Он поискал способ отложить неизбежное, и обнаружил дверь, которую не узнал. Понадобилась секунда, чтобы вызволить воспоминание о ней из памяти. Ее заново покрасили с того времени, когда он видел ее в последний раз. Тысячи раз он проходил мимо нее, но внутри был только однажды. Тогда он был ребенком, и его высекли за эту шалость.

«Туда!»

Он схватился за рукоятку и повернул ее. Заперто. В отчаянии он сильно пнул дверь ногой, безрезультатно. Он ударил еще дважды, дверная рама раскололась и дверь повисла на одной петле. Еще один удар, и дверь слетела в петель.

В это же мгновение открылась дверь на лестницу для слуг. Бородатый мужик поднял ружье и вслепую выстрелил. Крейк бросился в открывшуюся комнату.

Она был крошечной, в ней с трудом помещались полдюжины ящиков с инструментами и всякой мелочью. Прикрепленная к стене деревянная лестница вела к люку. Доступ на крышу. Он взобрался по лестнице и толкнул крышку люка.

Заперто.

«Нет, нет, нет!»

Внутренний засов. Рассудок взял вверх над паникой. Он отодвинул засов, толкнул крышку люка, и она открылась. Он выбрался наверх, наружу, в ночь. Опустив крышку люка, он отступил от нее и огляделся, пытаясь найти что-нибудь тяжелое, что можно положить на нее.

Он стоял почти на краю крыши. Подсвеченный снизу гористый ландшафт из слуховых окон и дымовых труб закрывал вид на крышу. Далеко внизу виднелась территория имения, кишащая захватчиками; люди рыскали взад и вперед по лужайкам. Иногда слышался ружейный огонь, но шакльморцев было не видно.

Рядом стоял дом Кондреда. Нижние окна были разбиты, из них сочился дым.

«Они сжигают имение. Невежественные ублюдки сжигают мой дом».

Звук моторов привлек его внимание к посадочной площадке. Некоторые корабли были уже высоко в воздухе, недалеко от него. Последний как раз взлетал, прямо под огнем немногих деревенских, стрелявших по нему наугад из револьверов.

Внезапно в нем вспыхнула надежда. Безусловно, тот шакльморец, которого он встретил в особняке, должен вспомнить, что Крейк остался в доме. Безусловно, Кондред скажет им. Или нет? Он подбежал к краю крыши и замахал руками.

— Эй! — крикнул он. — Эй-эй! Я еще здесь!

Корабль медленно разворачивался над посадочной площадкой, поворачиваясь к нему, и на мгновение Крейк подумал, что они заметили его. Но корабль продолжил поворачиваться и повернулся носом к Теску, чтобы последовать за остальными. Заработали ходовые моторы, и корабль унесся прочь. Крейк смотрел, как он уменьшается, и надежда в его груди сгорела дотла.

За ним распахнулась крышка люка. Крейк повернулся и направил разряженный револьвер на здоровенного мужика, который выбирался на крышу. Мужик заколебался; но, когда Крейк не выстрелил, медленная и злобная радость распространилась по его лицу. Он продолжил выбираться, словно говорил: «спорим, не сможешь».

Крейк опустил оружие. Оно, внезапно, стало слишком тяжелым для него. Его руки и ноги налились свинцом. Он не побежит. Нет смысла.

«Я не должен был покидать Кэтти Джей, — подумал он. — Я не должен был покидать друзей».

Он подошел к краю здания, вытянул руку с пистолетом и разжал пальцы. Пистолет, кувыркаясь, полетел вниз через воздух и разбился на куски о подъездную дорожку.

Крейк закрыл глаза. Все больше людей выбиралось из люка, но ему было все равно. Они были слишком далеко; они его не схватят. Он не станет мясом для дикарей.

Ветер забросил его волосы на лоб. Он остро почувствовал это, словно в первый раз. Ему не хватало ветра. Похоже, ветер стал громче с того времени, как он прислушивался к нему, поднялся до крика в ушах, а мир сузился, стал единственным прекрасным мгновением; все его чувства сосредоточились на выполнении последней всепоглощающей задачи.

«Сделать шаг», — подумал он и почувствовал, что ему стало легче. Даже в невыразимой скорби конца он знал, что это правильно. Он набрал в грудь воздух, перенес ногу через край… и тут рев чертовой автопушки, самой большой, из тех, что он видел, напугал его до ужаса.

