«Довольно».      

Грэйн осеклась, когда богиня явила себя так, что даже сквозь слепоту многовекового отчуждения диллайн ее почувствовал. Недоверчиво, настороженно склонил голову, мучительно вслушиваясь… Нет. Все?таки не слышал. Все?таки еще нет! Значит, одного лишь желания оказалось мало?

Диллайн словно зашел в родной дом с трескучего мороза и оказался возле пылающего очага или шагнул к плавильной печи – так полыхнуло жаром. А может быть, это кровь бросилась в лицо, как у наказанного ребенка, от стыда и раскаяния. Она была здесь, сейчас, рядом. Отец как?то рассказал, что чувствовал, находясь рядом с дедом – посвященным в мудрость Меллинтан. «Которая есть Свет, Свет Истины, Свет Познания. И дорога в сиянии Меллинтан легка и широка» – так, кажется, говорил дед.

– Скажи ей… – прошептал Аластар. – Спроси… Пусть только скажет, существует ли этот путь?

– Она слышит! – Ролфи скрипнула зубами. Если б только можно было разорвать это, пробить, разрушить стену глухоты… Только б поверил! – Она здесь и слышит, всегда слышала каждого из своих детей! Она говорит…

        «Он верит. Скажи ему, Гончая. Пусть знает».      

– Путь есть, – послушно повторила Грэйн вслед за богиней. – Ты знаешь сам. Я всегда была здесь, сын, но где были вы, мои дети? Верни мне их, верни моих детей, верни мне их свободными и гордыми, вольными верни их! Мне не нужны рабы, и слепцы не нужны мне!

– Хорошо. Теперь я пойду до конца. И найду дорогу. Для себя, для своих детей и для всех, кто пожелает идти, – в золотых глазах диллайнского князя отражалось сияние Ее крыльев. Он почти видел… но ему и не нужно было теперь видеть. Он верил и так.

        «Теперь – верит,  – усмехнулась Огненная Луна. – Наконец?то! Они всегда были упрямы, мои дети. Им всегда было мало доказательств моей любви – и моего существования! Я жестокая мать, дочь сестры моей и моя дочь, Грэйн. И не дарую пощады».      

«А разве он просит у тебя пощады, Яростная?»

        «Нет!  – рассмеялась она. – Не просит и не получит! Зато получит другое. Лучше, чем пощада. Больше, чем прощение».      

– Ты опять говоришь загадками, Огненная, и совсем меня запутала, – с досадой сказала Грэйн – и не заметила, что вслух. – Я?то не диллайн, хвала Морайг! Или мне опять нужно что?то понимать?

        «Пока – не нужно» , – все еще смеясь, она взметнула пламя своих крыльев – и освободила ролфийку.

Эрна Кэдвен выдохнула и облегченно потерла лоб, откровенно радуясь избавлению. И хмыкнула:

– Я поражаюсь тебе, диллайн. Ты назвал свой корабль ее именем, ты каждый день говоришь с нею – и ждал еще каких?то знаков? – Ролфи покачала головой. – Нет, я никогда этого не пойму… – Внезапно вспомнив, с кем говорит, Грэйн осеклась и немного смущенно извинилась: – Прошу прощения, милорд. Я забылась.

Эск отмахнулся. Дескать, какие мелочи.

– Я три сотни лет каждый день говорю со своей совестью и душой. И если Меллинтан слышит, значит, она верит мне и в меня.

Капитан «Меллинтан» с нежностью погладил переборку, теплое дерево отозвалось незримой лаской. Огромный фрегат источал… веру и надежду.

– Я не подведу тебя.

За плотно задернутой занавеской шумно вздохнул Идгард и забормотал во сне:

– Не бойся… Шэрр, я с тобой… Не бойся…

На очередной Весенний Бал тив Херевард явился с той же целью, с которой иные люди ходят в зверинец. Подивиться на чудеса природы, вроде двугорбого осла, который никогда не пьет, или многоцветной птицы паво, или водяной крысы, откладывающей яйца. Покачать головой и задумчиво сказать: «Сколь причудливы эти безмозглые создания, не ведающие ни забот человеческих, ни тревог».

