Он отвернулся к планшету и снова зашевелил пальцами. В игре в недомолвки он меня переплюнул. Я отправился обдумывать ситуацию.

Строго говоря, обдумывать ситуацию я перепоручил Шефу. В три часа ночи я выбрался из каюты и пошел расставлять сети на неизвестного попутчика, заинтересовавшегося моими вещами. Кем бы он ни был, он должен время от времени принимать пищу, а единственным местом на корабле, где ее подают, был салон-ресторан. Я установил по видеокамере у каждого из двух входов, съем записи сделал контактным, чтобы камеры нельзя было запеленговать. В полчетвертого вернулся с мыслью, как бы не проспать завтрак.

Гретта за завтраком не появилась. Я позвонил ей в каюту и пригласил на ланч.

— Уважаю мужчин, которые начинают с приглашения на ланч, — сказала она сонным голосом, — и презираю тех, кто от знакомства сразу переходит к ужину.

— Бывает еще обед, — напомнил я.

— Обед понятие растяжимое. Вплоть до ужина.

С этим нельзя было не согласиться.

До полудня оставался еще час. Я снял запись и занялся сортировкой пассажиров по полу, возрасту и состоянию волосяного покрова. Из ста пятидесяти пассажиров на завтрак явилось меньше одной трети — сорок пять. Многих из них я видел накануне. Один тип явился в свитере, вывернутом наизнанку. Когда он выходил из ресторана, свитер был уже надет правильной стороной. Половина дам, оказавшись в дверях ресторана, о чем-то вдруг вспоминали и, пятясь, лезли за косметичками. Гроссман был свеж, словно лег спать сразу после моего ухода.

Под указанные Греттой приметы подходило десять человек. Их снимки я показал ей за десертом, который последовал сразу после салата. Горячее она пропустила, сказав, что это не последний ланч в ее жизни.

— А чем вы занимаетесь? — спросила она, приняв снимки.

Из ответа следовало, что у меня очень опасная работа: я репортер из научно-популярного журнала «Сектор Фаониссимо», моя стихия — журналистские расследования, связанные с экологией, и на свете найдется немало людей, готовых вставлять мне палки в колеса. Лысый господин, с которым я завтракал накануне, является видным ученым и работает на корпорацию, которая загрязнила уже с полдюжины планет и теперь подбирается к Лагуне. Я бы существенно поумерил свое красноречие, если бы знал заранее, что Гретта — тоже репортер, она работает в «Вестнике миров» — известном, по ее словам, на Земле издании. Она летит на Лагуну, чтобы освещать Всегалактический конгресс уфологов (при упоминании о них я еле сдержал улыбку), но понимает, что экология, конечно же, важнее.

Чтобы объяснить свою откровенность, я сказал, что опасаюсь за свою жизнь и что если со мной произойдет несчастный случай — к примеру, с трехминутным запасом кислорода вывалюсь из корабля в открытый космос — она станет свидетельствовать, что я сделал это не нарочно.

Из десяти снимков она отобрала два. Это были рослые, отлично выспавшиеся блондины с прекрасным аппетитом. Об их аппетите Гретта, конечно, ничего не знала, но я-то помнил, сколько они сожрали за завтраком. Я взял блондинов на заметку. Гретта попросила оставить ей снимки. Я отказал.

— Как же так, — негодовала она, — ваше тело не сегодня — завтра сольется с космической пылью, а мне даже не на кого будет свалить вину. Что я предъявлю полиции?

— Не драматизируйте, мы еще успеем поужинать.

— Это другое дело, — признала она.

На видеозаписях, полученных к семи часам вечера, Гретты было больше, чем всех остальных пассажиров вместе взятых. Я располагал крупными планами ее носа, левого уха, правого глаза, языка в фас и профиль, затылка, на котором я заметил седой волосок. Это заставило меня задуматься, сколько ей лет. За ланчем я решил, что ей двадцать семь — двадцать восемь. Впрочем, это не имело никакого значения.

— Покажите скорее, как я получилась, — потребовала она раньше аперитива.

Я воспроизвел эпизоды с ее участием.

— Хуже всего, по моему мнению, вышел язык.

— Ах, значит, вот где вы установили камеры! — Воскликнула она, остановив фрагмент, где главным героем был ее правый глаз. — В распылителе для автоматического пожаротушения. Почему там?

