Мышь очнулся, подскочил к котяре, молнией взлетел на кошачью голову и за усы из всех сил дёрнул. Коргоруша взвыл еще сильнее, на месте подпрыгивая и головой потрясая. Домовой едва не улетел в стену, в последний момент на многострадальных усах повиснув. Кот обиженно рявкнул, лапой мыша на перину стряхивая, когтем в сторону затылка указал и отвернулся от домового, сопя.

Кузьмич заверещал, требуя место точнее показать. Коргоруша схватил вредного грызуна и брякнул со всего размаха на царский затылок. Затем пряди раздвинул, хотел было мыша носом ткнуть в булавку, да передумал, мести домового опасаясь. Бабай Кузьмич, счастливо пища, накинулся на синюю булавочную головку. Обхватил её двумя лапками, и тащить на себя принялся. Пыхтит, сопит, но помощи не просит.

Наконец, сообразив, что один не справится, пасть распахнул, показывая, как коргоруше за артефакт ухватиться. Сам к хвосту кошачьему побежал, за кончик крепко уцепился, дождался, когда котяра крепко зубами артефакт прихватит, и пискнул команду: «Тяни!» Дёрнули одновременно. Булавка едва с места сдвинулась.

Разозлился мышь, поднатужился, вновь скомандовал. Дёрнули. Вышла наполовину колючка заколдованная.

Домовой тут и вовсе взъерепенился, откуда только силы взялись. Изи всех сил потянул помощник аза хвост пушистый, при этом умудрился зубами впиться. Кот взвыл, артефакт из пасти не выпуская, назад отпрянул, иголка и вышла. Три капли крови рубиновыми камушками скатились на кровать. Коргоруша булавку выплюнул, на попу плюхнулся, в очередной раз Кузьмича едва не придавив.

Мышь из-под кота выбрался, тяжело дыша, сердито на коловершу глянул и помчался царя-батюшку проверять. На плечо взобрался и замер, вслушиваясь в дыхание. Ждан не шевелился, все также лежал, носом в руку уткнувшись с глазами закрытыми. Кузьмич поколебался, потом все-таки решился: на шею спрыгнул, у мочке уха подобрался и, зажмурившись, цапнул царя зубами острыми. И едва успел увернуться от тяжелой мужской ладони, резво взлетевшей в надежде прихлопнуть тварь, которая больно укусила.

— Меня будить? — спросонья взбрыкнул Ждан, глаза с трудом разлепляя, ухо почесывая.

Обнаружив кровь на пальцах, царь мутным взглядом пару минут руки свои разглядывал, затем попытался подняться. Но от холода и неподвижности тело задеревенело и не желало слушаться. Острыми колючками по телу мурашки побежали, впиваясь в кожу, разгоняя кровушку в жилах. Ждан застонал, с трудом на спину рухнул и послал неведомо кого к лешему, встретившись взглядом с коргорушей, который невозмутимо восседал в изголовье царском.

— Ты… кто? — прохрипел царь.

— Мур-р-р-мяу, — повел ушами черный кот и лапой на мыша указал.

Кузьмич, умильно глядя на очнувшегося Ждана, восседал на подушке. Государь глаза вытаращил, головой замотал, видение отгоняя, но не тут-то было. Мышь никуда не делся, котяра упитанный в головах торчал. Тут домовой сообразил, что коргорушу государь не поймет, не дано ему слово навьего зверья слышать. В том числе и мышиную речь. Торопливо с кровати сбежал, отыскал на полу листок бумаги и карандаш и принялся корябать послание царю.

— К-кузьмич? — ошарашенно царь выдохнул, бумажку в руках сжимая. — Кто тебя так? За что?

Мышь заверещал еще сильнее, в записку лапкой тыкая. Ждан читать продолжил и с каждой новой строчкой все больше хмурился. Домовой кратенько обсказал, как царя-батюшку в сон погрузили и кто распорядился. Что к столице армия снежная под предводительством королевы Вечного леса подошла и в осаду город взяла. Что царица в руках крёстной игрушка безвольная и нет им обеим более доверия, потому как сама лично государя на вечный сон обрекла. Тут Кузьмич зубы оскалил и булавку Ждану показал. Царь читал-перечитывал и поверить не мог: под своим носом заговор проворонил и от кого? От жены собственной!

Тут до государя дошло и он живчиком подскочил на кровати:

— Элла?! Эллочка… пришла? — взгляд снова в бумажку метнулся и недоумение порезалось в голосе мужском. — К-как с армией? Почему с армией? Зачем с армией? Я же люблю её… — записка из рук дрожащих выпала, и только теперь Ждан осознал, что сидит полураздетый в ледяной комнате и почти что зубами от холода клацает.

