Чем заняться до 12:00 завтрашнего дня? Я открыл схему станции и нашел конференц-зал. Запомнил, как добраться туда без карты. Затем связался с Гроссманом и сказал, что спешу ему на помощь. Это было не совсем по плану, но я его придумал, мне и менять.

К четырем утра мы обошли все пятьдесят уровней жилой зоны. Успели побывать во всех столовых, ресторанах, спортзалах, висячих садах и даже в сауне. Роботов от «Кибертехнологий» мы не считали. Гроссман удовлетворенно отметил, что «китехи» принадлежат к морально устаревшему модельному ряду. На это я ему ответил, что в лице «Роботрониксов» к нам грядет новая мораль, против которой Гроссману придется написать программу «Десять заповедей».

— Станете продавать, как дополнительный софт. Пойдет «на ура».

— Между прочим, — сказал он, — мы над этим уже работаем. Давно предчувствовалось, что когда-нибудь возникнут проблемы с управляемостью роботов. Пока же мы будем бороться со злом, как это делали в старину: путем физического устранения, а не перевоспитанием. Но презумпцию невиновности мы будем соблюдать.

О презумпции невиновности он вспомнил не случайно. Мы насчитали семьдесят шесть подозрительных роботов, и неизвестно, скольких мы еще пропустили. Помечать их, чтобы не сбиться со счету, не было необходимости. На корпусе каждого робота был выведен номер, но не заводской, а из местного каталога. Гроссман не разрешил открывать крышку и смотреть заводской номер.

— Они подадут сигнал на пульт управления. Десяток мы вскроем безнаказанно, затем нас поймают.

— Каким образом?

— Диспетчеры просмотрят видеопамять и увидят, что господа Гроссман и Ильинский что-то уж слишком часто попадаются роботам на глаза.

— Вы бы смогли перевести управление роботами на себя?

— Всеми сразу? Почти нереально. Беспечные фермеры остались на Лагуне, меры безопасности здесь на порядок выше. Вряд ли мы сможем добраться до пульта управления.

— А если подключиться извне?

— Много работы, и очень слабая надежда на успех. Я готов сделать попытку, но, честно говоря, у меня опускаются руки, когда я вспоминаю, что, возможно, мы уже упустили пятого робота. Я имею в виду смерть Осборна.

Пора было приостановить поиски. Мозги варили кое-как, а мне еще предстояло надиктовать отчет Шефу. Гроссман зевал и тер попеременно то глаза, то лысину. Я довел его до каюты и, проклиная бюрократию, поплелся сочинять отчет.

В конференц-зал я вошел в 11:30, упустив последний шанс осмотреть «Гигантропос» изнутри. Гроссман потом рассказал, что смотреть особенно было не на что: туристов порциями по два быстро протащили сквозь корабельную шлюзовую камеру, ткнули в запертый люк, ведущий к генератору деформаций, и через открытый люк дали взглянуть на спальные места астронавтов. Командный пост им так и не показали. И вообще: был ли это «Гигантропос» или специально пристроенный к нему макет? Проверить, куда на самом деле вел темный тоннель, по которому провели туристов, и который — по официальной версии — соединял станцию и «Гигантропос», не представлялось возможным.

Я остановился на пороге и осмотрел зал. На стене напротив кресел был вывешен окантованный черной бахромой флаг Всегалактической ассоциации астронавтов. Ниже флага — полуметровый снимок Осборна, тоже в траурной рамке, нижнюю часть которой составили черные с желтой крапинкой тюльпаны. Скорее всего, снимок сделали давно: Осборну на нем лет сорок, одетый в стартовый комбинезон, он был сфотографирован на фоне голубого неба и цветущих яблонь, в общем, обычные астронавтские сантименты.

Вернемся к живым. Здесь их было человек двадцать пять — тридцать, половина из них — его сослуживцы, бывшие и нынешние. Дама в черном платье и темных очках — вдова Осборна; присутствующие подходили к ней по одному и что-то говорили. Рядом с вдовой стояла группа из представителей ВАА, в 12:00 они передадут Кларе Осборн награду, присужденную ассоциацией ее мужу. Еще одна группа — мои коллеги-журналисты. Я подошел к ним и спросил, кто из присутствующих Чанг. Они не сразу вспомнили, о ком я спрашиваю. Наконец, мне указали на невысокого мужчину с восточными чертами лица, который находился среди сослуживцев Осборна. К слову сказать, я мог бы и сам догадаться. Подойдя к Чангу, я назвался и напомнил о вчерашнем звонке.