— Когда срочно понадобится избавиться от камер, я спровоцирую пожарную тревогу, и камеры смоет вместе со всеми следами.

— А вдруг сгорим?

— Не сгорим, — пообещал я и предложил перейти к снимкам.

Если бы рост и альбедо волос складывались тем же манером, каким складываются рост и вес в дайдо-джуку, то я бы сказал, что она выбрала самого светловорослого. Подумав немного, она добавила высокого шатена с лицом киноактера, голубоглазого, как и прочие. Уже в этот момент я должен был заподозрить неладное, но я почему-то продолжил играть в эту игру вплоть до вечера четвертого дня полета. К тому времени мы отобрали в общей сложности шестерых. Я проявлял недюжинную общительность, выясняя у стюардесс имена подозрительных красавцев и номера их кают. При этом я щедро делился информацией с Греттой, потому что в противном случае она грозилась изменить показания.

На четвертый день полета, шестнадцатого января по синхронизированному календарю, я застал Гретту в обществе белобрысого типа, на которого, кстати говоря, я возлагал особые надежды. Я даже выяснил, что он левша — информация не бесполезная на тот случай, если разговор по душам вдруг слишком затянется. Глядя в иллюминатор на звезды, они ворковали, как эти жирные птицы, которые обитают на Земле на помойках. Потом они пошли в ресторан и заказали там шампанского. Гордость не позволила мне заняться выяснением, куда они отправились после ужина. Встречи я также не добивался. Незадолго до стыковки с пересадочной станцией она сама явилась ко мне.

— Это не он, — заявила она, едва переступив порог.

— Откуда такая уверенность? Сутки не прошли с тех пор, как вы сказали мне, что в каюте побывал, скорее всего, этот тип.

— Я ошиблась. Кукки (ну и имечко, правда?) сказал, что не делал этого.

— Что?! — Мое возмущение лишь на мгновение задержалось на ней и перекинулось на себя. Какого черта я связался с этой «свидетельницей»? — Вы что, спросили его, не забирался ли он в мою каюту?

— Ага, так вы принимаете меня за дуру! — Почему-то радостно заключила Гретта и с размаху уселась на койку, которую я, к слову сказать, забыл заправить. То ли она сочла, что такое отношение к ней заслуживает вознаграждения (на котором я в любом случае не настаивал), то ли опровержение того, что она дура, займет значительное время, и потому нам обоим лучше присесть.

— Вы зачем там уселись? — спросил я.

— А вам жалко? Конечно, я не спрашивала его прямо в лоб. Я только спросила его, не в этой ли каюте он обитает, — якобы я видела, как он из нее выходил. Он сказал, что он не настолько busy, чтобы лететь бизнесс-классом, так что я, вероятно, обозналась. Я уверена, что он мне не солгал.

— Вы умеете читать чужие мысли?

— Я разбираюсь, когда мне лгут, а когда нет. Хотите, проверим?

— Валяйте.

— Все, что вы рассказали мне о вашей работе — вранье от начала до конца. Разве не так?

— Не так, — буркнул я, — ладно, что могли, вы испортили. Скажите, вы выбирали рослых блондинов, руководствуясь своим вкусом, или вы в самом деле видели кого-то из них возле моей каюты?

— Вы не ошиблись, мне действительно нравится северный тип, но к какому бы типу не относился мужчина, я не стану с ним знакомиться, прежде чем не получу о нем хотя бы минимальные сведения. Благодаря вам я узнала, что, как и я, Кукки любит классический джаз и в восторге от Эллингтона. Согласитесь, совпадение слишком редкое, чтобы им не воспользоваться. Того же, кто вам нужен, я едва разглядела, поэтому должна сознаться, что не могу оказать вам ответную любезность. Что же касается физических данных, то они не имели бы большого значения, если бы я была уверена, что моему избраннику не придется противостоять вашему… как бы это выразиться… напору.

— В таком случае, передайте Кукке, что он мне обязан. Нет, я сам ему об этом скажу. Соберите всех шестерых в тамбуре у грузового отсека и прихватите с собой ведро лонда-колора номер два, специально для вас я устрою показательное перекрашивание без правил. Да благословит Святой Лука мои волосатые полотна.