Маринда, конечно, имела при себе блюдце, как всегда. Оно лежало в мешке вместе с фляжкой молока и длинной острой иглой, воткнутой в пробку. Он заставил Маринду взять блюдце и нацедил в него немного молока, потом взял у нее иглу, снял пробку и поднял ее вверх.

— Теперь я проткну тебе палец… — начал он.

— Нет! Неееет, нет, нет! — запротестовал она, отступая назад. — Опасно. Ты не должен этого делать.

— Давай, это совсем не тяжело.

— Нет, нужно обладать определенной техникой, — не уступала Маринда.

— Ага, но я видел твою технику на той старой даме, которой ты проткнула руку.

Ее лицо затвердело. Пинн решил, что сделал неудачный ход.

— Э, — сказал он, — я имею в виду…

— Погоди, — сказала она. По ее губам поползла медленная улыбка. — У меня есть идея. Если ты хочешь прочитать будущее, прочти свое. Я проткну тебя.

Внезапно Пинн с меньшим энтузиазмом подумал о своем великом плане, который составил, чтобы впечатлить ее.

— Э… — протянул он.

— Вперед, дай мне твою руку, — быстро сказала Маринда. — Вот, держи блюдце и дай мне иглу. А теперь твой палец. Не бойся!

И, прежде, чем он успел понять, что происходит, Пинн обнаружил, что держит палец над блюдцем с молоком. Он хотел бы думать быстрее и найти причину, по которой этого не надо было делать. Зато Маринда стала намного более энергичной.

— Лады, — сказал он. — Только будь понежнее с… моимAAAAAAAXXXXX!

Она схватила его ладонь и вонзила иглу очень глубоко в палец. Боль была впечатляющей. Пинн стиснул зубы, чтобы не дать себе обозвать ее чертовой сукой.

— О, не будь ребенком, — сказала она со злобной радостью и дернула его ладонь вниз, к блюдцу. Кровь закапала в молоко. Было ужасно видеть, как много ее вытекло. — Дай ей потечь. Нам нужно достаточно много, чтобы прочитать получше. Ведь ты же начинающий, в конце концов.

Как только он оказался в состоянии, он отдернул палец и сунул его в рот.

— Я же просил понежнее, — пожаловался он, сося палец.

«Ей это понравилось, — подумал он. — Ей действительно понравилось».

Она забрала у него блюдце с кровавым молоком и поставила на ящик. Когда она посмотрела на него, он глядел взглядом раненого жалкого животного. Она вздохнула и немного смягчилась.

— Дай мне ладонь, — сказала она. Он, боязливо, так и сделал, но на этот раз она хотела только перевязать рану повязкой, вынутой из мешка. Он с любовью смотрел, как она бинтовала его палец. «Так нежно», — подумал он.

— Итак, — сказала она, закончив перевязку. — Почему бы тебе не прочитать твое будущее? Давай посмотрим, есть ли у тебя талант понимать Всеобщую Душу. — Сейчас она говорила нежнее, возможно чувствуя себя виновной в том, что запихнула иглу в его палец так сильно, что он почувствовал ее в локте.

Успокоившийся Пинн торжественно подошел к блюдцу и наклонился на ним. Какое-то время он простоял, изучая его.

— Хм, — сказал он.

Кровь медленно кружилась в молоке, образуя арки и группы пятен. Это зрелище ни хрена не говорило ему. Он был слегка разочарован — часть его ожидала божественных способностей, — но не смущен. План включал не вмешательство Всеобщей Души, а небольшое творчество.

— Я вижу это, — наконец сказал он. — Я вижу это ясно, как день! Всеобщая Душа говорит со мной.

— Ты уверен? — с сомнением спросила Маринда. Она подошла к его плечу и уставилась на блюдце. — И что она говорит?

— Она говорит… В самом близком будущем… — Пинн провел пальцем по линии водоворота. — Ты и я уйдем в подлесок и там будем трахаться, как кролики!

Маринда разразилась смехом. Не тот ответ, который ожидал Пинн. Он представлял себе что-нибудь близкое к обмороку.

— Что? — сказал он жалобным голосом. — Ты должна. Так сказала Всеобщая Душа. Ты не можешь не выполнить приказ Его Усатого Величества.

Маринда схватилась за бок и облокотилась о ящик.

