Едва лесавка дворец покинуть успела, как колыхнулась паутина под паучихой. Заволновалась двоедушница: кто там ходит-бродит, по норам-покоям не сидит? Но выпустить из виду Амбреллу не решилась. А понаблюдать было за чем.

Стоя напротив зеркала, королева изучала магию ледяную: волшебное стекло в знаниях ей не отказывало, все показывало и рассказывало. Незаметно к мысли подводило: хорошо бы зиму лютую на людишек напустить. Во времена стародавние человеки разменной монетой служили, в рабах-слугах у магических существ ходили. Правьи не вмешивались, у светлых богов свои игры и трагедии случались. Навьи захаживали в Явь, а то и жили-поживали под личиной, некоторые и государствами правили.

Кабы не глупость высших, не столкновение великое, так бы людишки и знать не ведали, что они самый вкусный ресурс во всех мирах и вселенных. Хорошо с ними в кошки-мышки играть, разум путать, душу отыгрывать. Нынче народ ученый стал, на живца не так много ловятся, только самые жадные да глупые. Хватает конечно, дущ неразумных, но Навь большая, ю кушать всем хочется.

В зеркале менялись картинки, показывая дела дней минувших. Амбрелла равнодушно рассматривала прошлое, попутно магию новую отлаживая. По всей комнате ледяные изваяния стояли звериные: мыши и белки, зайцы и птицы малые. Все как один замороженные в испуге. Зеркало намекало, что пора уже и на более крупную личь выходить охотиться, на единорогов, к примеру.

Паучиха тихо радовалась, лапки мохнатые потирая. Перво-наперво стекло магическое, бережно сохраненное наследство материнское из навьих сокровищниц принесенное, научило Амбреллу душу горячую из тела существа волшебного вытягивать, в ледяную бусину скатывать, чтобы живёхонькой хранилась.

Радовалась Феврония, глядя, как наполняется шкатулка драгоценная. Души магические — хороший резерв для колдовства. Свои силы берегутся, чужие расходуются. Взяла бусинку, меж пальцев сжала, слово заветное шепнула, силу чужую поглотила, насытилась. Резерв полон, а колдовство нужное сотворила.

Понаблюдав какое-то время и убедившись, что все идет по ее плану, Феврония спустилась на паутинки вниз, добежала до короба с бусинами белыми, прихватила несколько штук, спрятала в кармашек подбрюшный магический и покинула покои королевские. Тенью серой мышиной пробежалась шустро по всему дворцу, проверяя, что да как. Примечая, кто еще себя помнит, а скольких морок сморил, в снежных слуг бездушных и безвольных обратил. Порадовалась, как скоро навья магия власть взяла над душами светлыми. А все оттого, что тоской своей да печалью разрушила Амбрелла нити защитные, из которых любящая мать дитятку своему после рождения кокон магический невидимый плетет, чарами любви и струнами сердца надежно скрепляет.

Добралась Феврония и до Чоморы, скривилась недовольно: сидит, лешица старая, чай пьет, от изморози душевной спасается, не берет её тьма. Сила в ней природная, древняя. Мышь шумно воздух носом втянула, смакуя аромат магии недоступной, язычком розовым облизнулась и дальше помчалась. Придет время и не выдержат запоры, просочиться морок под броню хранительницы леса, оплетет узорами морозными сердцевину пенька древнего, заморозит силушку, превратит в льдинку. И станет домоправительница покорной слугой полукровки.

Договор с крестницей простой скрепили: ей власть над мужем, Февронии — над Вечным лесом. Глупышка не ведала, что фея-крестная таким богатством делиться не собиралась. В планах у бывшей императрицы не только месть, но и господство если не мировое, то близлежащее. Но сначала — месть всем, кто матушку со свету сжил. Главное, в тени оставаться, наблюдать и направлять людишек неразумных в нужные ей, государыне, русла.

Ждану Неотразимому недолго осталась. Напиток навий, коим его за ужином опоили, среди нечисти соком Спящей царевны назывался. Хуже не придумаешь: уснешь и не проснешься, пока поцелуем любви кто-нибудь не разбудит. А кто царя-то будить пойдет? Жена Зинаида авантюру и затеяла, осознав: не любит её супруг молодой, и полюбить вряд ли сможет.

