Перестав щуриться, Эйтвед похлопывал глазами.

Следующей на повестке дня стояла Гретта. Поэтому, вместо того чтобы успокоить профессора, Другич вцепился:

— Вы часто общаетесь с репортерами?

— Ну, знаете ли! Часто или нет, это уж точно не имеет никакого отношения к вашему расследованию!

— Как знать… — Пожав плечами, Другич протянул профессору снимок Гретты. — Эта женщина вам знакома?

— Да, это Гретта Вайнберг, репортер из «Вестника миров». Почему у вас ее снимок?

— Переверните его. Что вы там видите?

Эйтвед посмотрел на оборотную сторону фотографии.

— Какой-то номер…

— Это номер редакции «Вестника миров». Позвоните туда и спросите, на какой адрес послать цветы по случаю пятидесятилетия их сотрудницы, госпожи Вайнберг.

— Что вы хотите этим сказать?

— Сделайте, как я прошу.

Три минуты спустя Эйтвед выключил комлог и в растерянности посмотрел на Другича.

— Мне показалось, что Гретта выглядит моложе. Не хотите ли вы сказать, что Гретта — не Гретта, а…

— Да. Неизвестная женщина, выдающая себя за сотрудницу «Вестника миров». Будем по-прежнему назвать ее Греттой. Я предполагаю, что между нею и смертью Кремпа существует связь. Она брала у вас интервью на Лагуне. О чем вы беседовали?

— Но это были невиннейшие вещи!

— Может быть. Тем не менее, если вас не затруднит…

— Хорошо. Ее вопрос прозвучал довольно наивно. Она спросила, могли бы сапиенсы принять за мыслящих существ не людей, а роботов.

— С чего бы им так ошибиться?

— Из-за различий в логике мышления. Может статься, что логика мышления сапиенсов не совпадает с человеческой. Сапиенсы не увидели в людях братьев по разуму, зато нашли взаимопонимание с роботами.

— Роботы созданы человеком. Не следует ли отсюда, что их логика должна совпадать с человеческой?

— Конечно, не следует. На самом деле, нельзя делить объекты на искусственные и естественные. Человек создает какие-то вещи и, оглядываясь назад в историю, начинает думать, что и он и окружающий его мир так же порождены кем-то разумным. Креацизм имеет своих сторонников, и с годами их не становится меньше. Но давайте обратим рассуждения креацистов, отталкиваясь, при этом, от эволюционизма. Если человек — порождение эволюции, то все что он создал своими руками не более искусственно, чем, к примеру, динозавр. Просто при создании динозавров эволюция обошлась без человека. При создании роботов человек понадобился как промежуточный этап. То есть, конечно, не понадобился, — ибо не существует того, у кого бы возникла необходимость в роботах, — а, так сказать, создался сам, а роботы создались потом, по ходу эволюции, которая, не имея цели, тем не менее, никогда не останавливается. Короче говоря, либо мы полностью принимаем креацизм, либо должны последовательно придерживаться эволюционизма.

— Пускай мы его придерживаемся, и пускай мы верим, что роботы — продукт эволюции. Какая же у них может быть «другая» логика? Гретта приводила какие-нибудь примеры?

— Да, она упомянула квантовую логику. Но я не верю, что сапиенсы могут быть чисто квантовыми объектами. В середине двадцатого века Эуген Вигнер, нобелевский лауреат по физике, попытался доказать, что квантовые существа не способны размножаться. Не знаю, найдено ли теперь строгое этому доказательство. Я не специалист в подобных вопросах.

— Почему же Гретта обратилась к вам? Почему ее заинтересовали роботы?

— У меня возникло ощущение, что это Изида ее ко мне направила. Изида наговорила ей что-то о роботах и о Космическом Разуме, который их вроде бы опекает.

— А он их опекает?

— Я верю, что кто-то опекает законы, по которым развивается все в этом мире. Я верю, что в законах природы есть предустановленный смысл. Строго говоря, больше сказать мне нечего, — этим я, пожалуй, отличаюсь от Изиды. Гретта поняла так, что Изида повторяет что-то вслед за покойным мужем, поэтому придала значение ее словам. Вот она и спрашивала, какая у роботов логика, если не человеческая.

