Быстро шло время, и обозначились новые процессы: американцы начали критиковать иракцев за отсутствие благодарности, за нехватку инициативы, за неспособность принять вызов в собственном государстве. Американские солдаты все громче говорили о ненадежности иракцев, об иррациональности людей, на помощь которым они якобы пришли. Консерваторы в США заявили, что американские войска будут стоять в Багдаде до тех пор, пока не будет создана дружественная им армия, способная отстоять свой союз с Западом. Сенатор Маккейн отпечатал максиму: «Невозможно уйти из Ирака и при этом надеяться на мир». А военный аналитик Фредерик Каган написал, что убедить суннитов оставить оружие практически невозможно. Они будут сражаться с шиитами, курдами, турками, христианами и другими иракцами до тех пор, пока не возвратят себе лидирующих позиций. Требуется более эффективная противоповстанческая стратегия.

Отсутствие позитивных перемен после национальных выборов в январе 2005 г. подорвало веру многих. Немалое число умных обозревателей объясняет происшедшее различиями взглядов «либеральных орлов» леводемократического фланга и либералов бушевского склада.

Все большее число американцев говорят, что именно американское присутствие в Ираке делает мир на Ближнем Востоке хрупким. Обратимся к этим дебатам.

И только когда «стоимость войны» в Ираке дошла в 2005 году до 250 млрд, дол., иракской армии как таковой создано еще не было, а безработица в Ираке металась между 30 и 40 процентами — заколебались неколебимые. «Даже самые упорные среди адвокатов войны в Ираке на Западе теперь считают, что амбиции, с которыми Соединенные Штаты прыгнули в Ирак, оказались ошибочными. Мост оказался слишком длинным».

Главное: цивилизация мусульман объединилась. «Самой драматической трансформацией, осуществленной исламизацией, явилось уничтожение национальных различий — иорданцы и бедуины из восточной пустыни, алжирские иммигранты из парижского пригорода, индонезийцы из Сулавеси — все они во все большей степени чувствуют себя единым сообществом с общими интересами. Остальное — вторично»[213]. Бенджамен и Саймон оценивают опросы 2005 года: «Образ Америки в мусульманском мире не был никогда более негативным, чем ныне, — неважно, сколь благородно мы видим местные жертвы Америки».

В американской прессе сразу же начали появляться статьи, которые чуть позже составят книги под весьма говорящим заглавием «Была ли война в Ираке обреченной с самого начала» Джорджа Пакера и «Какое количество жертв американцы могут вынести?» В первой книге прямо говорится, что, была ли война 2003 года благоприятной для Ирака или она была для нее несчастьем — говорить рано, «но краткосрочные последствия уже были мрачными в плане того, стоило ли начинать войну и предвидимы ли были результаты послевоенной потрясающей некомпетентности»[214]. Те, кто полагал, что проект был обречен с самого начала, стали открыто утверждать, что только политически наивные и исторически неграмотные люди могли думать о создании жизнеспособной демократии на развалинах тирании Саддама Хусейна. Люди, стоявшие вокруг Джорджа Буша, не удосужились даже ознакомиться с опытом Великобритании по умиротворению Ирака в начале 1920-х годов. Ни один регион в мире не является более сложным для экспериментов в строительстве демократии, чем Ближний Восток — и невежество людей на Потомаке просто поразительно. А Ирак, прошедший через огонь угнетения, войн и санкций, разделенный по религиозным и этническим признакам — наименее приемлемая страна для демократических опытов.

Советники и наблюдатели, которые в самом начале предупреждали об опасностях оккупации, были полностью проигнорированы. Вместо того, чтобы на ранней стадии мобилизовать все американское правительство на то, чтобы задать и дать ответ на сложные вопросы трансформации иракского общества, администрация Буша полностью проигнорировала соответствующую экспертизу, включая серьезные наработки государственного департамента. Иракские иммигранты, которые утверждали, что освобожденный народ Ирака с радостью примется за сотрудничество с американцами, были восприняты излишне серьезно.

Уверенность Буша, что иракскую проблему можно решить без особых, «сверхъестественных» усилий победила и завела Америку в дипломатические и военные джунгли. Наплевательское отношение к последствиям породило зверя, с которым американский Левиафан не может (а может, не сможет) справиться. Многие ошибки хорошо видны сейчас: нежелание Пентагона подготовить больше войск для послевоенного управления страной, неадекватная тренировка на этот счет, беспечность в отношении хаоса и грабежа в разбитом саддамовском государстве, решение распустить покоренную армию Ирака «по домам», отсутствие четкой позиции в отношении бывших членов партии Баас, болото этнического непонимания, обращение в американских тюрьмах с заключенными именно в духе саддамовской пенитенциарной системы — все это превратило веселую прогулку в Месопотамии во второй Вьетнам.

Только после окончания войны, когда стало ясно, что режим Саддама не представляет опасности Соединенным Штатам, администрация Буша начала выдвигать проблемы гражданских прав и демократии как объяснение американского вторжения в Ирак. Для убедительности это слишком поздно. Мир уже убедился в некомпетентности американского правительства.

Но наибольшее влияние на американское общество оказали — как прежде в Корее, и Вьетнаме — потери американских войск. В ноябре 1999 года газета «Вашингтон пост» опубликовала статью социологов Кристофера Гелпи и Питера Фивера, в которой говорилось, что американский народ готов «заплатить 29 853 жизнями своих солдат ради «предотвращения захвата Ираком средств массового поражения». Сейчас такая цифра никак не смотрится реалистичной.

Стало действовать простое правило: «по мере роста потерь национальная поддержка ослабляется». Исследователь Джон Мюллер отмечает, что внутриамериканская поддержка войне в Ираке сократилась столь быстро, что можно говорить о уже обозначившем себя «иракском синдроме» — произведенном американскими потерями отвращении к будущему использованию войск США в странах, подобных Ираку[215].

Падение популярности в американской войне против Ирака особенно очевидно в «период инсургентов», между июнем 2003 и июнем 2004 года. Мы видим как падает популярность президента Буша как реакция на гибель американских солдат в теряющей свой смысл войне. Затем следует некоторый перерыв после июня 2004 г., когда администрация Буша постаралась восстановить суверенитет Ирака и начала подготовку к выборам, безудержно подчеркивая свои мнимые успехи в иракской трагедии. Этот благоприятный для президента Буша период завершился и примерно между июнем и ноябрем 2004 г. (предвыборный период в США) безудержная пропаганда как бы остановила процесс изменения отношения к войне на некой мертвой точке. Так между июлем и ноябрем 2004 г. американцы потеряли 300 человек, но рейтинг президента Буша оставался практически на одной точке. В 2005 году связка между потерями и отношением к войне оставалась едва ли на прежнем уровне вплоть до марта. И только затем глубокое недовольство (Фаллуджа и другие битвы плюс январские выборы в Ираке) начало свое новое движение, уничтожая прежнюю массовую поддержку президента Буша.

Сами американцы отмечают, что то, для чего понадобились тысячи жертв американских солдат во Вьетнаме, потребовало в Ираке сотни погибших. Значит ли это, что Вьетнам в Америке ценили больше, чем Ирак? (Политолог Джон Мюллер считает, что в десять раз). Со времени Вьетнама технический прогресс американских вооруженных сил был столь значителен, что стоимость потерь возросла, американская публика с меньшей доверчивостью переживает боевые потери.