Черная птица сорвалась с ветки, обрушив шапку снега к корням дерева, и раскаркалась довольно. Карканье в воздухе хрустальном морозном жутким эхом отразилось и понеслось от дерева к дереву. Лесавки да ауки, заслышав хохот злобный, в пеньки-норы глубже попрятались, затаились. Серые волк, что гостил в доме старшей лисунки, голову на звук повернул, уши насторожил и замер, прислушиваясь. Но птица быстро замолкла. И оборотень вновь к хозяйке дома со всем вниманием оборотился, слушая рассказ её печальный.

А Феврония летела во дворец ждановский и вспоминала, как напоследок отомстила принцу Ждану за отца его, что матушку её любимуую в авантюру темную втравил, сам сухим из воды вышел, а фея виноватой оказалась в глазах всего мира и мужа дорогого. Тогда-то и подарила двоедушница принцу на прощанье гребень золотой каменьям изукрашенный, словом верным заговоренный на отворот вечный. И наказала ни в коем случае не терять его, только им волосы всегда причесывать.

Оттого, мол, силами тело будет полниться, мужская красота и сноровка с годами прибавляться, любые хвори стороной обойдут. Пауки-шпионы докладывали: исправно наследника, а с недавних пор царь расческой пользовался. Благодаря вещице заговоренной лишился Ждан пары своей истиной, разрушил любовь, лишил род свой предназначения. Сын феи и принца объединил бы под своим крылом человеков и существ магических, в мире открыто и по законам желающих жить. Процветало бы государство пуще прежнего, век благоденствия и мира на долгие века наступил на земле.

«Не судьба! — хмыкнула Феврония, влетая в окно дворцовое, об пол ударяясь, человеческий облик принимая. — Я — ваша судьба и рок! На веки вечные!»

Взметнув юбками длинными, расхохоталась двоедущница и стремительно покинула трапезную пустую, отправившись на поиски крестницы. По пути пальцами щелкнула, паучка на ладонь приняла, доклад выслушала и свернула в сторону апартаментов домового. Доложил её слуга верный: успел-таки проныра старый письмецо с криком о помощи отправить, а перехватить не удалось, обманул Бабай Кузьмич соглядатаев. Семь писем в разные стороны полетели, а восьмое, нужное, только тогда по адресу пустил, когда доглядчики след взяли. Кому оно улетело, неведомом.

«Пора кончать с домовым, много власти во дворце взял. Слишком умный. Слишком шустрый, слишком догадливый», — губы Февронии искривила улыбка злобная, колдунья шаг ускорила, торопясь к Кузьмичу, на ходу план придумывая, как от слуги верного избавиться.

И придумала.

В зимнее время темнеет быстро, но Чомора дождалась ночи глубокой и только тогда тихой тенью вышла ходом тайным из дворца. Умела старая хранительница леса, когда нужно ей, становиться незаметной. В любое другое время и шумной была, и видной. Кто поглупее, велись на её уловки, и очень после удивлялись уму и сообразительности, хитрости и вездесущности королевской домоправительницы. Умные улыбались и даже не пытались что-то скрыть от духа лесного.

Закутавшись по самый нос в шубейку моховую, Чомора, петляя путь и заметая следы на снегу хвостом лисьим, неслышно ступала в вотчину лесавок. Родственницы лешего, девицы росточку невеликого, веселые и смешливые, обитали возле лесного ручья. Многочисленное семейство в пору безбедную за порядком в Вечном лесу следили. Травки-веточки подсохшие или заболевшие лечили, за деревцами молодыми ухаживали. В царстве фей лесавки в истинном своем облике хаживали: девами красивыми, но малорослыми. К людям на обмен в облике старушек выходили.

Нынче девчушечки всех возрастов по домам сидели, на улицу старались не высовываться — холодно, страшно. По лесу чужие тени шастают, норовят отловить, в клетку посадить, утащить во дворец. А оттуда еще ни одна живая душа не вернулась из тех, кого в первые дни страшной напасти поймали.

Голос печальный лился и лился ручьем лесным: старшая лесавка, наливая чаю гостю, негромко рассказывала историю незамысловатую. И все сокрушалась: не увидели, не почуяли беды, не уберегли Эллочку. Не помогли. Ругала старейшин: кабы крылья не отобрали, брак с принцем человечьим расторгая, ничего б и не вышло у врага неведанного. Крылья феи — и оберег, и защита, и магия. Самое страшное наказание остаться без них. Вот и не справилась королева молодая, не заметила как морок душу оплел, сердце спеленал, глаза застил иллюзиями да мыслями мрачными.