Его глаза открылись и он отшатнулся от края, упал на крышу и обхватил руками голову. Крыша вокруг него разлеталась на куски: трескались черепицы и водостоки, взрывались слуховые окна, в небе крутились каменные осколки. Его хлестал ветер, моторы ревели прямо в уши. Мужики из деревни бросали оружие и в панике убегали от неожиданной атаки.

Потом пушка перестала стрелять, и через хаос донесся голос:

— Ты идешь, или как?

Он поднял голову. Прямо над краем крыши висел челнок. Через лобовое стекло кабины он увидел капюшон и бронзовую маску Морбена Кайна. Боковая дверь была открыта, и в ней стояла огромная бородатая фигура Колдена Груджа — ноги уперты в пол, автопушка прижата к бедру. Рядом с ним, слегка наклонившись и протянув вперед руку в перчатке, стояла обладательница голоса.

Самандра Бри.

При виде ее в его тело влилась новая сила. Он прыгнул на ноги. Налетел порыв ветра, челнок опасно качнулся к нему, и рука Самандры нашла и сжала его руку. Потом она дернула его вверх с силой, которую никак нельзя было в ней предположить. Его ноги нашли ступеньку, и Колден схватил его за плечо. Его втащили внутрь и бросили на пол, где он и Самандра устроили настоящую кучу-малу.

— Кайн, двигай! — прокричала она, и челнок рванул вверх. Пока они взлетали, Самандра продолжала крепко обнимать Крейка. Грудж держал деревенских на прицеле, пока дом под ними не стал уменьшаться. Только тогда он схватился за ручку и закрыл дверь, отрезав их от рева моторов.

Крейк изумленно поднялся на ноги, все еще сбитый с толку. Он приговорил себя к смерти; не так-то легко отступить от роковой черты. Он, покачиваясь, подошел к боковой двери, схватился за нее, чтобы не упасть, и поглядел в окно. Особняк Крейков быстро уменьшался. Дым валил из дома его отца, как и из дома Кондреда. Они даже не стали ждать, когда их товарищи спустятся с крыши, и сразу начали жечь.

— Ты как? — спросила Самандра, тоже вставая на ноги. Грудж спокойно глядел на него.

— Они сжигают мой дом, — сказал Крейк хриплым голосом. Потом добавил, зная, что это должно быть правдой: — Они убили моего отца.

Самандра подошла, встала рядом с ним и выглянула наружу, следуя его взгляду.

— Грубо, — наконец сказала она.

Он повернул к ней голову. Посреди шока и оцепенения, он почувствовал в себе что-то новое — что-то пробило брешь в его сознании и хлынуло внутрь вместе с чистой и бесспорной уверенностью. Он знал, что не должен терять времени, не должен тратить время ни на что, все может исчезнуть в следующее мгновение.

— Я люблю тебя, — сказал он ей. — И я хочу, чтобы ты это знала.

Она закатила глаза.

— Наконец-то, — сказала она и обняла его за талию.

Работа мастера — Пленница — Смертельное противостояние — Фрей разрабатывает план

Фрей мог сделать только одно — не нестись сломя голову по коридору. Он слышал ее через серьгу; по мере того, как он приближался, ее голос становился громче. Он слышал, как она кричит — гной и сопли, настоящий крик боли, — и это почти сломало его. Но он не полностью забыл про опасное положение, в котором находился. Его маскировка не выдержит любой проверки, а бег во весь дух насторожит любого, идущего мимо.

Что эти сукины сыны с ней делают? Ему нужно найти ее, и найти прямо сейчас.

Навстречу шли две женщины в сутанах спикеров. Он сбавил шаг и, проходя мимо, быстро кивнул им. Они, без тени подозрения, кивнули в ответ. Как только они исчезли, он опять пошел быстрее.

Он был уверен, что может ее чувствовать. То ли какой-нибудь трюк серьги, то ли его воображение, но он примерно представлял, где она находится. Голоса других капитанов уже исчезли, остались только испуганные протесты Триники, приглушенные помехами.

Пробужденцы собрали вместе всех капитанов фрегатов и устроили для них какую-то ловушку. Что они надеются выиграть? Захватить их корабли, присоединить к своему флоту и поставить во главе лояльных пробужденцам капитанов? А что с экипажами?