— Да. Я уверен.

— В таком случае… не будем огород городить. Захвати ее. Немедленно.

— Извините, босс, я же информировал вас: система охраны комплекса…

— Забудь об этом. С этого момента ты должен помнить лишь об одном: рано утром прибудет… Лир. У меня есть все основания полагать, что, если девка не будет схвачена и выдана ему головой, мы все, все, превратимся во «временную творческую группу». Хорошо, что ты вспомнил Таджикистан, мне нет необходимости объяснять:

Лир не оставляет концов, он зачищает всех!

Крас перевел дух. Единственное, что вызывало некоторое удовлетворение, — теперь не один не чувствует, как сердце летит вверх тормашками куда-то вниз, в бездну… Пусть Наблюдатель побеспокоится, если хочет жить!

— Ты хорошо меня понял?

— Да.

— И вспомнил Душанбе?

— Естественно.

— Тогда мы организовывали зачистку. Если теперь завалим это дело, зачистят нас.

— Понял.

— И времени у нас — только до рассвета. Где, ты говоришь, находится это заведение?

— Леонтьева, 3.

— Я буду сам. Так надежнее. Девчонку до моего приезда из поля зрения не выпускать.

— Есть. — Наблюдатель замялся. — Так что, «частников» не вызывать?

— Как скоро они будут на месте?

— Минут через десять.

— При стволах?

— Как положено.

— Вот и пусть едут. Чем больше мути, тем лучше. Поставь им задачу так, чтобы…

Ты понял?

— Да, босс.

— Действуй.

— Есть.

Да, именно так. Сидеть в этом благоустроенном склепе и ждать, когда кто-то решит твою судьбу? И чувствовать, как убегает время, будто кровь из вскрытых вен? Нет.

Действовать. Самому. Тем более — действие рассеивает беспокойство.

Мужчина рассовал по карманам несколько ампул, баллончик с газом, два бесшумных пистолета. Задержался у зеркала: лицо его было непроницаемым и спокойным. И никакого шрама. По крайней мере, в вечернем освещении заметить его было невозможно. А в ночи — и подавно.

Настроение улучшилось. Он любил вечера и ночи. Ночь — время охоты. Губы скривились в усмешке, мужчина открыл дверь и шагнул во тьму.

Метрдотель Василий Васильевич Ковров служил в этой должности двадцать пять лет.

Клиентов привык распознавать по виду, хотя и разные они были в разное времечко.

Но в последнее время стал уставать. Гипертония? Да нет. Он уставал от другого — от мельтешения жизни. И ум его не желал принимать ее, эту жизнь. Хотелось устоявшегося. А то — вчерашний школяр с «гайкой» с полмиллиона на пальце покровительственно хлопает по плечу, при нем дама, да какая, к черту, дама! — шалава, профурсетка, шалащовка гнутая, только что в мехах да цацках. А завтра — нет уж его, крутого этого; в Америке, там кольт-миротворец уравнивал шансы живых, у нас — «Калашников»: и дырок больше, и пуля весомее! Взамен того — уже и новый гуляет, да с той же шалавой, чтобы пропасть через год или раньше… Не нравилась Василию Васильевичу такая жизнь. Покоя хотелось. Когда пули близко ложатся, какая-то излетная и тебя поцелует. Но бросить работу, и что делать?

Сон уже в старости не шел, и ночная работа Коврову нравилась: сидеть одному без сна в пустой квартире — дело горькое.

А так — домой он приходил утром, ужинал легко и читал кого-то из древних: были люди, были деяния! Не нонешним чета. Хотя… «Эти люди, никому не дававшие покоя, сами не ведали покоя, будучи подобны смерчам, которые все захватывают своим вращением, но прежде сами приведены во вращение и потому налетают с такой силой, что над собою не властны. Явившись на беду многим, они на себе чувствуют потом ту губительную силу, которой вредят другим» — вот что писал Луций Сенека о временах Гая Мария, Суллы, Цезаря. И добавлял:

«И не следует думать, будто кто-нибудь стал счастливым через чужое несчастье».

Да, это так… Ковров повидал немало людей выдающихся — у них было все, кроме счастья.

Ко входу подъехал роскошный джип, метр вышел встречать лично. Эту машину он знал. Молодой человек, вышедший из автомобиля, был правой рукой самого Ав-тархана. Теневого хозяина города. И хотя власть эту он делил с двумя другими, Беней и Кондратом, метр знал: рано или поздно останется только один. Как мудро заметил Тацит, с некоторых пор любая борьба имеет только одну цель: единовластие.