— О чем вы хотели поговорить? — спросил он.

Я начал с предисловия, которое теперь опускаю — то был обычный набор извинений, перемежавшихся ссылками на долг журналиста вместе с уверениями в том, что я понимаю, как нелегко ему в сотый раз выслушивать, отвечать, вспоминать…

— Говорите, — поторопил он, и я, не переводя дыхания, спросил в лоб:

— Вы один выходили в космос?

— Один.

После этого можно было сказать спасибо и уйти, но мне вдруг показалось, что он неправильно меня понял.

— Я слышал, в тех случая, когда требуется ремонт внешней обшивки станции, астронавты берут в помощники роботов.

— Робот там был, — ответил он, не видя никакого противоречия со своим предыдущим ответом. Должно быть, противоречия действительно не было: выход в космос с роботом не означает выход в космос вдвоем.

Если был, — проносилось у меня в голове, — то эксперты не могли не проверить его видеопамять, поэтому нет никакого риска в том, чтобы спросить:

— Он что-нибудь видел?

— Видел, — произнес он совершенно бесстрастно. С каменным лицом Чанг продолжал делать вид, что понимает меня буквально. Ясное дело, что робот лазил по обшивке не с закрытыми глазами.

— Что он видел?

— Станцию, звезды, меня.

— Сундина?

— Нет.

— Осборна?

— Нет.

— Могу я получить видеозапись?

— Не от меня, — внес он некоторое разнообразие в свои реплики, но, полагаю, лишь с целью поскорее от меня отделаться.

— Почему?

— У меня ее нет.

— А у робота?

— Нет.

Его голова еле заметно дернулась, но не я был тому причиной. Обернувшись, я увидел, как в зал входит Сундин, — я узнал его по опубликованному снимку. Полный, рыхлый человечек с запуганным, мучнисто бледным лицом, он сгорбясь подошел к рядам кресел и сел наверху с краю. Астронавты смотрели на него с явной недоброжелательностью. Для них Сундин оставался главным виновником гибели Осборна. Сундин это чувствовал, однако ему нельзя было не прийти: последний долг и так далее.

Я поблагодарил Чанга, взял его контактный номер и вернулся в компанию журналистов. Мне хотелось послушать, как они будут комментировать происходящее. Церемония прошла спокойно и чинно. Сначала выступил бывший сослуживец Осборна: во время какого-то дальнего плавания Осборн его от чего-то спас. Затем говорил представитель ВАА. Его речь была более формальной, закончив ее, он передал вдове коробочку с прозрачной крышкой. Внутри нее на синем атласе лежала серебряная медаль. Клара Осборн сказала несколько слов благодарности. Окончилась церемония исполнением гимна ВАА, слушали его, разумеется, стоя. Когда гимн отыграл, народ, уже больше не садясь, стал расходиться.

— Ну, вот, — тихо пробормотал один из журналистов, — одним героем стало больше.

Я присмотрелся к его карточке, подтверждавшей аккредитацию на «Трамплине», и увидел фамилию, которой были подписаны большинство статей, комментировавших ход расследования. Не смогу ли я достать через него видеозапись?

— Вы сомневаетесь, что он герой? — спросил я.

— А вы кто?

— Ваш коллега. Журнал «Сектор Фаониссимо».

— Глупое название.

— Не я его выбирал. Так что же насчет героизма?

— Ничего. Я только сказал, что мы получили нового героя.

Пожав плечами, он обогнул меня и пошел к выходу. Но я не дал ему далеко уйти.

— Где здесь бар?

— На станции сухой закон. А вы что, хотели меня угостить?

— Вообще-то, да. Но теперь не знаю, что предложить… может, по кофе?

— Если больше нечего предложить, — хмыкнул он, — ладно, пойдемте.

Мы спустились на один уровень и зашли в кафетерий для персонала. Спиртное здесь не подавали, но кофе варили отличный. «Коллега» вытащил из внутреннего кармана пиджака пластиковую фляжку.