– Прекрати. Прекрати! – Гедеон вырвал трубку из ее пальцев.

– Они бьют его. Мы должны вернуться и помочь ему!

– Звони в полицию. Звони немедленно. Назови его имя и адрес. Мы находимся слишком далеко, чтобы успеть к нему на помощь.

– В полицию…

– Не называй своего имени, – добавил он, когда Клео стала набирать 911. – Только его. И попроси поторопиться.

– Полиция? Мне нужна помощь, – сказала она, не обращая внимания на спокойный голос оператора. – Мики… Майкл Хикс, четыреста сорок пять, Западная 53-я, квартира триста два. На углу Девятой авеню. Поторопитесь, пожалуйста! Они убивают его. Они убивают его!..

Гедеон нажал на рычаг.

– Держи себя в руках. Держи себя в руках, слышишь? Мы едем. На какой поезд нужно сесть? Как быстрее добраться до Мики?

Никак, думала Клео, в мозгу которой продолжали звучать крики боли и страха. Она пробежала несколько кварталов, отделявших станцию метро от дома Мики, но знала, что не успеет. Увидев у подъезда две патрульные машины, она вздохнула с облегчением.

– Приехали! – выдавила она. – Нью-йоркская полиция – лучшая в мире.

Люди в форме устанавливали ограждение; вокруг уже собралась небольшая толпа зевак.

– Ничего не говори, – предупредил Гедеон, прижавшись губами к ее виску. – Я сам спрошу, в чем дело.

– Должно быть, там «Скорая». Мики нужно отправить в больницу. Наверное, они мучили его.

– Помалкивай. Я все узнаю. – Гедеон обнял ее и повел к ограждению. – Что здесь происходит? – спросил он у посыльного, который сидел на мотоцикле и жевал резинку.

– Убили одного чувака.

– Нет! – Клео стала медленно качать головой из стороны в сторону. – Нет!..

– Кому знать, как не мне? Я как раз ехал доставлять посылку, когда оттуда выходили копы. Сказали, чтобы я никуда не уезжал. Мол, им нужно меня допросить, потому что на третьем этаже произошло убийство. Понаехали еще ребята из Нью-йоркской городской. Один из них сказал мне, что лицо и голова этого черного парня превратились в кашу.

– Нет… Нет… Нет!.. – все громче твердила Клео, пока Гедеон тащил ее прочь.

– Держись, Клео. Нам нужно уйти. Продержись еще немного.

– Он не умер. Это ложь… Сегодня вечером мы идем на его спектакль. Он принесет нам контрамарки. А потом мы налакаемся шампанского до поросячьего визга. Он не умер. Мы просто… это было всего час назад. Я никуда не пойду! Я должна вернуться.

Гедеону нужно было увести ее в какое-нибудь тихое и уединенное место, но разве в этом дурацком городе можно найти укромный уголок?

– Клео, послушай меня. Просто послушай. Мы не можем оставаться здесь. Здесь небезопасно.

Клео негромко застонала, и у нее подкосились колени.

– Тебе нужно сесть.

Салливан обвел глазами улицу и увидел бар. Ладно, сойдет.

Он втолкнул Клео внутрь, продолжая держать ее за талию. У стойки сидели со своей выпивкой три посетителя. Никто из них не поднял головы, когда Гедеон усадил Клео за столик, стоявший в самом темном углу.

– Два виски, – заказал он. – Двойных. – Потом достал несколько купюр и бросил их на стойку.

Взяв стаканы, Гедеон вернулся к столику, сел рядом со съежившейся Клео, решительно взял ее за подбородок и насильно влил в рот половину порции.

Она поперхнулась, закашлялась, потом уронила голову на стол и разрыдалась, как ребенок.

– Это я виновата… виновата во всем…

– А теперь рассказывай, что случилось. – Гедеон снова поднял ее голову и поднес к губам стакан. – Выпей еще и расскажи, что ты сделала.

– Я убила его. О господи, о господи, Мики мертв!

– Это я знаю. – Гедеон взял свой нетронутый стакан и сунул ей. Пьяное беспамятство лучше, чем истерика. – Клео, что сделали вы с Мики?

– Я попросила его… Он бы сделал для меня все. Я любила его, Гедеон. Я любила его.

«Ну вот, – наконец-то подумал он. – Горе заставило Клео назвать его по имени».

– Знаю. И знаю, что он тоже любил тебя.