Впрочем, Ковров был вежлив и ровен со всеми: это их игры. Но Снегова выделял.

Помимо прочего, Снегов прекрасно разбирался в людях; в отличие от бандитов был не только бесстрашен, но и умен; умел, что называется, вести светскую жизнь: встречался с политиками, актерами, литераторами, деловыми людьми, крупными чиновниками… В этой упряжке он себя чувствовал не менее комфортно, чем среди боевиков; возможно, Автархан в будущем вообще удалит Сергея от «людей действия» и прикажет сосредоточиться на легализации бизнеса, но прежде тот должен заработать непререкаемый авторитет среди братвы. Впрочем, не его это, Коврова, дело. А уж кто останется на щите, а кто со щитом — то только Господь Бог знает.

Сейчас Снегов выглядел уставшим и озабоченным.

— Ужинать? — вежливо спросил его метр.

— И это тоже. — Молодой человек секунду помедлил. — Да, Васильич, взгляд у тебя приметливый… — Снегов вынул из бумажника фото и предъявил метру. — Девочка эта у тебя не мелькала?

Тот только глянул на фото, расплылся в улыбке:

— У вас хороший вкус, Сергей Георгиевич. Она в зале. Ужинает. Если бы я был предупрежден…

— Что?! — резко переспросил Сергей.

— Ужинает. По правде сказать, вы же знаете, Сергей Георгиевич, у нас репутация… Я не хотел пускать эту девушку, но она убедила меня, что у нее встреча…

— Так она в зале?

— Естественно.

— Веди, покажешь. Только незаметно.

Метр провел Снегова в подсобку охранников; сквозь жалюзи было видно: Лена Глебова действительно сидит за столиком рядом с мужчиной средних лет и уплетает мясо. в горшочке.

— Умопомрачительная девка! — произнес Снегов тихо. Надо же! Только что вылезла из жесточайшей разборки, а ест так, словно с утра посетила массажный кабинет, проплыла три кэмэ в бассейне, повалялась в солярии, взбодрила себя сном и только к ночи вспомнила, что диета сегодня необязательна…

— Сергей Георгиевич, если бы я знал, что вы… В зале не было свободных столиков, да и не приветствуем мы появление в заведении молодых дам без спутников… Этот мужчина помахал ей рукой, как хороший знакомый, и я решил, что встречу ей назначил именно он… Хотя сначала он и произвел на меня впечатление одинокого…

— Волка? — быстро спросил Снегов.

— Не-е-ет. Как бы это сформулировать… Ветерана.

— Ветерана? — удивленно поднял брови Сергей. — На вид ему лет сорок.

— Я имел в виду… В римском понимании этого слова: ветерана-воина, живущего на выслуге. Не очень счастливого… Впрочем, все эти фантазии стариковские…

— Может быть, может быть… Ты по-прежнему увлечен римской историей? Метр пожал плечами:

— Тогда жили титаны.

— А сейчас?

— Сейчас… — Метр замешкался, пытаясь подобрать адекватное выражение. — Сейчас бал правят деньги. Увы, только деньги.

— Люди гибнут за металл. Знаешь, Васильич, я-то, грешный, думаю, и раньше так было. Это потом историки сказок насочиняли, чтобы красиво стало… Кому охота знать, что «человек» звучит вовсе не гордо, что это и есть самая вредная живность на планетке, и не просто тля, а с претензиями… Ладно, Васильич.

Теперь не до философий. Раньше этот человек у вас бывал?

— Один или два раза. Но довольно давно.

— Кто он?

— Я не интересовался. Если бы я знал, что…

— Так. Кого еще ты в зале не знаешь? Быстро! Метр окинул зал скорым взглядом:

— Вон тот, у стены. Компания молодых людей — эти, полагаю, в первый и в последний раз: видно, быстрые деньги подвернулись, быстро и уйдут. Вот тот пожилой господин с дамой…

Василий Васильевич продолжал говорить, Снегов слушал внимательно, а сам цепко разглядывал людей. Судя по всему, девка — подсадка. Ее выставили живцом. Еще пороховой дым не рассеялся там, на Щербатова, а она уже в кабаке отдыхает с каким-то фраером! В их кабаке! Или это Кондрат с Беней решили сыграть свою игру?