— Помимо квантовой, она не приводила еще какие-нибудь примеры возможных логик?

— Нет.

— Вы уверены?

Эйтвед покачал головой.

— Ну и ну! Начали с того, что Гретта имеет отношение к смерти этого Кремпа, а теперь спрашиваете, какой логикой она интересовалась. Если связь между Греттой и смертью Кремпа идет через исчисление предикатов, то я, ей богу, горд за последних.

Другич не знал что такое «исчисление предикатов», но надеялся, что для расследования они не понадобятся. Забегая вперед, скажу, что он не ошибся. Он поблагодарил Эйтведа за беседу и пообещал, что доставленный Греттой моральный ущерб будет компенсирован: мы опубликуем интервью с профессором в «Секторе Фаониссимо».

Я закончил читать письмо Другича. Стало быть, Гретта не добралась до «исключенного третьего». Примечательная вещь: и Брайт и Эйтвед сошлись во мнении, что Космический Разум занял в жизни Изиды место Борисова — в духовном плане, конечно. Изида — редкий случай, когда тараканы в голове ползут в одну сторону. Но в какую? И не от Борисова ли они стартовали?

К остальными фигурантам нет никаких вопросов. Брайт озаботился роботами, поскольку перетрусил за свою репутацию. Я ищу роботов, чтобы уберечь людей и немного заработать. Гроссман готов душу продать за борисовский нейросимулятор, но жертвы ему нужны примерно как мне. Конфликт интересов отсутствует, зато налицо полное взаимоуважение. Вот пример. Всем известно, что билеты на премьеру «Гигантропоса» исчезли из касс еще в прошлом году. Гроссман купил два приглашения у спекулянтов, бессовестно пририсовавших лишний нуль в графе «цена». Передавая мне приглашение, он сказал:

— У меня была шальная мысль купить его только для себя. Но потом я подумал, что вы ведь все равно проберетесь, поэтому, зачем портить отношения.

Я подтвердил, что отношения портить незачем, и обещал при первой же возможности чем-нибудь ему отплатить. До сего момента — а сейчас я сижу в челноке, следующем с Терминала 1183 к «Трамплину-2» — подходящего случая не представилось. На Терминале я вызвался было сбегать на почту за адресованной ему посылкой, но он от моей помощи отказался. Гроссману прислали какие-то железки, которыми он модернизирует планшет до уровня роботов. Что уж говорить, технологии против технологий, на долю детективов остался розыск домашних животных…

Стюардесса притащила что-то поесть. Хвала Вираджу, что есть люди, занятые мирным делом. Расчищая место для лотка, я убрал с откидного столика комлог и рекламный буклет, открытый на странице с описанием корабля-деформатора. Сосед от еды отказался. Соседом был не Гроссман — того усадили где-то впереди салона — а некий неизвестный мне господин с умным лицом и простеньким ноутбуком, экран которого занимала программа для редактирования маргинальных тестов. Он, собственно, тем и занимался: буквы и символы, сводя с ума spellchecker, выстраивались в загадочном порядке. Когда я открыл ячейку с жареной курицей, он, привлеченный, надо полагать, ее запахом, спросил:

— Вы не одолжите салфетку?

Отчего же нет? Когда это я жалел салфетки? В порыве услужливости, кроме обычных салфеток, которыми снабдила меня стюардесса, я предложил ему пачку антисептических.

— Спасибо, но эти не подойдут, — отверг он нераспечатанную пачку, — они скользкие.

— Признаться, я всегда считал, что в этом их преимущество.

— К сожалению, не в моем случае.

Мужчина разложил салфетку возле ноутбука, достал ручку и начал что-то быстро записывать.

— Блокнот остался в сумке, — пояснил он, подняв глаза на багажную полку.

За полминуты салфетка полностью покрылась математическими формулами. Видимо, с математикой он был «на ты», чего нельзя было сказать обо мне и курице.

— Пространства шинкуем, — ворчал я, — а птица, даже в жареном виде, все еще создана для полета.

Сосед отвлекся от формул:

— Простите, вы что-то сказали?