– Я считала себя умнее всех. – Гедеон заставил ее сделать еще один глоток; слезы Клео капали на его руку. – Я все обдумала. Решила продать Судьбу этой суке, нагреть ее на миллион долларов и дать тебе такую часть, от которой ты стал бы плясать посреди улицы.

– О боже! Ты связалась с Анитой Гай?

– Я позвонила ей и назначила встречу. На крыше этого траханого Эмпайр-стейт, – запинаясь, продолжила опьяневшая Клео. – Мики пошел со мной. На случай, если она выкинет какой-нибудь фортель. Однако она вела себя тише воды. Только говорила гадости о тебе и твоем брате, но это не имеет отношения к делу. Мы сошлись на том, что завтра она привезет миллион долларов наличными, а я отдам ей статуэтку. Все честно, без шума, без обмана. Потом мы с Мики здорово посмеялись. Знаешь, я все рассказала ему.

– Угу. Понял.

– Ловкач, я хотела поделиться с тобой. Шестьдесят к сорока. – Клео вытерла слезы тыльной стороной руки и размазала тушь по лицу. – Ты получил бы четыреста тысяч баксов наличными, так какой был смысл тянуть волынку? По-моему, никакого.

Гедеон не мог дать волю гневу. Клео и так было хуже некуда. Он отвел волосы от ее мокрых щек.

– Конечно.

– Но она и не собиралась отдавать мне деньги. Просто морочила мне голову. Мики погиб из-за того, что я слишком поздно поняла это. Я никогда не прощу себя. Никогда. До самой смерти. Он был такой безобидный. Гедеон, он был добрый, безобидный, а они убили его. Они убили его!

– Знаю, милая, знаю. – Гедеон положил голову плачущей Клео себе на плечо и стал гладить ее по волосам. Он думал о парне, который сегодня утром жарил на кухне тосты и уступил свою кровать совершенно незнакомому человеку, потому что его попросила об этом подруга.

Анита Гай дорого заплатит за это, поклялся он. Теперь дело было не в деньгах, а в принципе.

Продолжая гладить Клео по голове, Гедеон допил остатки виски.

Куда теперь? Ему приходило на ум только одно место.

У доктора Левенстейна были свои проблемы. Во-первых, бывшая жена, обобравшая его до нитки при разводе; во-вторых, двое детей, учившиеся в колледжах и пребывавшие в уверенности, что у их отца целая роща деревьев, на которых растут деньги; и в-третьих, помощница, которая требовала прибавки к жалованью.

Шейла развелась с ним, потому что в своем кабинете он проводил больше времени, чем дома. Что не мешало ей вовсю пользоваться финансовыми плодами этой работы. Ирония этого от нее ускользала. «Слава богу, что я избавился от этой суки, не имевшей чувства юмора», – подумал Левенстейн. Ни туда ни сюда. Так сказал бы его сын, менявший специальности, как носки. Все упиралось в деньги.

У Тайи Марш деньги были. Купоны, дивиденды, рента… Плюс, как он подозревал, немалые гонорары за книги. Но, видит бог, у этой женщины тоже имелись проблемы.

Она скромно сидела на краешке стула и рассказывала какую-то сумбурную историю о коварных ирландцах, греческих мифах, исторических катастрофах и воровстве. Когда Тайя закончила речь упоминанием о полицейском-самозванце и подслушивающем устройстве в телефоне, Левенстейн провел длинными пальцами по тонким губам и откашлялся.

– Что ж, Тайя, я вижу, вы действительно последнее время были заняты. Как по-вашему, что в данном контексте означает слово «судьба»?

– Означает? – Все силы Тайи ушли на то, чтобы составить эту речь и изложить ее. Поэтому она несколько секунд недоумевающе хлопала глазами. – Левенстейн, это не метафора, а статуэтки из серебра.

– Определение собственной судьбы всегда было одной из ваших главных проблем… – начал он.

– Вы думаете, что я все это сочинила? Что это какой-то бред? – Оскорбление заставило Тайю почувствовать прилив энергии. Видимо, она действительно бредит, иначе не пришла бы сюда. Но то, что с ней случилось, было куда запутаннее любого бреда. В сравнении с этим бред – просто детские сказки.

Левенстейну, который брал за пятидесятиминутный прием двести пятьдесят долларов, следовало понимать это.

– Я не до такой степени сумасшедшая. Человек в Хельсинки действительно был.