— Перестань! — взмолилась она. — О, дорогой, нет. Не говори ни слова.

Пинн решил, что это все довольно грубо, и к тому времени, когда она сумела взять себя в руки, он помрачнел и надулся.

— Еретичка, — сварливо сказал он.

Она еще несколько раз глубоко вздохнула и вытерла слезы.

— Аррис, ты же ничего не знаешь, верно? Очень мило, что ты влюбился в меня… Погоди, на самом деле нет, но все равно… Смотри, все дело в том, что спикеры соблюдают целибат.

— Да, — просиял Пинн. — Мы будем целоваться!

— Целибат, — повторила Маринда. — Мысли о вожделении отвлекают сознание от объединения со Всеобщей Душой. Спикеры не вступают в связь ни с кем.

Пинн тупо посмотрел на нее. Она сказала пачку слов, которые ничего не значат.

Посмотрев на Пинна, Маринда решила выразиться более ясно.

— Никакого секса, — сказала она. — Никаких поцелуев.

— Тогда дрочка? — с надеждой предположил Пинн.

— И это тоже запрещено.

— Черт, — сказал он. — На самом деле?

— Боюсь, что так.

Пинн какое-то время думал. Он топтался на месте, переступая с ноги на ногу. Он хмурился и хмыкал. В конце концов его усиленные размышления привели к важному выводу.

— Пошла твоя религия в жопу, — сказал он и ушел.

После чего Пинн сделал то, что сделал бы на его месте любой герой. Он отправился в бар.

Палатки со спиртным предназначались, главным образом, для наемников, которые, неизбежно, начинали буйствовать, если оставались трезвыми слишком долго. Пинн помчался к центральной поляне лагеря пробужденцев, где палатки и ларьки стояли тесными рядами. По дороге он стащил через голову сутану и выбросил ее в мангровые заросли. Все равно слишком жарко носить чертову тряпку поверх обычной одежды. Он остановился на краю дорожки, рядом с болотной водой, смочил руки и тер лоб до тех пор, пока не уменьшил и так уже смазанный Шифр до едва заметной синеватой кляксы.

— Глупая гребаная пробужденка с чертовым дерьмом в жопе, — пробормотал он на ходу.

На центральной поляне было даже более оживленно, чем обычно. Приготовления к отлету были в полном разгаре, атмосфера была накалена предчувствием битвы. Чувствовалось, что время на исходе. Народ толпился вокруг ларьков и баров, торопясь потратить жалование и насладиться последними мирными деньками; быть может, им больше никогда не придется поесть, попить и повеселиться. В целом на поляне царил грубый и слегка опасный праздник.

В первой пивной палатке, которую нашел Пинн, было жарко и грязно. Поставленные в ряд столы заменяли прилавок. За ними стояли бочонки и перегонный куб вместе с ящиком с бутылками и поджарым барменом, который выглядел так, словно его лицо растаяло от жары. Еще больше бочонков стояло вокруг платки; они служили столами. Вокруг них стояли стояли стулья, большинство из которых было занято даже в этот ранний час. Пинн занял стул у самой стойки и заказал грог.

Первую пару часов Пинн провел скрежеща зубами и обзывая Маринду последними словами. Только через несколько кружек он немного смягчился, перестал ненавидеть ее и начал жалеть себя.

На этот раз он действительно все испортил. И оказался здесь, в жопе мира, понятия не имея, где его друзья и как их найти. И все из-за какой-то глупой бабы с большой чертовой татуировкой на лбу. О чем он вообще думал?

Он вытащил из кармана смятый кусок бумаги и уставился на него. Из листка на него глядели чудовищные каракули, написанные им самим. Каждая фраза была зачеркнута.

Путеш.

Смер.

Темноволосый незнакомец (не горячий)

Узнать штой-то важное

Трагедь с одним дор чел (эманда?)

Ты поверешь!!

Он с отвращением скомкал листок и бросил его через плечо. Он-то думал, что это пророчество. Он тоже может пророчествовать. И он предсказывает, что упьется в хлам, как дерьмо, и оторвет яйца любому, кто попробует его остановить.

И тут он заметил, что на земле рядом, со стулом, что-то валяется. Смятая ферротипия, которая выпала из его кармана, когда он вытаскивал предсказание. С некоторыми усилиями он нагнулся, поймал ее пальцами, поднес к прилавку и разгладил.