Понял это и домовой. Громко вереща, подскочил к коргоруша, который вольготно на подушке развалился и в порядок шерсть приводил. Указал хвостом на шкаф и лапкой притопнул, требуя сей же час притащить Жданушке обувку и одёжку потеплее. Кот недовольно мявкнул, но поручение выполнять отправился. Нырнул в шкаф и вскоре приволок, не заботясь о сохранности, кафтан тёплый, сапоги и шарф.

Домовой глаза закатил, лапками затопал и запищал пуще прежнего. С трудом смех сдерживая, царь закашлялся, и попросил любезного котика носки отыскать в гардеробной. К удивлению Ждана. Черныш речь его понял и отправился добывать искомое. К тому моменту, как коргоруша вернулся, государь уже полностью в себя пришел, сидя на постели разминку небольшую сделал, телоподвижность проверяя.

Коргоруша выплюнул носки царские на пол и возмущенно топорща усы вновь на кровать запрыгнул, всем своим видом демонстрируя, что обижен до кончика хвоста: его, потомственного коловершу, в собаку-подавачку превратили!

Ждан потянулся и погладил с благодарностью кота по спине. Коргоруша ушами дёрнул, довольно выгнулся, но так и не обернулся. Кузьмич что-то проверещал на мышином, грозя кулачком наглому котяре, но царя и его по ушам погладил:

— Благодарствую, друг старинный, не оставил в беде! Обещаю, вернем мы тебя из шкуры мышиной в тело собственное! — с этими словами государь торопливо носки натянул, сапоги напялил, кафтан надел и на ноги вскочил. И тут же едва не рухнул, на полу ледяном подскользнувшись.

Коргоруша в момент в размерах увеличился, плечо сильное подставляя. Домовой испуганно пискнул, глаза от ужаса закрыв, но Жан на ногах устоял. Кота ещё раз погладил, поблагодарил, кафтан одернул и мышу ладонь протянул, предлагая на неё забраться. Кузьмич довольно ушками шевельнул, взорвался на длань, за большой палец крепко ухватился, чтобы не упасть, и стремительно наверх взлетел. Царь его на плечо усадил, к воротнику-стойке поближе. Грызун за украшение уцепился, поёрзал, устраиваясь, и пискнул, требуя действий.

Ждан осторожно из опочивальни выбрался, по сторонам оглянулся и, не обнаружив в коридорах ни души, двинулся в сторону тронного зала, по пути в все комнаты заглядывая. За последней дверью царь голоса услышал громкие, возмущенные. Остановился, прислушался. В одном признал Февронию, яростно что-то вещавшую. Женщину, которая ей ответила, не опознал, потому замер на минуточку, затем, дождавшись паузы в разговоре, решительно дверь толкнул и царственно вопросил:

— Может мне кто-нибудь объяснить, что здесь происходит?

— Тебе предыдущие двадцать глав рассказать или сам догадаешься? — нарушил тишину ироничный мужской голос.

Ждан вспыхнул спичкой, но тут его взгляд наткнулся на знакомую фигуру, шагнувшую в его сторону.

— Волк! Волчара! Ах ты, друг замшелый! Пенёк скрипучий! — радостно кинулся навстречу Сириусу царь.

Мужчины крепко обнялись, облапив друг друга мощными хлопками по спине и плечам, и замерли, разглядывая изменения, временем в лица привнесенные. Ягиня улыбнулась, стирая с лица напряженность и скрытый гнев. Февронию перекосило от ярости и удивления.

— Как?! — раненным зверем взвыла двоедушница и вдруг задрожала и стала истончаться.

— Как — хорош вопрос, — сдержанно рыкнул в ответ волк, делая шаг вперед, прикрывая собой Ягу и вытаскивая кинжал.

— Нет! — воскликнула царевна, останавливая обоих мужчин: безоружный Ждан подхватил с пола дубовую ножку от стола, не отставая от Сириуса в желание защитить. — Остановитесь!

Серый и царь замерли, повинуясь. Руки царевны взметнулись птицами белыми вверх, из левого рукава Ягиня вынула плат тонкий, полупрозрачный прошептала что-то и резко в сторону Февронии бросила. Ткань исчезла, будто её и не было, темная фея. Не переставая утробно выть, продолжала вверх тянуться и таять на глазах. В какой-то момент в комнате сдержано ахнули: женское тело начало раздваиваться, серый силуэт — без лица и рта — выбирался наружу из бывшей императрицы.