– Я бы сказала, что это весьма примечательно, – отозвалась Бернис.

Страчан был явно потрясен.

– Эти просто невероятные изменения преподавательского состава меня очень беспокоили, но я не задумывался… Это многое объясняет. Я знал, что между этими людьми существует какая-то связь. Какие-то необъяснимые, очень специфические отношения, особый язык, тайны, особое отношение к действительности. Вероятно, никто из них ничего не мог делать без ведома других. Я думал, это причуда, носившая скорее социологический характер… – он поднял глаза от списка, в них разгорался огонек новых мыслей. – Значит, это было более серьезно. Наш университет оккупирован, а кафедры заселены… сумасшедшими!

Короткое, как вспышка, воспоминание на мгновение возникло в голове Маршалла, будто быстро промелькнувший кадр, – его дочь Санди, говорящая: «Люди вокруг начинают реагировать мистически. Я думаю, нас захватили какие-то чужаки». И вслед за этим вспомнился телефонный разговор с Кэт: «Я боюсь за Санди… она уже не та Санди, что была раньше…»

Маршалл отогнал воспоминания и продолжал листать свои записи. В конце концов он наткнулся на старый листок, полученный Бернис от Альберта Дарра.

– Ладно. Теперь посмотрим, что за курсы были у Лангстрат: «Введение в сознание богов и богинь и Возможности… Тайное медицинское колесо… Магические формы и рисунки… Дороги к Внутреннему свету… Встреча с твоими собственными духовными проповедниками».

Страчан утвердительно кивал.

– Да, все это началось как факультатив к учебной программе, чисто добровольно, по выбору, для интересующихся студентов, и плата за курсы поступала в отдельную кассу. Я думал, они изучают фольклор, предания и традиции.

– Насколько я понимаю, они относятся к этой чепухе совершенно серьезно.

– Видимо, да. И теперь выходит – большая часть преподавателей и учащихся… заколдованы?!

– Так же, как руководители правления. Страчан снова задумался.

– Послушайте, я думаю, что подобное же умопомрачение напало на членов университетского правления. Там всего двенадцать мест, и пять из них внезапно заняли новые люди за каких-то полтора года. Иначе как объяснить результат голосования? До этого в правлении у меня были верные друзья.

– Как их звали, и куда они подевались?

Бернис записывала имена, а также сведения о каждом, насколько помнил Страчан. Джек Абернатти умер. Морис Джеймс обанкротился и сменил работу. Фред Айнсворт, Джордж Ульсон и Рита Якобсен уехали из Аштона неизвестно куда.

– То же самое произошло с другими, остались только те, кто вошел в мистическую группу.

– Включая Кулинского, нового ректора, – заметила Бернис.

– И Дуайта Брандона, владельца земли.

– А как с Тэдом Хармелем? – спросил Маршалл. Страчан сжал губы, опустил глаза и вздохнул.

– Он попытался выйти из игры, но к этому времени он слишком много знал, ведь недаром он был дружен со мной. Поэтому они сочли, что легче будет оговорить Хармеля, чем контролировать его. Они заставили Тэда уехать из города, состряпав подходящий к случаю скандал.

– Они столкнулись лбами, – пробормотала Бернис.

– Естественно. Он мне постоянно твердил, что это новое увлекательное научное открытие в области человеческого сознания, и уверял, что вначале им двигал интерес к новому. Но он все больше и больше впутывался в их шашни и попадал в зависимость. Они обещали поддержку, а значит, и успех его газете, если он войдет с ними в компанию.

Перед мысленным взором Маршалла встала еще одна картина: серые глаза Бруммеля смотрели на него гипнотизирующе, и манящий голос вопрошал: «Маршалл, мы хотим знать, с нами ли ты…»

Страчан продолжал говорить. Маршалл очнулся и переспросил:

– О, простите, что вы сейчас сказали?

– Я сказал, что Тэду пришлось выбирать. Он всегда руководствовался прежде всего истиной и был беспристрастен ко всем, даже к своим друзьям, включая меня. С другой стороны, он принадлежал к группе Лангстрат, придерживался их философии и был прекрасно осведомлен об экспериментах. Я думаю, он считал, что истина неприкосновенна, что пресса всегда имеет право на свободу, но пока, находясь на распутье, он начал печатать материалы об экономических проблемах. И явно перешел границы дозволенного в отношении членов правления.

