауз 1024, в северо-западной части. Приморский терминал.

— Это плохо. Наверняка там уже всё вычистили. — Корабли нынче ходили гораздо реже — по причине вечно штормящего моря и острой дороговизны угля, но всё же много чаще, чем самолёты. — Хотел бы я знать, что там понадобилось убитому. Подпольные бои?

— Не могу знать, сэр! — Айви окончательно перешла на словарь «Краткого военно-полевого разговорника для нижних чинов». — Но позволю себе заметить, что, поскольку убийство было совершено вчера ночью, срок трёхдневного полицейского карантина никак не мог истечь!

Я только усмехнулся. Чтобы кто-то позволил складу три дня пустовать — невероятно! Но, с другой стороны, сенаторов убивают тоже не каждый день. В любом случае, не повод отсиживаться в баре, мечтая о том, что всё образуется само собой.

— Ладно, детектив Стерлинг, слушай мою команду… — я вспомнил о своём статусе и поправился. — Вернее, настоятельную рекомендацию. Встречаемся в десять у пакгауза — полагаю, моих сыскных способностей хватит для его отыскания. А до того — доложишь шефу о ходе расследования и посмотришь, не обрёл ли наш «призрак» имя официально. Ну и, разумеется — рапорт тех патрульных «скорохватов», которые обнаружили тело. Ясно?

— Вполне, — отозвалась эльфка, переключившись на нормальный режим речи, — А ты?

— Воспользуюсь преимуществом иррегулярного полицейского служащего — ещё немного посплю.

Айви фыркнула. Но от комментариев воздержалась — просто вышла, не попрощавшись.

Я, кряхтя от тщательно симулируемой ломоты в суставах, подошёл к барной стойке.

— Я передам Молли, что она получила отставку, — улыбнулся Ноб, заставив меня проклясть всех этих идиотов, неспособных мыслить прямо, чётко и ясно.

Как я, например.

Вообще-то, похоже на то, что я единственный умею так мыслить.

Это странно, но я не отчаиваюсь. Когда-нибудь я их всех всё равно перевоспитаю.

Я разворачиваю к себе монитор Нобова сетевика — он никак не раскошелится на голографический сенсорный дисплей. А может, просто пытается создать атмосферу киберпанковской старины. Отправляю на известный мне адрес короткое сообщение.

В ожидании ответа настраиваю программу новостей.

Ничего нового — ещё несколько смертей от «восемьдесятчетвёртого» гриппа, предупреждение Комитета Экологической Безопасности о том, что раскочегаренная радиооблучением со спутников атмосфера вновь встала на дыбы, обрушив на САСШ ураган со скоростью ветра в 150 м/с. Над Кэп-сити включен купол плазменно-баллистической защиты, так что гражданам, чувствительным к электромагнитному излучению лучше поберечься.

Ответное сообщение содержало только несколько цифр. То же место. Тот же час.

Я натягиваю плащ, шляпу и выхожу на улицу. До десяти мне предстоит сделать кучу дел.

Маршрут, которым я иду используется мной нечасто.

Свободно, прогулочным шагом, дойти до угла — регистратор над баром работает исправно, но вряд ли подслеповатый глазок бронированной камеры сумеет разобрать что-то большее, чем плащ и шляпа. Кинематограмма — сиречь анализ походки — конечно, останется, но она уликой на суде служить не может.

Пока.

На углу досчитать до десяти — за это время камера наблюдения, установленная на «волчьем солнышке» опишет полный круг и вырубится на пять секунд для экономии ресурсов памяти видеопоста.

Пересечь улицу. Тут опасаться нечего — регистраторы уличная шпана громит едва ли не раньше, чем их устанавливают. Потому что они мешают ночному промыслу.

Большого Брата обмануть невозможно — слишком много чутких глаз и ушей окружают тебя. Но чем чаще выходишь из поля зрения камер, тем меньше вопросов задаст следственный отдел, когда припрут.

Пакетик с нужным мне снадобьем я выудил из под крышки мусорного бака, установленного точно под регистратором — буквально за пару минут до моего прихода кто-то швырнул пакет с несмываемой краской в линзу прибора.

Рулончик с юанями лёг на место пакетика. В принципе деньги мог забрать кто угодно, но я в это не верил. Раз я до сих пор получаю зелье, встряхивающее мою гормональную систему, значит и поставщик на другом конце цепочки исправно получает мои взносы.

Если бы деньги не дошли, то меня, по всему вероятию, просто внесли бы в чёрный список… и в этом синдикате мне не продали бы уже ничего. Никогда.

Сейчас даже у наркоторговцев есть свои компьютерные базы.

Переждав неторопливый проход «Ока Саурона» над своей головой я вышел из переулка и отправился к станции монора.

Ушёл я, впрочем, недалеко. Уже метров через сто мои колени отчётливо задрожали, голова закружилась и я почувствовал, что того и гляди рухну в мусорную кучу… чтобы уже не встать.

Приступ.

Мне повезло, что шатать меня начало в густой тени, точно под стойкой прожектора. Предательский круг света от направленного отражателя лампы начинался в паре ярдов от меня и уходил куда то вдаль, по направлению к «Орчатнику» и блеклому кирпичу домов.

Те, кого прихватило на свету — не важно что, болезнь, похмелье или постнаркотический отходняк — быстро попадали в когти и лапы вампиров. Пожалуй, единственные существа, всё ещё небезразличные к людской судьбе.

Внизу свет опасен, потому что выдаёт твоё местонахождение тем, кто притаился во тьме.

Колотун усиливался, и я скрипнул зубами — это плохо, когда даже не можешь даже рассердиться на болезнь. Но что делать, если у меня даже адреналин — и тот заёмный.

Я закинул голову вверх. Чернота. Мрак. Здесь не было даже свинцового неба.

Рука сама собой поползла в карман, скользя по ребристой рукояти револьвера, опускаясь глубже.

На самом дне кармана пряталась лента капсулок в желатиновой оболочке. «Чёрный вихрь». Наркотик, превращающий человека в опьяневшего бога. Божка, упивающегося вседозволенностью.

Доводящий реакцию и чёткость чувств до беспредельного уровня. Увеличивающий скорость сокращения мышц до физического предела возможностей мышечной ткани.

Раскочегаривающий гормональную систему до состояния парового котла перед взрывом и заставляющий твой мозг работать с такой скоростью, что мир вокруг замирает.

Наркотик, отменно заставляющий утратить чувство реальности. Я сам видел, как любители «чёрного вихря» пытались бегать по стенам и летать.

Получалось плохо.

Я сунул капсулу под язык.

Улыбнулся, чувствуя, как лопающийся желатин выпускает заключённые внутрь горькие капельки.

«Вихрь» страшен не химической зависимостью — она ничто по сравнению с такими вещичками, как «бархатные сны» или «серебряный шёлк». Сложнее избежать соблазна вновь почувствовать себя богом. Дать реальности пинка под зад.

Но «вихрь» дорог. За сумму, которую я истратил на десяток невзрачных капсулок, сляпанных на химзаводе в каком-нибудь медвежьем углу можно было приобрести месячную дозу «шёлка». Потому что человек, приторговывающий «вихрем» может получить срок не за наркодилерство, а за полноценную «измену интересам САСШ».

Как карта ляжет.

Потому что «вихрь» — боевой стимулятор. Один из тех препаратов, которые сделали военлордов теми, кем они стали сейчас. Потому что прежде генетики была химия допингов, отработанная на сотнях профессиональных спортсменов. И стимуляторы, приравненные к оружию. От «зомби», превращающего человека в исполнительную куклу, до «ледка», отрубающего мозг человека от нервных окончаний.