В танцевальном зале не протолкнуться, буфеты битком набиты, музыканты подобраны кое?как, зато неутомимы, сорбет льется рекой, и прошлогоднему мелкому яблоку из хрустальной вазы в буквальном смысле упасть некуда. Дамы одеты столь скудно, что даже неудовлетворенный прыщавый юнец от изобилия наготы потерял бы всякий интерес. Мужчины пьяны и… пьяны. Потому что вино льется даже не рекой – морем, приливной волной, а лакеи все подносят и подносят наполненные графины, все подливают и подливают в бокалы. Атэлмар, уже не скрываясь, повел в уютный кабинет юную особу – «посмотреть портреты предков». Девушку можно только пожалеть. После стольких дней беспрерывных возлияний его императорское величество вряд ли способен на подвиги избавления от девичества.

Херевард не стал даже загадывать – кончится все оргией или обойдется без скандалов. Какая разница?

Нет, это не сцены из древних трагедий о падении нравов и закате позабытых ныне империй. Это – пиршество во время морового поветрия. Им, всем этим изысканным мужчинам и восхитительным женщинам, до колик страшно. Они не хотят, чтобы кончалась весенняя ночь, они не хотят просыпаться, ибо пробуждение будет жестким. Потому и пьют, оттого и блудят, что завтра станет не до вина и природного зова.

Империя Синтаф доживает последние… месяцы, если не дни. Красиво доживает, ярко и празднично. Наверное, чтобы было о чем вспоминать потом, когда все кончится.

Тив Херевард набросил плащ на плечи и вышел подышать свежим воздухом на балкон. Огромный город у его ног стонал во сне, как старый пес, и почти что дергал лапами, словно пытаясь сбежать от неизбежности. Миска озера Валмира полна черной смолой, в которой плавают осколки небес да сизый, точно заплесневелый, ломоть Лаунэйд – Змеиной луны. Хочешь пить – пей, но риск отравиться велик как никогда. Саннива, та уже отравилась.

«Предвечный, я так устал, так устал», – вздохнул Благословенный Святой, подставляя лицо мельчайшей измороси. Весь прошлый год эсмонды Синтафа пытались удержать на собственных плечах исполинскую тяжесть Истинной Веры. Попробуй устоять, если ветер ереси буквально сбивает с ног, а глаза сечет являемое народом неверие. Казалось, на эту землю пролился невидимый ядовитый дождь, отравивший все вокруг, и взошли смертельные всходы. Люди теперь шли в храмы не молить и благодарить, а требовать от тивов и Предвечного чудес, исцелений и откровений. Снег не ложится? Тив, проси у Предвечного снегопада, да пообильнее. Мороз ударил? А ну?ка, преподобный, яви Силу и заставь природу отступить. Корова яловая? Сделай так, чтобы телилась, и не выпендривайся, тивья морда. У нас дитё помирает от дифтерита, вылечи немедленно, или никто больше в храм ни ногой. И сколь ни благодетельствуй, а все равно шепоток ползет от селения к городку, от городка к хуторку. Дескать, нету никакого Предвечного. Врут колдуны, врут, и деньгу берут, и в карман ее кладут, а сами палец о палец для народа не ударят.

А дальше только хуже стало. Вспомнили вдруг добрые синтафцы, где стояли шурианские алтари Шиларджи, и куда ролфи к Локке за посвящением хаживали, тоже в памяти воскресили. И потянулись потихоньку в укромные места: к священным озерам, в пещеры и рощи, чтобы молить лунных богинь о помощи и поддержке.

Письма в Эсмонд?Круг от преподобных пестрели жалобами на дурное обращение, постоянные упреки и оскорбления, чинимые обывателями зачастую прямо в храме.

А тив Херевард, зная, где находится источник скверны, ничего сделать не мог. Злополучный «архив Гарби» – вот откуда все пошло. Смешно и противно, конечно, называть собрание летописей и многовековых исследований «архивом», тем паче давать ему имя ублюдочного смеска Лердена Гарби, но теперь он так и войдет в историю. Если она, история, еще просуществует сколь?нибудь значащий отрезок времени. Что вряд ли.

Херевард опрокинул в себя остатки вина и поставил бокал на мраморные перила. Пьян он не был, скорее обижен и зол.

«Предвечный, разве мы не взломали границы, несправедливо и скупо очерченные старыми богами, разве не шагнули в бесконечность, где обрели Тебя и Твою Силу? Мы позвали Тебя, алкая Истины, и Ты ответил, Ты пришел на наш зов. Ты выбрал нас, Ты щедро поделился с нами Чудом, ничего не попросив взамен», – тиву казалось, что эти канонические слова начертаны золотом на черном куполе небес, так сильно отпечатались они в его сознании за столько веков служения.