– Да-да, припоминаю, – сказала Бернис, – Хармель говорил, что они пытались взять его под контроль и диктовать, что ему следует писать. Это его страшно разозлило.

– Естественно, когда дело касалось принципов, не важно, так называемых научных или метафизически-философских, которыми он так увлекался, Тэд в первую очередь оставался журналистом… – Страчан снова вздохнул, глядя в пол. – Так что, увы, он попал под перекрестный огонь в моей борьбе с университетским правлением. Вследствие чего мы оба потеряли свои посты, положение в обществе… Можно сказать, я был даже рад все бросить и уехать. С ними невозможно бороться.

Маршаллу такие речи пришлись не по вкусу.

– Неужели они так сильны? Страчан был очень серьезен:

– Я даже не представлял себе тогда, насколько вездесущи и могущественны они на самом деле, да и сейчас до конца не представляю. Я понятия не имею, какова конечная цель всех этих людей, но начинаю сознавать, что всякий, кто встанет у них на дороге, будет уничтожен. Сейчас, сидя перед вами и вспоминая недавнее прошлое, я прихожу в ужас при мысли о том, как много людей в Аштоне, не имеющих ни малейшего отношения к университету, исчезло в течение последнего года.

Маршалл вспомнил Джо, хозяина бакалейной лавки. А Эли? Что произошло с ней?

Страчан был бледен, и в голосе его звучала тревога:

– Что вы оба собираетесь делать со всей этой информацией.

– Не знаю, – честно признался Маршалл.

– Я еще не знаю. До полной картины недостает многих деталей. Пока мне нечего печатать.

– Помните, что случилось с Тэдом? Задумывались вы над этим?

Но Маршалл и не собирался сейчас об этом думать. Он предпочел спросить о другом:

– Почему Тэд не захотел со мной разговаривать?

– Он боится.

– Боится чего?

– Их. Системы, которая его сломила. Он больше знает об их таинственных занятиях, чем я, и уверен, что его страх имеет основания. Уверен, что опасность очень велика.

– Но с вами-то он разговаривал?

– Конечно. Обо всем, кроме того, что вас сейчас интересует.

– Вы продолжаете встречаться?

– Да, удим рыбу, охотимся, обедаем вместе. Он живет недалеко отсюда.

– Не можете ли вы ему позвонить?

– Позвонить и замолвить за вас словечко?

– Именно это я имею в виду.

– Я… я подумаю, но это и все, что я могу вам обещать.

– Спасибо!

– Но… мистер Хоган… – Страчан подался вперед и взял Маршалла за руку. Посмотрев на обоих журналистов, он сказал очень спокойно:

– Мне страшно за вас. Вы не неуязвимы. И никто из нас не одержал победы. Уверен, что человек может потерять все, если сделает хотя бы один неверный шаг. Обдумывайте свои поступки, я вас умоляю, обдумывайте свои поступки и каждую секунду ясно сознавайте, что вы делаете.

Том, ответственный редактор «Кларион», был занят размещением объявлений и верстки на полосах очередного номера, когда звякнул колокольчик входной двери. У Тома были более важные заботы, чем прием посетителей, но Хоган и Бернис уехали по своим таинственным делам, и кроме него в редакции никого не было. Как бы он хотел видеть Эди на ее обычном месте! Работать становилось с каждым днем все труднее. Хоган и Бернис в погоне за призраками совершенно забросили свои обязанности, и выполнять их было некому.

– Здесь есть кто-нибудь? – произнес приятный женский голос.

– Минуточку, я сейчас выйду! – закричал Том, вытирая руки влажной тряпкой.

По узкому проходу между столами он выбрался в приемную, где увидел у перегородки привлекательную, нарядно одетую молодую женщину. При виде его она улыбнулась. «Ой-ой-ой!» – подумал Том, сразу почувствовав себя помолодевшим.

– Привет, чем могу служить? – спросил он, все еще вытирая руки.